Журавленок и молнии

значно. Целый комплекс причин заставляет нас думать, что...

Дама была похожа на директоршу Журкиной школы — спокойную и несердитую Нину Семеновну. И говорила она, кажется, тоже что-то педагогическое...

— Давай переключим, — сказал отец. — Сейчас хоккей...

— Подожди, подожди, тут что-то интересное... — Мама взяла с телевизора газету с программой. — Что это за передача?.. Ага, «Подросток — проблемы и тревоги». Журка, это про тебя...

— Разве я подросток? — сказал Журка.

— А кто же ты? — удивился отец.

Журка не ответил бы, но мама тоже смотрела вопросительно, и он сказал ей полушутя:

— Подросток — это во! Ростом с тебя. А я еще малое, недоразвитое дитя.

— Недоразвитое — это верно, — засмеялась мама и хотела взъерошить Журке волосы, но он увернулся. Опять взглянул на экран. Розовощекая тетя продолжала беседу:

— ...однако при всех спорах нельзя забывать, что без благотворного, здорового влияния семьи полноценное воспитание становится крайне затруднительным. А чему могут научить детей люди, которые не только забывают о своем отцовском и материнском долге, но зачастую вообще теряют человеческий облик?.. У нас есть кинопленка, отснятая недавно в городском медвытрезвителе. Чувство тревоги и возмущения вызывают эти кадры...

Журка увидел длинное помещение с барьером, скамейки вдоль стен, поникших людей на этих скамейках. Два милиционера с очень красными петлицами на шинелях вежливо вели какого-то дядьку — он заплетал ногами. Потом на экране возникло женское лицо — измятое морщинами, с маленьким беспомощным подбородком. В морщины скатывались и терялись в них мелкие слезинки. К мокрым от слез щекам прилипали кончики растрепанных волос. Слегка измененный, но знакомый голос розоволицей дамы произнес:

— Ее привели сюда по требованию соседей. Соседи же рассказали нам, что у этой женщины есть десятилетний сын. Однако дома его в этот поздний час не оказалось... Скажите, пожалуйста, где сейчас ваш мальчик?

Плачущая женщина заморгала, на лице проступили тревога и жалость.

— Гуляет он, сыночек мой, к товарищу пошел... — хрипловато и бормочуще заговорила она — Он вот придет, а я...

— А вас не беспокоило, почему его до сих пор нет дома? Неужели вам все равно, что с вашим сыном?

Лицо у женщины сморщилось, и слезы потекли сильнее.

— Как же все равно-то! — воскликнула она неожиданно тонким голосом. — Это же сыночек мой, я же его люблю, сыночка моего. Как же вы такое говорите! Ведь он же у меня один, сыночек-то...

Журка растерянно оглянулся на маму. В ее глазах — очень больших и слишком блестящих — встревоженно мигали два крошечных цветных экранчика. Мама сжала спинку стула и тихо сказала:

— Ну что же это... Разве можно показывать такое? Ведь она же мать... А если мальчик увидит? А что ему завтра скажут в школе?

Журка опять взглянул на экран и болезненно зажмурился — от мучительной неловкости и ощущения вины. У людей беда, а он смотрит по цветному телевизору, как кино.

«Переключите!» — хотел сказать он, но в горле нехорошо