Зачистка территории

Михайловна. Она достала из папки, вынутой из ящика стола, несколько листков и протянула ей. – Прочитай-ка вот это место! Прочитай, прочитай!

Та села за стол, надела очки и с недоуменным видом начала читать.

Никто из оставшихся в комнате сотрудников снова уже не работал – все наблюдали за ней. Сначала она нахмурилась, потом брови ее поползли вверх, затем она фыркнула, и, наконец, не удержавшись, захохотала во все горло. И тут же все наблюдатели, видимо, уже читавшие ранее это место, тоже засмеялись.

– Это кто же такое написал? – отсмеявшись и вытирая слезы платком, спросила дама.

– Так вот же он – ты же его видела, только что он вышел!

Дама бросилась к залитому дождем окну:

– Где, где он? – Но ничего уже не увидела в потоке зонтов на тротуаре, вернулась, снова взяла страницы, потом кивнула на пухлую папку, лежавшую на столе, спросила недоверчиво: – И это все в том же духе?

– Лучше! – ответила Нина Михайловна.

– И вы это действительно напечатаете?

– Конечно, нет. Впрочем, точно не знаю. Но я – против!

– Нина, умоляю, дай только до завтрашнего утра! Клянусь, я за ночь ее прочитаю! – сказала дама, прижав папку к груди.

– Валечка, не обижайся, не могу – это мой личный экземпляр, я его никому не даю! С оригинала было сделано шесть копий, две забрал шеф, три на руках – и те никак не отдают. Боюсь, ксерят по-тихому – может быть скандал! Завтра если что-то вернут – сразу тебе дам. Приходи к обеду.

– И что вы собираетесь с этим делать?

– Олег сам лично этим проектом занимается, проводит консультации, просчитывает. Автора сейчас послали к рецензенту. Специально тянет время. Это у Олега фишка такая – поддерживать ветеранов, дает им подработать, да и для солидности неплохо. Тут рецензия такого плана, в общем-то, и не нужна, это мы сразу, еще сами не читая, послали, да и забыли об этом, а тут она звонит, пусть, мол, автор сам приходит…

Шахов между тем после предварительного звонка по телефону пошел к рецензенту. Рецензент жила в самом центре города – на улице

Рубинштейна – в одном из старых петербургских домов. Оказалось, что этим рецензентом была очень старая писательница, и звали ее Анна

Ивановна П. Шахов поначалу вообще был удивлен, что она еще жива.

Само имя было довольно известное, на слуху, хотя ничего из ее книг

Шахов, конечно, никогда не читал и поэтому перед визитом, чтобы не попасть впросак, зашел в библиотеку Маяковского на Фонтанке. Судя по отметке в карточке, книгу брали за все время один раз четыре года назад. В начале книги, на форзаце, была даже помещена фотография – красивая молодая женщина с восточными чертами лица. Однако сейчас ей должно было быть под восемьдесят.

Судя по всему, Анна Ивановна была очень идеологизированная старушка, книги ее – бойко и грамотно написанные, главным образом, в сороковые-пятидесятые годы рассказывали про совершенно непонятную теперь производственную жизнь трудовых коллективов, партийные организации, про вредителей, которые мешали развивать социалистическое производство и борьбу с ними. То есть она была человеком, который полностью соответствовал своему историческому месту. Судя по всему, она активно работала, и раз в пять лет, в плановом порядке, выходила ее очередная книга. Она отдыхала в домах творчества писателей, обожала Ялту, ездила в творческие командировки в братские и даже небратские страны, что по тем временам считалось уделом избранных. Чтобы получить командировку во Францию нужно было написать книгу про Ленина, что она и сделала. Судя по всему, она всегда шла на компромисс и посему имела хорошую квартиру и, главное, всю свою жизнь не голодала и занималась любимым делом. Молодость

Анны Ивановны пришлась на военные годы, амурные дела ее были неизвестны – она не писала любовных романов, и поэтому трудно было судить, способна ли она вообще была на эти чувства. Потом, когда наступили новые времена – все ее поколение исчезло. Книги ее перестали продаваться, а, значит, и издаваться, и (как Шахов узнал в библиотеке) никто их уже не читал. Судя по всему, время сожрало заживо и ее, хотя она еще оставалась долгожителем той эпохи сороковых-пятидесятых, сохраняя то время в пределах своей квартиры и уже совершенно не воспринимая новых веяний.

Войдя в грязный подъезд, по широкой лестнице он поднялся на второй этаж и позвонил в шестую квартиру. Ему открыла какая-то пожилая женщина, то ли прислуга, то ли приживалка, и закричала вглубь квартиры: "Анна Ивановна, к вам пришли!" Сняв куртку, Шахов прошел за этой женщиной по длинному загроможденному вещами коридору и вошел в комнату. Там Аркадия встретила Анна Ивановна, сама села на единственный свободный стул у стола с пишущей машинкой – все остальное пространство, включая диван, было завалено бумагами, книгами и опять же какими-то старыми вещами. Шахов все-таки на тот диван как-то втиснулся. Папка с рукописью Шахова лежала на столе.

Анна Ивановна положила на нее свою сухонькую руку (может быть, так было принято при разговоре с авторами) и заговорила:

– Я начала, было, писать рецензию, но потом бросила. Я вдруг поняла, что мне написать нечего, поэтому и я пригласила вас, чтобы просто посмотреть, какой вы есть. – Она говорила все очень отчетливо и медленно, но видно было, что возраст брал свое и что сам процесс мышления давался ей с некоторым трудом. Анну Ивановна ощущала, что мысль постоянно ускользает и требуется прилагать усилия, чтобы ее удержать, и это ее заметно пугало.

– Мы тут стали читать вашу рукопись вслух (Люба мне читает – у меня плохо с глазами) – и, когда читали главу про мальчика, которому показалось, что все думают, что его подменили в больнице, мы обе плакали…

Шахов тут про себя удивился: он-то считал, что сюжет про мальчика был один из самых смешных в книжке.

В квартире тучами летала моль. Приживалка с криками и хлопаньем ладоней бежала ее ловить. Анна Ивановна в очках с необычно толстыми стеклами, отчего и сами глаза и зрачки казались неестественно большими, внимательно за этим следила. Периодически, отвлекаясь от разговора с Аркадием, она кричала: "Да вот же она, лови!"