Мандолина капитана Корелли

Остальное Пелагия пробежала глазами. Все это – бессмыслица о фуговой разработке и подобная чепуха. Она внимательно осмотрела небольшой ряд кнопок на машинке, украшенный указывающими в разные направления стрелками, осторожно вставила в уши наушники и нажала маленькую кнопку с надписью «воспроизведение». Послышалось шуршание, а затем, к ее изумлению, музыка зазвучала прямо в центре головы, вместо того, чтобы играть в ушах.

Когда музыка затопила все мысли, пробудился вихрь воспоминаний. Она услышала «Марш Пелагии» – не единожды, но много раз. Отрывки его появлялись как гром среди ясного неба в странно искаженных и причудливых формах в звучании различных инструментов. Он так усложнялся, что становился едва различим внутри этого стремительного потока нот в разнообразных ритмах. В одном месте он появился как вальс («Как он это сделал?» – подумала она), а перед самым концом раздался громовой раскат литавр, заставивший ее в панике выдернуть наушники – она решила, что произошло новое землетрясение. Торопливо вставив наушники на место, она поняла, что это и в самом деле землетрясение – его музыкальный образ, – а за ним последовало долгое горестное стенание заунывного инструмента: то был, хотя она и не знала, английский рожок. Он прерывался одиночными ударами литавры: это означало повторные толчки. Каждый раздавался так неожиданно и непредсказуемо, что она подпрыгивала на стуле и сердце колотилось у нее в горле. А затем возникла мандолина и уверенно промаршировала сквозь краткое повторение темы, становясь в конце все тише и тише. Такой тихой, что угасла совсем. Пелагия потрясла машинку, засомневавшись, не кончились ли батарейки. Такая музыка должна завершиться обрамлением сокрушительных аккордов, правда? Она нажала одну из кнопок перемотки, и машинка щелкнула. Не та, она нажала другую и подождала, пока кассета перемотается на начало. В этот раз она услышала больше, чем прежде, – даже треск, совсем как автоматный в дни бойни. И еще там была чуть игривая часть – наверное, это они ползали в поисках улиток. Но все то же неудовлетворяющее завершение – финал просто исчезал в тишину. Она сидела, озадаченная этим, даже немного рассердившись, пока не поняла, что ее юный внук стоит перед ней с открытым от удивления ртом.

– Бабушка, – сказал он, – у тебя есть «Уокмэн»?

Она насмешливо взглянула на него.

– Это штука Антонио. Он дал мне ее на время. И если ты полагаешь, что я по-дурацки выгляжу, надев это, так думаешь, ты смотришься по-другому? Мотаешь башкой с открытым ртом и врешь мелодию. Если это нормально для тебя, то и для меня нормально.

Он не посмел сказать: «Это выглядит глупо на старухе», а просто улыбнулся и пожал плечами. Бабушка знала наверняка, что он подумал, и мягко шлепнула его по щеке. Шлепок был почти лаской.

– Знаешь что? – сказала она. – Антонио собирается перестроить старый дом. Да, кстати, Лемони сказала мне, что твоя мама сказала ей, что ты сказал маме, что у меня появился новый дружок. Так вот, не появился. А на будущее – не лезь в чужие дела.

Следующим вечером Корелли с величайшим трудом прошествовал вдоль причала к «Таверне Дросулы». Он был уже не так силен, как прежде, и кроме того, у него не было опыта в подобного рода предприятиях. Дергать и тянуть было бесполезно, выкрикивать команды в лучшей артиллерийской манере тоже не помогало. Выматывающий день.

Когда, наконец, пошатываясь и напрягаясь, он ввалился в таверну и рухнул на стул, Пелагия отключилась от «Уокмэна», уверенно нажала на перемотку и строго спросила:

– А это здесь зачем?

– Это козочка. Как видишь, я принес тебе жизнь.

– Вижу, что козочка. Ты что думаешь, я не могу распознать козочку? Здесь она зачем?

Он недобро взглянул на нее.

– Ты сказала, что я не выполняю своих обещаний. Я обещал тебе козочку, помнишь? Вот козочка. И мне жаль, что украли прежнюю. Как видишь, эта выглядит точно так же.

Пелагия не поддавалась – она почти забыла, какое это доставляло удовольствие.

– Кто сказал, что мне нужна коза? В моем возрасте! В таверне!

