Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Я уже взрослая. И хочу жить своим умом, — пробормотала Изабелла, отводя глаза. — Я никогда не жила сама по себе, свободно…

— Хорошо же ты распоряжаешься своей свободой! Нечего сказать!

— Ты все за меня решаешь. Вы всю жизнь все решали за меня! Я уже не знаю, кто я такая… В моем-то возрасте! Я хочу стать настоящей, хорошей, изнутри. Я хочу, чтобы меня видели, какая я…

— И поэтому ты гоняешься за мужчинами в Интернете?

— Откуда ты…

— Твоя дочка разболтала. Домитиль.

Домитиль в ответ пожала плечами и продолжала жевать.

— Эти знакомства мне нужны, чтобы понять, кто я, я хочу, чтобы меня любили такой, какая я есть, какая я на самом деле… Не знаю… Ничего я не знаю!..

Мадам Манжен-Дюпюи наблюдала, как путается и мешается в отчаянии дочь, с холодной усмешкой. Душа у нее была черствая, она ставила превыше всего долг, а к дочери и внукам проявляла расчетливую благожелательность, за которую тем полагалось платить безоговорочной преданностью.

— Жизнь, дочка, — не одни только, как ты выражаешься, знакомства. Жизнь — это долгий путь: долг, честность, добродетель. Мне кажется, об этих идеалах ты давно позабыла.

— С вами я жить не буду! — упрямо повторила Изабелла, стараясь на встречаться с матерью взглядом.

— Я тоже не буду! — заявила Домитиль. — Мне и так здесь тошно, не хватало еще с вами!

— Выбирать вам не придется! — С этими словами бабка решительно хлопнула обеими ладонями по столу: разговор был окончен.

Гаэтана одолевала тоска. Кончится это когда-нибудь? Наступит же этому предел…

На следующий день после разговора с Зоэ Жозефина позвонила Гарибальди.

Со временем она приучилась уважать его — черноволосого, с гладко зачесанными волосами, с густыми бровями «зонтиком», которые то сходились, то расходились, с гуттаперчевой подвижной физиономией. Он вел расследование по делу о гибели мадемуазель де Бассоньер, потом — Ирис и всякий раз действовал сноровисто и с безупречным тактом. Когда Жозефина ходила разговаривать с ним на работу, в дом № 36 на набережной Орфевр, ей казалось, он слушает не только ушами, а и глазами, и всей душой. Да, он снял свой полицейский значок, положил на стол, и разговор завязался напрямую между ее душой и его: они говорили не столько словами, сколько паузами, колебаниями, предательской дрожью в голосе. Они распознали друг в друге что-то родное. Так иногда бывает: говоришь с незнакомым человеком — а сразу поверх слов, душой.

Они не виделись со времени смерти Ирис. Но Жозефина была уверена, что ему можно позвонить и попросить об одолжении.

Она узнала его по голосу, едва он снял трубку.

Спросила, не беспокоит ли. Гарибальди ответил, что у него как раз небольшая передышка между двумя делами. Они обменялись парой ничего не значащих фраз, и он спросил, чем может быть полезен. Уж не вышла ли она опять на след какого-нибудь страшного маньяка? Жозефина улыбнулась: нет, на сей раз дело совсем другое. Спокойная и даже романтическая история.

— Ван ден Брока вам бояться нечего, — заверил Гарибальди, — до открытия слушаний он из кутузки не выйдет, будьте покойны. А после слушаний, по всей вероятности, останется там надолго.

— Странно, я о нем даже не вспоминаю.

— А про Луку Джамбелли что-нибудь слышали?

Нет, Жозефина о нем ничего не слышала. Точнее, последнее, что она знала, — Лука попросился в специализированную клинику для пациентов с психическими расстройствами.

— Там он и пребывает, — отозвался Гарибальди. — Я навел справки. Мне ваша безопасность небезразлична, мадам Кортес. Мне было очень приятно с вами работать.

— Мне тоже. — Жозефина почувствовала, как у нее зарделись уши.

— Вы нам очень помогли. У вас всегда были очень меткие и дельные замечания.

— Будет вам. Это все вы…

— Нет-нет, у вас действительно редкая наблюдательность. Из вас вышел бы прекрасный следователь… Так чем могу вам помочь?

