ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

Не было никакого пустыря перед нашим домом!

Сотни полторы самодельных лавок и магазинчиков заполнили мой любимый пустырь, а между ними еще стояли Люди и с рук продавали всякую всячину — от сигарет «Мальборо» и детских колготок до меховых шуб и автомобильных колес, включая глыбы мороженой трески...

Я и так был на нервном пределе, а тут чуть было не заплакал!

— Вот мой дом... — тихо сказал я Мите и показал наши окна на восьмом этаже.

— Тебя проводить? — спросил меня Митя.

Он понял мое состояние и не задал ни одного бестактного вопроса. Он мне еще тогда, в прошлом году, понравился...

— Нет, не нужно, — сказал я ему. — Ты только сними с меня эту жилетку. А то еще Шура не узнает меня. Да и неловко как-то...

— Напрасно. Она очень тебе идет. — Митя с сожалением помог мне снять жилетку и спросил еще раз: — Сходить с тобой?

— Подожди меня лучше здесь. Мало ли что...

Дверь в дом была наглухо закрыта, и на ней красовалась новая кодовая установка с кнопками и номерами шифра на них.

В это время, слава Богу, я услышал, как кто-то открывает дверь изнутри. Я приготовился проскользнуть на лестницу, но дверь отворилась, и первое, что произошло, — я получил оглушительный пинок в бок и, кувыркаясь, отлетел чуть ли не под колеса черной «Волги». Вслед мне послышалось злобное:

— Только гадят по лестницам! А потом нюхай их ссаки!..

Боль была ужасной! Такой здоровенный мужик, оказывается, живет теперь в нашем доме...

Но тут из «Волги» молнией вылетел Митя. Я не успел охнуть, как он ухватил этого мужика за горло, бросил его спиной о стену дома, а под нос пихнул ему неизвестно откуда взявшийся пистолет.

— Ты что животную забижаешь, сука?! В рот тебе, в Господа, в душу, в Бога Мать ети!!! Я вот счас наделаю в тебе дырок, козел вонючий!..

Для верности Митя еще раз шарахнул мужика головой об стенку:

— Говори шифр, падлючий твой рот!

— Пять... семь... один... — заикаясь от страха, выдавил из себя мужик.

— То-то! — Митя дал мужику ногой в зад и спихнул его со ступенек подъезда. — Чтоб я тебя не видел здесь, курва!..

Потом Митя нажал пятую, седьмую и первую кнопки на кодовом устройстве, сам открыл дверь и пошел со мной к лифту.

— Хрен, чтобы я тебя теперь одного оставил, — сказал мне Митя, пропуская меня в кабину лифта. — Какой этаж?

— Восьмой... — с трудом сказал я.

Боль в боку была нестерпимой, но я ждал встречи с Шурой и готов был терпеть любые муки только ради одного первого мгновения этой встречи!..

Мы поднялись на восьмой этаж, вышли из лифта, и я показал Мите нашу дверь. Тот порылся во внутреннем кармане куртки, достал свое милицейское удостоверение и сказал мне негромко:

— Наверное, ксиву придется показывать. Счас все боятся всех. Никто тебе просто так не откроет.

— Мой откроет, — сказал я. — Мой никогда никого не спрашивал «Кто там?»

— Ты, видать, давно дома не был, — сказал Митя. — Посмотрим.

И нажал кнопку звонка. Меня аж затрясло! Сейчас, сейчас...

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Милиция! — И Митя приставил свою книжечку к дверному глазку.

Книжечку долго разглядывали — может, у Шуры гостит кто-нибудь? А потом послышались звуки отпираемых замков — один, другой, третий... Батюшки! Да у нас и не было никогда столько замков...

Я было засомневался — может, этажом ошибся? Стал внимательно разглядывать дверь. Да нет, дверь наша. Шура сам ее обивал...

Наконец дверь осторожно и боязливо открылась. На пороге стояла молодая женщина с ребенком на руках. Это еще что такое?!

— Вам кого?

А я еще в машине Мите назвал Шурину фамилию.

— Нам бы гражданина Плоткина, — сказал Митя.

— А он тут уже не живет, — напряженным голосом сказала женщина.

— Та-а-ак... — проговорил Митя и вопросительно посмотрел на меня.

Как это «не живет»?! Быть того не может! Вот же — наша вешалка, наше зеркало...

Я тут же прошмыгнул в квартиру. Заплакал ребенок. Женщина стала его успокаивать, говорить: «А вон к нам киса пришла!.. Давай с кисой поиграем?.. Ну не плачь, не плачь...»

Это была и наша, и не наша квартира! Остатки нашей мебели были перемешаны с незнакомыми столами, диванами... Мое любимое кресло завалено стираными пеленками и детским барахлишком. Наши книжные стеллажи стояли совершенно без наших книг; На их пустых полках громоздились нераспакованные коробки, посуда, детские игрушки...

А книжек, наших с Шурой книжек, не было ни одной. Не было и любимых Шуриных картинок на стенах, не было большой моей фотографии, которую Шура сделал два года назад и очень гордился ею...

И запахов наших уже почти не было. В нашей квартире пахло только чужим ребенком.

— А где же он сейчас живет? — спросил Митя у женщины.

— Кто? — не поняла женщина.

— Гражданин Плоткин.

— А-а-а... А он уже месяц как в Америку уехавши. Насовсем.

Как мы спустились к машине — не помню...

Шли по лестнице вниз пешком — на лифте почему-то не ехали. Шли мимо знакомых соседских дверей, мимо сызмальства известных мне запахов, мимо всего того, к чему я так рвался последние несколько месяцев.

По лестнице брел наугад — глаза полные слез, все двоится, в глотке комок застрял.

И только одно желание в голове — умереть. Взять и перестать жить...

А Митя идет рядом, бубнит чего-то, успокаивает.

— Не убивайся, — говорит. — Айда ко мне жить! Прокормимся. Я ж теперь на двух работах...

Спустились на первый этаж, вышли на улицу. Я сошел со ступенек подъезда, лег в грязный снег, закрыл голову лапами и думаю: Господи, как же мне умереть? Помоги мне, Господи, не жить больше!..

Слышу, кто-то мне говорит по-Животному:

— Мартын, а Мартын!.. Ну-ка подними голову. Убери лапы с морды.

Я одну лапу убрал, открыл один глаз — мамочки родные!.. Сидит напротив меня мой ближайший кореш — бесхвостый Кот-Бродяга. Такой сытый, гладкий, весь лоснится и так приветливо на меня смотрит.

Тут, не буду скрывать, я просто в голос разрыдался. Нервы не выдержали!..

Облизались мы, обнюхались, Бродяга и говорит:

— Кончай плакать. Идем ко мне. Безвыходных положений, Мартын, как ты помнишь, на свете не бывает! Это твой Человек?