Зачистка территории

На простой вопрос "Как вы проводите свое время?" Шахов принципиально никогда не отвечал. У него всегда были нелады со временем. Он стал ощущать его опасность еще с детства, хотя и не очень раннего – еще с тех пор, когда оно ему, казалось, никак не угрожало. Наверно, это было еще в средней школе – в классе четвертом или, может быть, в шестом, – он точно не помнил. Сидя на каком-то уроке, во вторую смену, когда за окнами было уже темно, и в классе включили свет, он вдруг ощутил это вещество под названием "время", которое начало просачиваться в его, казалось бы, безграничное жизненное пространство сквозь стены и тихонько поплескивать на полу.

Оно, как забортная вода, наполняющая отсеки подводной лодки, медленно, но неуклонно вытесняло так необходимый для дыхания воздух.

Даже не воздух – саму жизнь. В то время оно еще не несло явной опасности, но призрак дальней угрозы, как раскаты грома, он почувствовал уже тогда, в детстве. Позже он начал представлять время как некую ядовитую субстанцию, пронизывающую весь мир и каждого конкретного человека. Время могло течь медленно, а потом нестись стремительно и быстро и, как огонь, пожирать все, что угодно. Это был вид универсальной и неизлечимой болезни. Когда Шахов еще школьником где-то услышал древнюю египетскую пословицу "Все боится времени, а время боится пирамид", он только ухмыльнулся: пройдет какое-то время, долгое или относительно короткое, и от пирамид не останется ничего – даже холмика. Это было совершенно ясно и неоспоримо.

Окружающие Шахова взрослые постоянно сетовали: "Ах, как быстро летит время!" – и это была сущая правда. Счастливые часы и дни пролетали как один миг. С другой стороны, в разных опасных ситуациях, в тюрьмах, лагерях, на войне, в засадах, караулах время тянулось страшно медленно. Впрочем, оно также замедлялось и в путешествиях, например, в самолетах. В другие же стабильные периоды жизни оно било мощной струей, вытесняя собой жизнь. Придя из армии, где время действительно ползло еле-еле, Аркадий внезапно попал в его стремительный поток. Но с момента, когда он полюбил Марину – все тут же изменилось. Он вдруг стал в ладу со временем. Возможно, любовь является некой формой противоядия – средством против действия времени. Для Шахова любовь к Марине была единственным реальным способом борьбы с этой субстанцией, и когда любовь закончилась, он почувствовал, что это конец – дальше ничего уже нет. Время стало хлестать в его жизненное пространство как ледяная океанская вода в пробоины "Титаника", и Аркадий ощущал себя уже по горло в этой воде.

Молодость закончилась как-то совсем неожиданно. Просто однажды птица юности спорхнула и улетела, и наступило утро, когда Аркадий, открыв глаза, понял это. Было довольно-таки жутко вот так вот проснуться и вдруг осознать, что какое-то время кончилось.

Да, еще и путешествия спасали и замедляли движение времени, поэтому он много денег тратил на поездки. А с Мариной это было вообще незабываемо. Марина потом долго будет рвать периодические обнаруживаемые ею в самых неожиданных местах фотографии, на которых они были вместе с Шаховым: то на фоне Парфенона, то у пирамид, то на развалинах Колизея или Карфагена. Это вполне могло помешать в ее будущей личной жизни. Она хорошо помнила прошлый опыт.

В одном из таких путешествий Аркадий с Мариной попали на экскурсию в жерло потухшего вулкана, по дороге гид остановил группу у какой-то ямы странной формы и начал что-то говорить. Шахов сначала не поверил своим ушам, а потом ахнул. Это был окаменевший след динозавра, оставленный миллионы лет тому назад. Шахов смотрел на этот след потрясенный. Он присел на корточки и потрогал нагретый солнцем край вдавления. Потом они пошли дальше и увидели сам вулкан и на его склонах потоки лавы – как водопады в застывшем времени.

Шахов даже написал про это и другие мучившие его проблемы целую книгу, которая называлась "Фарисеи и мультипликаторы". Он отнес ее в одно издательство, потом в указанное время пришел за ответом, хотя заранее уже предполагал отрицательный отзыв. Он вовсе не рассчитывал, что книгу примут, но ему было важно, чтобы ее хоть кто-нибудь прочитал. Он пришел за ответом, как ему и сказали – через месяц. Того сотрудника, кто забирал у него рукопись, не было. Там был уже другой человек – видимо, первого время уже сожрало. Впрочем,

Шахова попросили пройти в другую комнату – третью по коридору направо.

Таблички на комнате не было. Когда Шахов, постучав, вошел в эту комнату, кипевшая там работа вдруг остановилась. Наступила какая-то странная и напряженная тишина. Заместитель директора, которую звали

Нина Михайловна, узнав Шахова, тут же встала и вышла к нему из-за своего стола. Сидевшая к ним спиной за компьютером сотрудница, набиравшая текст, буквально вывернула шею и, открыв рот, не отрываясь, во все глаза уставилась на Шахова, и еще какая-то тетка средних лет высунулась из-за шкафа. Еще и из других комнат вдруг народ подошел. Все чего-то ждали. Наконец появился и сам директор

Олег Петрович Малкин. Он на ходу поздоровался с Шаховым и, делая вид, что зашел сюда совершенно случайно, не вступая в разговор, сел в кресло у окна, взял в руки какую-то бумагу и уставился в нее. В то же время никто ничего особенного Шахову не сказал, а Нина Михайловна просто сообщила ему, что по заведенному порядку рукопись они послали на рецензию, и нужно будет сходить к рецензенту домой. И сходить обязательно и конкретно в такое-то время. Там он сможет и забрать свою рукопись вместе с рецензией. Шахов из этого понял, что с книгой ничего не получилось, но все-таки решил сходить по указанному адресу, чтобы хотя бы забрать бумаги.

Пока он шел к дверям редакции, все так же молча, не отрываясь, смотрели ему вслед. Потом сотрудники начали расходиться; ушел, так ничего не сказав, и директор. Какая-то только что вошедшая дама, которая была не в курсе событий, почувствовала это напряжение и стала с недоумением спрашивать Нину Михайловну, что же произошло.

– Ой, да ты же ничего не знаешь! – всплеснула руками Нина