Жаркое лето Хазара (сборник)

Собравшиеся за праздничным столом песнями и музыкой проводили старый год, с которым они прощались навсегда.

С грустью подумалось: вот и этот год промчался мимо, как промчался мимо них тот поезд, на который не поспел Овез.

У стариков уже давно слипались глаза, но они мужественно досидели до полуночи и под звуки телевизора с самыми добрыми пожеланиями и надеждами встретили ашхабадский Новый год. Поздравили друг друга.

— Вы, конечно, еще и московский Новый год будете встречать, а мы устали и хотим спать. Пожалуй, мы пойдем, а вы, молодые, посидите еще.

Оставив молодых наедине, старики отправились в свою комнату. Поднимаясь, старик вдруг вспомнил, что парню предстоит уезжать утренним поездом. И тогда он сказал вставшему вслед за ним Овезу:

— Сынок, счастливого тебе пути и будь здоров!

Про себя же подумал: "Вот тебя-то, сынок, и не хватает нашему дому! Не помню, когда я в последний раз так хорошо встречал Новый год!"

— И вам того же! — прощаясь со стариком, пожелал Овез. Он был благодарен этим людям, которые так тепло принимали его в своем доме, и всем своим видом показывал это.

— Коли ты геолог, да еще работаешь неподалеку отсюда, если будет по пути, заглядывай к нам иногда. Вспомни старого казаха и приходи. Ты мне очень понравился.

Проводив мать до места, Кенжекей вернулась за отцом и увидела, как они с Овезом, словно два собутыльника, которые никак не могут расстаться, все еще прощаются друг с другом. Поправив на голове платок, женщина кинула взгляд на отца и гостя. Радуясь тому, что увидела, понимающе улыбнулась. Подошла к телевизору, во всю мощь изрыгавшему праздничные шумы, и убавила звук.

Прихватив отцовскую домбру и идя рядом с ним, она проводила его до спальни. Вернувшись, увидела, что Овез сидит на том же месте в глубокой задумчивости. Когда Кенжекей присела, он, тяжко вздохнув, произнес: "Как хорошо, когда есть родители!" Видно, он вспомнил своих рано ушедших из жизни родителей. Кенжекей устроилась на мягкой подстилке отца рядом с Овезом, мило улыбнулась ему и стала предлагать гостю угощаться тем, что выставлено на праздничном сачаке.

— Вы бы еще что-нибудь поели, гость!

— Да сколько же можно есть?! Я уже объелся, все так вкусно было!

Посмотрев на пустую бутылку из-под водки, Кенжекей налила в пиалу чая и протянула гостю.

— Тогда выпей пиалу чая!

— Вот это совсем другой разговор. Чай — это хорошо! — Овез принял из рук молодой хозяйки протянутую ему пиалу с чаем.

Подавая пиалу, женщина ощутила на своем лице теплое дыхание парня. Исходящий от мужчины жар разволновал женщину, лишил ее покоя. Сердце бешено заколотилось в груди Кенжекей, во рту пересохло, как у человека, объевшегося рыбы. Она изо всех сил старалась не показывать виду, боялась, что гость может догадаться о вспыхнувшем в ней желании. Опустошив пиалу, Овез взглядом охотника посмотрел на женщину и снова протянул ей пиалу:

— Очень хороший чай получился. Налей-ка мне еще одну пиалу! — Он оценивающе посмотрел на женщину, пытаясь понять, как она отреагирует на его шутку. — Если ты умеешь готовить такие вкусные блюда, да еще такой чудесный чай заваривать, я и вовсе не уйду от вас!

Неожиданно у женщины, с улыбкой на лице слушавшей гостя и наливавшей ему чай, ответ оказался готовым:

— А кто тебя гонит?!

Для Овеза этот ответ прозвучал не просто как набор слов, он услышал в нем голос истосковавшегося по мужской ласке женского сердца. Он тоже почувствовал, что сейчас Кенжекей думает о нем, желает его. Забыв обо всем на свете, схватил женщину за руку и с силой привлек ее к себе…

Некоторое время спустя женщина, о чем-то вспомнив, осторожно высвободилась из объятий мужчины, сняла со стены часы, при каждом взгляде на них напоминавшие парню о приближавшемся времени отъезда, и отнесла их в соседнюю комнату.

А в это время москвичи, уже встретившие Новый год, шумно и весело праздновали его по телевизору, поздравляя друг друга с Новым годом — новым счастьем.

