У нас в саду жулики (сборник)

Я вытаскиваю из кармана фломастер и разворачиваю титульный лист. Потом поднимаю голову.

– Вас как?

Оказывается, Двойра.

– Двойра? – и опять поднимаю голову.

Диктует по буквам: «Д», потом вдруг «И»…

– Ну, какая же я, – улыбается, – Двойра?

И дальше – «А»…

И в результате получилась ДИАНА.

Хватает сумки и, покрутив на прощание бедрами, уплывает.

Русская баня

Яшка пожаловался на итальяшек.

– Вот, – говорит, – суки.

Купил, рассказывает, с лотка пирожок с вишней и зашел к ним в кафе на чашечку кофе.

Уже надкусил, и вдруг подходит еврейка-официантка и по поручению хозяина-итальянца предлагает Яшке по-русски выметаться.

У Яшки два варианта:

1. Оставить чашечку кофе на столике и, выйдя из кафе, сначала дожевать пирожок и снова вернуться обратно.

2. Перелить кофе из чашечки в свою посуду и выйти из кафе уже насовсем.

И оба этих варианта Яшку не устраивают.

То ли дело в ихнем районе, в бане. Обслуживают, конечно, евреи. Но баня все равно русская.

Заплатил за водяру и вынимай хоть полный портфель закуси. А можно и наоборот – купил у них закусь – и хоть залейся своим «керосином».

Правда, все втридорога, зато как и не уезжал из России.

Нашего полку прибыло

Стоит как истукан, и я уже было занервничал: я не люблю, когда просто так стоят.

И вдруг протягивает мне петушка.

Бывает ладонь как сопля. А тут наоборот – как будто клещи.

И снова стоит. И опять ничего не покупает.

И вроде не еврей. А уж скорее татарин. Или мордвин.

И вот, наконец, открывает рот.

Сказал, что у него бизнес-виза, но он не бизнесмен. Одни выбирают книги, а он выбирает страну.

– Америка – это, – говорит, – совсем не то.

Совсем не та страна, куда бы ему хотелось вывезти своих сыновей. А сам он из Комсомольска-на-Амуре, и понравились ему здесь одни инструменты.

Ну, вот. И нашего полку тоже прибыло.

– А у меня, – улыбаюсь, – на слова Пастернака песни.

Но инструменты оказались хозяйственные: пассатижи, стамеска, дрель… И еще ему тут понравились унитазы.

– А все остальное, – насупился, – говно.

Союз писателей

– Давай, старик… скорее… закругляй свою торговлю…

– Да ты, – говорю, – что, озверел?!

Все приносил мне удачу, а тут даже спугнул клиента. Уже было наклюнулся.

– В чем, – спрашиваю, – дело?

– Давай, давай… старик… торопись… нашел тебе работу… прямо здесь… на Брайтоне…

И чуть ли не брызжет слюной. Как будто сорвался с цепи. Таким я его еще ни разу не видел.

– Пошли, – говорит, – пошли… ну, что ты возишься…

– Подожди, – говорю, – у меня новый стол.

А сам его уже по-быстрому придвинул к Элику. А книжки собрал в чемодан.

– Посмотри, – киваю, – я сейчас…

А Элик все на Ромку косится. Так до сих пор и не здороваются.

Элик мне говорит:

– Все будет о кей.

Ромка тянет меня за собой. И вдруг останавливается.

– Старик… а книги взял?.. Ведь ты же писатель…

Я возвращаюсь обратно и вытаскиваю «Мальчика с одуванчиками». Фломастер у меня в кармане.

Ромка меня отругал:

– Да ты, старик… что… надо бы кучу… масштаб!.. Ладно… пошли!

Заталкивает в какую-то забегаловку и любуется мной продавщице. Какого он отхватил им орла!

– Где, – спрашивает, – хозяин?

И продавщица кивает обратно на улицу. Ромка его по запарке проскочил.

Два крепыша. И похоже на тбилисское «Динамо». Но может, и «Арарат».

Ромке не терпится.

– Вот, – говорит, – вам… привел. Писатель… (как будто рекламирует породу) из Питера… – и тычет в мою книжку.

Хозяин ее листает и смотрит на мой портрет. Потом на меня и улыбается.

Ромка вытаскивает уже приготовленную свою и присоединяет.

