О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)

Очередной раскат, кажется, разорвал барабанные перепонки девушки, а озарившая следом всё вокруг металлическим светом молния — круглая, как шар, пугающе ослепила. И самое страшное, что она двигалась к девушке — неумолимо, как рок.

Тут уж нежные девичьи нервы не выдержали, и Маша потеряла сознание.

Сколько она пробыла в забытьи — неизвестно, только, когда пришла в себя, всё стихло. В лесу, где совсем недавно бушевал ветер, грохотало и сверкало, а сверху лились тонны воды, вновь воцарилась ничем не нарушаемая тишина.

Маша ощупала себя — вроде цела, только ужасно болит голова, словно сдавленная обручем. А еще, и это напугало девушку больше миновавшей грозы, Мария вдруг поняла, что абсолютно не помнит, как оказалась в этом мрачном лесу, куда шла или ехала и, главное, зачем.

Девушка выползла из-под ели, с трудом встала на ноги. Сильно кружило голову, к горлу подкатывала тошнота. «Возьми себя в руки! Ты сильная, — приказала Маша себе. — Ну, пожалуйста, надо идти, просто идти», — уговаривала она. Идти, но куда?

Вдруг в звенящей тишине сумеречного леса послышался какой-то шум. Мария вздрогнула от неожиданности, прислушалась. Нет, ничего не слышно. Видимо, почудилось. Но через мгновение она вновь услышала звук. Что именно издавало его, еще не было понятно. Девушка, покачиваясь от слабости, машинально пошла на этот звук. Вскоре стало понятно, что он похож на приглушенные стоны… Хотя нет, скорее это поскуливание. Точно, кто-то скулил.

Мария шла быстро, как могла, почти бежала, насколько позволял бурелом под ногами, спотыкалась, падала, снова вставала и не переставая молилась, чтобы эти звуки не прекращались. Она порвала колготки, оцарапала ноги, но не останавливалась ни на минуту. Вперед, только бы найти того, кто так жалобно повизгивает, ведь ему, наверное, нужна ее помощь. В этот момент Маша не думала и о недавнем обмороке, и о собственных страхах, и о том, что от голода подвело живот и страшно хотелось пить…

Вскоре лес поредел, в нем стало больше света. Звук, на который Мария так спешила, стал явно громче. Теперь было понятно, что плачет щенок. Пройдя еще немного, Маша вышла на поляну с высокой травой, окруженную со всех сторон деревьями. Звук шел из ее центра — тут, свернувшись комочком и скуля, лежал рыжий с белыми подпалинами и длинными смешными ушами щенок. Левая задняя лапа Рыжика, как сразу окрестила его девушка, была затянута петлей силка. Маша приблизилась.

— Маленький мой, сейчас, сейчас я тебе помогу.

Она осторожно, чтобы не сделать еще больнее попавшему в беду собачьему детенышу, распутала узел и освободила лапку. Рыжик, почувствовав свободу, хотел встать, но не смог — поврежденная распухшая конечность не дала этого сделать.

— Ну куда ты, глупенький. Иди ко мне.

Мария подняла щенка, прижала к себе, стараясь не задевать раненой ножки.

— И как ты здесь оказался, Рыжик? — спросила она. — Ну что ж, дружок, пойдем искать дорогу.

И только тут Мария поняла, что мир вокруг снова обрел звуки и краски. Веселый птичий гвалт ворвался в уши. Гудели пчелы, жужжали комары. Множество полевых цветов ковром стелилось под ногами. Недавние страхи перед оставшимся позади мрачным, темным, странным лесом, кошмар грозы улетучились, словно их и не было.

Впереди, в просвете между вековыми соснами, показался пригорок. Вот туда Маша с щенком на руках и направилась. Выйдя на открытое пространство, оказавшееся резко обрывающимся высоким уступом, Мария остолбенела от открывшейся ей вдруг картины, поразившей ее. Холмистая местность, с перелесками, нивами и полями, одно из которых было в подсолнухах, рекой, вьющейся серебристой змейкой — это было не просто красивым пейзажем. На эту красоту, как зачарованной, хотелось смотреть и смотреть. Она радовала глаз и грела душу, заставляла забыть о суетном и преходящем. От увиденного исходила мощная, захватывающая дух добрая и мудрая энергия. Маша, глядя на неохватный глазом простор, словно очнулась ото сна, ощутила вдруг такое спокойствие, умиротворение, что замерла, затаив дыхание… и от щемящего чувства красоты и… от пришедшего в этот самый момент прозрения.