Жозефина рассказала про черную тетрадку и прибавила, что ее мучает вопрос: кто это писал?

— Про себя я называю его Юношей. Он очень милый. И Кэри Грант в его рассказе мне тоже нравится. Я раньше ничего о нем не знала, а оказывается, у него ужасно интересная биография!

Она призналась, что хочет написать об этом роман: червь и звезда [54]. Пока еще не знает, с чего начать, но в любом случае хорошо бы установить, кто этот Юноша на самом деле, а может, и познакомиться с ним.

— Только сейчас он, надо полагать, уже не юноша, — заметил Гарибальди.

— Конечно. И это сужает круг подозреваемых. Собственно, это Зоэ меня навела на мысль обратиться к вам…

— Что вы знаете об этом человеке?

— Сколько ему лет, где он родился, кто по профессии его отец. Я думаю, он либо живет в нашем доме, либо часто здесь бывает. Я могу назвать вам несколько имен из тех, кто, мне кажется, подходит. Я подумала, точнее, Зоэ подсказала, что вы можете помочь… Не знаю, насколько это реально…

— Надо будет спросить кое-кого из внутренней разведки, — задумчиво проговорил Гарибальди.

— Из спецслужб?

— Да.

— А это законно?

Гарибальди на минуту запнулся, но тут же исправился:

— Говорить о законности или незаконности здесь не совсем уместно. Скажем, речь идет об оказании взаимных услуг.

— В каком смысле?

Гарибальди выдержал долгую паузу.

— Не хотите — не говорите.

— Минутку…

На другом конце провода послышалось, как распахнулась дверь, кто-то что-то громко сказал, Гарибальди ответил. Жозефина ходила взад-вперед по комнате. Дю Геклен принес в зубах поводок и красноречиво положил у ее ног. Она в ответ с улыбкой покачала головой и указала ему на телефон. Положила поводок обратно на галошницу. Дю Геклен скорчил недовольную мину, шумно выдохнул и улегся у входной двери, пристроив морду на передние лапы. Он не спускал глаз с хозяйки, и в его взгляде читался упрек.

— Дуг, старина, ну правда, не до того сейчас! — шепнула ему Жозефина.

— Мадам Кортес!

— Да-да!

— Простите, меня отвлекли. Так вот. Предположим, я как-то оказал одному сослуживцу из внутренней разведки некоторую услугу. Ну, к примеру, дело шло о наркоторговле, и при обыске в квартире одного из дилеров сослуживец взял со стола пачку купюр и положил в карман…

— Так, — кивнула Жозефина.

— Предположим, я это видел, но был готов забыть об этом эпизоде, если сослуживец вернет деньги на место. Он так и сделал и был мне весьма признателен. Возможно такое?

— Бывает, да.

— Но, разумеется, это все сугубо в порядке предположения.

Жозефина поспешно извинилась.

— Ничего страшного. В полиции, знаете, зарплаты не ахти. А сколько подворачивается случаев прихватить — где наркоты, где наличности… Наркоту, понятно, можно перепродать, ну а деньги… У кого в жизни трудная полоса, у кого развод, кому кредит за квартиру выплачивать… В общем, всегда найдется повод скрасить тяжелые будни.

— А вам уже приходилось?

— Что? Хапнуть наркотиков или денег? Нет, никогда.

— Нет, я имела в виду… Засечь сослуживца…

— Это мое дело, мадам Кортес. В общем, я это как-нибудь устрою. Постараюсь разыскать вашего Зорро.

— Ой, спасибо! Тогда я могла бы пойти с ним поговорить…

— Если он согласится с вами разговаривать. По мне, так зашвырнуть дневник в мусор значит, что человек хочет отделаться от прошлого раз и навсегда.

— Ну я хоть попробую.

— Вам упрямства не занимать, мадам Кортес.

Жозефина улыбнулась.

— На вас посмотришь — робкая, тихая, в себе неуверенная… А глубже копнешь — вы и упорная, и дюжая.

— Не преувеличивайте.

— Нет, правда. У вас такая особая храбрость, какая бывает у тихонь. Ладно, давайте теперь ваши имена и явки, посмотрим, что удастся нарыть.

Жозефина подумала и назвала несколько человек:

— Мсье Дюма… Он из корпуса Б, тот же адрес, что у меня. Хотя насчет этого я, честно говоря, не уверена…