– Меня не касается, нужна она тебе или нет. Я обещал – и вот она. Точно такая же коза. Продай ее, если хочешь. Но если бы ты видела, как трудно было запихнуть ее в такси, ты не была бы такой суровой.

– В такси? Где ты взял ее?

– На горе Энос. Я спросил водителя: «Где я могу достать хорошую старомодную козу?» Он ответил: «Садись», – и мы поехали мимо базы НАТО на гору. Ужасно долго. А там был этот старик по имени Алекос – он и продал мне эту козу. Уверен, что он надул меня, а еще мне пришлось заплатить два счетчика таксисту, чтобы он отвез нас назад. А как она воняла! Вот как я страдал, а ты теперь только орешь на меня и каркаешь, как старая ворона!

– Старая ворона? Глупый старик! – Она нагнулась и одной рукой плотно зажала животному нос. Другой подняла ему губы и внимательно осмотрела желтые зубы, затем взъерошила шерсть на задних ногах и выпрямилась.

– Очень хорошая козочка. У нее клещи, а все остальное в порядке. Спасибо.

– А как мы назовем ее? – спросил Яннис.

– Мы назовем ее «Аподосис», – ответила Пелагия, уже воодушевляясь от мысли, что у нее снова будет коза: можно привязывать ее к дереву и кормить объедками.

– «Аподосис», – повторил Корелли, покачивая головой. – Очень подходящее имя. «Возвращение». Лучше и не придумаешь. Как ты думаешь, она много будет давать молока? Ты могла бы доить ее и делать простоквашу.

Пелагия улыбнулась – ее лицо светилось снисходительностью.

– Дои, если тебе нравится, Корелли. Лично я стараюсь доить только самок. – Она указала на вместительную розовую мошонку с парой конических продолговатостей внутри. – Ничего вымечки, а?

– О coglione, [185]– весьма к месту произнес он, закрыв лицо руками. Яннис восхищался людьми, умевшими ругаться, особенно на иностранных языках, но для старика это звучало странно. Старики всегда стремились осудить за это. Этот Корелли – явно такой же странный, какой становилась и бабушка, скакавшая повсюду со стереоплейером, приладив наушники к своим седым пучкам и застенчиво улыбаясь, когда думала, что на нее никто не смотрит. Вот только сегодня утром он застал ее перед зеркалом – она примеряла разные сережки из универмага Антонии и вскидывала голову в манере, которую можно было назвать только кокетливой.

– До завтра. Будет еще сюрприз, – сказал Корелли, приподнял помятую шляпу и ушел.

– О Господи! – произнесла Пелагия, и сердце ей наполнили дурные предчувствия. Ей пришло в голову, что следует показать ему свою осовремененную «Собственную историю Кефалонии», – возможно, ему будет интересно узнать, что истинной причиной бойни было то, что Эйзенхауэр упорно отвергал все планы Черчилля по освобождению острова и бессмысленно направил итальянские военно-воздушные силы в Тунис вместо Кефалонии. Он ведь, наверное, знал, что приказы на зверства исходили от самого Гитлера, – а может, и не знал.

– Он твой дружок? – упрямо допытывался Яннис, но каждый раз получал в ответ твердое «нет».

– Иди и вымой посуду, или не получишь денег, – парировала бабушка и отправилась за гребнем, чтобы вычистить козу, как в былые дни. Она раздумывала, где бы она сейчас могла найти детеныша лесной куницы.

Но, как она и опасалась, капитан превзошел себя, когда на следующий день появился у дверей в скрипе тормозов, реве и выхлопах двигателя, в облаке пахучего синего дыма. Пелагия стояла подбоченясь и покачивала головой, пока он осторожно слезал с мотоцикла. Ярко-красный, очень высокий, с толстыми шишковатыми покрышками, мотоцикл выглядел созданным для гонок. Капитан повернул ключ, заглушив рев двигателя, отбросил подпорку и укрепил машину.

– Ты знаешь, куда мы собираемся? Мы поедем посмотреть, на месте ли еще «Casa Nostra». Так же как в старые времена, – он постучал по рулю, – на мотоцикле.

Пелагия покачала головой.

– Неужели ты думаешь, он выстоял в землетрясение? И неужели ты думаешь, я поеду на подобной штуке? В мои годы? Уезжай и оставь меня в покое. Избавь меня от своих диких планов.