Девушка попыталась вспомнить, когда писала или звонила последний раз матери. И не смогла. А когда ездила в родной город? В прошлом году или… Вот именно, «или»… Ну да, оправдания были наготове: некогда, закрутилась, замоталась. Жизнь в мегаполисе так изматывает… Ах как легко она забыла, где выросла, по каким улицам ходила вприпрыжку в школу, запамятовала, где живет ее самый родный и близкий человек — мама, постаревшая, часто болеющая, всегда ждущая ее. А Маша все не едет. Ей, видишь ли, мил другой берег, турецкий — с дешевым комфортом в целых три звезды… Где всё включено — кроме маминой всепрощающей любви и доброты ее сердца и ласковых рук.

«Какая же я дура, боже, какая дура. Хотя бы раз в год, но красивой жизни хотелось. Пыли в глаза пустить. Себе же. А мама там копейки считает от пенсии до пенсии…»

Севший вроде телефон вдруг чудом ожил и запел таркановским голосом.

— Алё, мам, это ты? Как я рада тебя слышать, родная, если бы ты знала…

Перевела дыхание, чтобы не разреветься.

— Как я? Мам, теперь всё будет хорошо. Нет-нет, не переживай, я здорова. Что у меня с голосом? Да это… помехи на линии. Мам, давай я расскажу обо всем при встрече. Да, мамуль, я приеду, завтра уже буду дома. И не одна. Нет, не с молодым человеком, — улыбнулась, — с Рыжиком. Готовь плошку и молока.

Маша помолчала, сглатывая слезы:

— Мам, я тебя очень люблю! Очень! Прости меня, мамочка!

Для тех, кому концовка рассказа показалась слишком уж предсказуемой и банальной, есть другой вариант. Выбирайте, кому что по душе. Лично я все-таки за первый, как бы он ни был прост.

…Маша проснулась сама, словно кто-то толкнул ее в бок. Глянула на часы. «Ничего себе, всего-то начало седьмого. Еще можно было дрыхнуть и дрыхнуть. И зачем Анька так рано встает? Плещется уже в ванной».

Анна, с полотенцем на голове и в халатике вошла в комнату. Удивилась:

— Надо же, наша спящая турецкая ханум соизволила сама проснуться! Ой, ну точно снег пойдет сегодня, — подтрунивала подруга.

— Да я и сама удивляюсь, как так получилось, — улыбнулась Маша. — Да это всё из-за сна.

— Что, опять про Турцию «крутили»? — пошутила Аня.

— Если бы! Такая хрень привиделась, это что-то! Представляешь, вижу я, что проспала…

— Ну, это не новость и наяву, — не удержалась от комментария подруга.

— Не перебивай, слушай лучше. Ладно, проспала я будто, по дороге на работу заснула в маршрутке, меня завезли в какой-то медвежий угол, где ни машин, ни людей, и там я — вообще кошмар — заблудилась в лесу…

— Понятно, сегодня «ужастик» крутили, — снова встряла Аня.

— Еще какой! — согласилась Мария. — Потом будто началась гроза ужасная, а я ее, ты же знаешь, и в жизни боюсь. И будто меня шендарахнуло молнией, и я потеряла память. Прикинь!

— Да, здорово тебя приложило, — посочувствовала подруга. — А дальше что?

— А потом я типа очнулась и услышала, что скулит кто-то, и пошла на звук. Нашла. Оказалось, щенок попал в западню. Взяла, значит, я его на руки и не знаю, куда идти.

— Ну-ну, а потом? — поторапливала с рассказом Анна.

— А потом я вышла на какую-то горку, и оттуда будто пейзаж такой открылся… ну, так, ничего себе, но в Турции-то гораздо красивее. И тут мать позвонила.

— Ой, я совсем запуталась с твоим сном. Мама-то твоя во сне позвонила или на самом деле?

— Да во сне, конечно. И я типа прощения прошу.

— За что?

— Да сама не знаю. Вроде за то, что не звонила, что ли. Да, в общем, глупость какая-то! Во сне чего только не приснится.

— Точно, иногда такое увидишь, и думаешь, к чему бы это.

— Ну ладно, собираться надо, — Маша наконец поднялась с постели. — Мне сегодня после работы еще за путевкой и билетами надо заехать. Эх, — потянулась она мечтательно, — еще неделька, и «прощай, немытая Россия», здравствуй, турецкий берег!