Снег, выпавший в новогоднюю ночь, пролежал два дня и растаял, после чего земля вернула себе прежний облик. В один из таких дней машина геологов привезла на станцию людей, отработавших смену. И здесь они увидели своего коллегу Овеза, уехавшего в Ашхабад на встречу Нового года. Овез сидел на крыше дома казаха-железнодорожника и приводил ее в порядок, а какая-то милая женщина помогала ему, подавая снизу необходимые инструменты.

Брат

В те дни я с головой ушел в игры со своими сверстниками. Не знаю, может, оттого, что наши игры носили состязательный характер, нам они казались особенно интересными. Сидя дома, бабушка по нескольку раз на дню окликает меня, чтобы отругать:

— Куда ты опять собрался? — Уши у моей бабушки как локаторы, небось уже услышала цокот копыт моего ишака.

— Свожу ишака на водопой.

— Да разве ж осенью ишак пьет по два-три раза на дню?

Честно говоря, мне самому не очень-то и интересно, пьет ишак воду или нет.

Мы с ребятами только что договорились устроить на песчаной дороге ослиные скачки. А напоить ишака водой — это только повод, чтобы вырваться из дома. Хотя коровник чищу я, овец кормлю-пою я, и «мамин помощник» тоже я… И все равно моей бабушке не нравится, когда я то и дело увожу своего ишака и, считая его легендарным конем Гыратом из эпоса о Героглы, ношусь на нем, загоняя животное до полусмерти.

И потом, в доме я не единственный мальчик, есть в доме и еще один прилипала по имени Бабагельды, мой младший брат, которому на днях исполнится шесть лет.

Ему ни до кого, кроме меня, дела нет. Стоит ему увидеть, что я куда-то засобирался, как он тут же увяжется за тобой:

«И я». Ну просто настоящая собачонка, которая ни на шаг тебя не отпускает, всюду за тобой таскается. И не дай бог сказать, чтобы он остался, так ведь такой рев устроит, что мало не покажется! Услышав его плач, как будто его кто пилой на части разрезает, мама и бабушка выскакивают и начинают двух сторон допытываться: «Что с тобой, детка?!» А мой братишка, заливаясь слеза-ми, жалуется:

— Он не берет меня с собой…

Тогда бабушка начинает уговаривать меня по-хорошему:

— Сынок, ты ведь умный мальчик. Он же твой младший братишка. Пусть с тобой поиграет. Если ты старший, ты должен и с младшим тоже играть…

— Но он ведь не умеет играть…

— Научишь, сынок…

В этот момент я вспоминаю, что нельзя заставлять бабушку долго уговаривать себя. Иначе она может рассердиться и сказать: «А ну, если не хотите играть вместе, чтобы оба ни шагу из дома!» Понимаю, мне не остается ничего другого, как послушаться бабушку. Тряхнув его за плечо, обиженно произношу: «Ну, пошли тогда». Бабагельды расцветает.

Конечно, он добился своего.

Помню, однажды нас на «тропу войны» вывела женщина из соседнего аула, приехавшая проведать бабушку, ее хорошая подруга. Мы с братом играли возле бабушки в три альчика, «учем-учем» называется игра. Бабушка очень обрадовалась приезду этой женщины. «Вай, подруга, какими судьбами?» — и радостно обняла свою гостью. Женщина вроде бы и неплохая, она сразу же ласково посмотрела на нас и стала говорить то, что должно было понравиться бабушке:

— Какие у тебя замечательные внучата, в настоящих парней выросли. И оба похожи на своего отца в детстве, — наверно, мой брат понравился этой женщине больше, она не ограничилась тем, что погладила его по голове, еще взяла на руки и расцеловала. Бабушка и гостья пили чай, ели, вспоминали молодость свою. Надо сказать, что несколько месяцев тому назад мы выдали нашу старшую сестру замуж как раз в то село, откуда приехала эта женщина. Бабушка возьми и спроси у нее, как там поживает ее внученька. Когда она напомнила о нашей сестре, перед глазами тотчас же возник ее родной облик. Потому что и я, и мой младший брат очень любили ее и сейчас скучали по ней. Раньше, когда наша сестра жила дома, отправляясь к подругам просто посидеть или позаниматься вышивкой, она всегда брала с собой в попутчики меня, а в последнее время с ней ходил только Бабагельды. Теперь же, приезжая погостить домой, она привозила с собой вертлявую девчонку со взъерошенными волосами и называла ее своей золовкой. А вообще, мне не нравится, когда девушки уходят из дома и про них говорят, что они вышли замуж. Может, поэтому я не очень-то люблю родственника, который стал зятем. Да и почему, собственно, я должен любить его? За что? За то, что он увел из дома твою любимую сестру?..