И он, мол, тоже не лыком шит. А я его друг. Такой вот Союз писателей. Но он-то уже американец. А друг приехал из России. И ему нужна скорая помощь.

Хозяин протягивает мне книгу обратно и думает.

Его товарищ сомневается:

– Нет, не потянет… Молодые уходили… С восьми утра и до десяти вечера… Семь раз в неделю…

– А сколько, – спрашиваю, – платите?

– Тридцать долларов в день.

Делю тридцатку на четырнадцать:

– Два доллара в час…

Хозяин:

– А где живешь?

И Ромке все не терпится:

– Да рядом… Потянет… Он северянин… Прошел всю Камчатку…

Хозяин берет у меня книжку и исчезает за дверью, а тот, что с ним разговаривал, уходит. Мы с Ромкой стоим и ждем.

– Да, – улыбается Ромка, – маловато… Но должны потом прибавить…

– Конечно, – говорю, – должны.

Хозяин возвращается, но почему-то без книжки. У Ромки загораются глаза. Неужели возьмут?

Хозяин мне говорит:

– Пошли.

И уже внутри показывает:

– Вон туда.

Я вхожу в закуток: в густой копне волос за столом пожилая Сулико.

Возле стола еще один стул.

Я говорю:

– Здравствуйте.

Хозяйка мне отвечает:

– Здравствуйте.

И приглашает:

– Пожалуйста, садитесь.

С моими трудами в руках внимательно меня разглядывает.

– Вы, – спрашивает, – откуда?

– Я, – говорю, – из Петербурга. А это, – и киваю на ее руки, – моя книга. И я ее со стола продаю.

Листает. Я сижу на стуле.

– Я, – говорит, – вас вижу каждый день. Вам наши условия уже известны?

– Уже, – говорю, – известны. А меньше, – спрашиваю, – нельзя? Часов… хотя бы шесть…

– Меньше нельзя… – и так участливо мне улыбается. – Вам сколько, – спрашивает, – лет?

– В июле, – говорю, – пятьдесят два. Уже два года внуку.

Все продолжает улыбаться:

– Мальчик на побегушках…

И начинает перечислять мои будущие обязанности: и грузчик, и мойщик посуды. А перед закрытием – еще скоблить полы.

– Нет, – говорит, – это не для вас…

– Да, – соглашаюсь, – это не для меня. – И поднимаюсь.

Протягивает мне книжку и все еще продолжает улыбаться.

– До свидания, – говорю, – извините.

– Ничего, ничего… – и понимающе мне кивает.

Ромка:

– Ну, как (заинтересованно)… Взяли?

– Ты, – говорю, – что, офонарел? Два доллара в час… И целый день…

Ромка молчит и, теперь уже как будто извиняясь, обреченно опускает голову.

– Да, да… старик… ты прав… Это, наверно, я… виноват… не сообразил…

– Ну, почему же не сообразил? Ведь ты же, – улыбаюсь, – хотел как лучше.

Саня-хохол и игорек

Игорек меня удивил. Мы вошли с ним в метро, и он мне вдруг предлагает:

– Давай паровозиком.

Я говорю:

– Давай.

И как-то сразу и не сообразил. Что паровозик-то общий, а за жетон платил только я. Или как там он здесь называется, токин. Сначала даже хотел с него содрать. А что? Шестьдесят два цента. И можно купить шесть бананов. Но потом думаю, ладно. И все ему простил.

Но все равно как-то странно: ну, какой же он после этого хирург. Да еще из клиники Святослава Федорова. Сейчас он, правда, помогает молодым художникам и у него в Центральном парке свои люди. И одну телку он даже может предложить кому-нибудь из нас.

И Димон Игорька похвалил. Игорек говорит, что телка уже согласна. Но только на «кеш». А «кеш» – это значит наличными.

Жена какого-то перекупщика, и только что из Совка. Но уже приступила к работе.

Все, падла, трется, и Игорек уже дал ей добро. И Димон Игорька опять одобрил.

– Все, – говорит, – упирается в «лавэ».

А «лавэ» – это значит капуста.

Телка должна пропускать за рабочий день пять-шесть клиентов. Днем или ночью, смотря какая смена. И в основном – отсос. И в среднем примерно триста баксов. А если перевыполнила план, бывает, и четыреста. Она же сюда приехала не груши околачивать.

Саня-Хохол (из Ессентуков) горестно вздыхает: