Как я стал идиотом

Окно было распахнуто, а в комнате витал легкий запах слезоточивого газа. Оттого Эдгар и вышел к ним в маске. Теперь он снял ее, газ уже почти выветрился. Антуан заметил, что в кабинете странно пахнет, а Корали сморщилась и заткнула нос.

— Неуправляемый десятилетний паршивец порывался утащить у меня рецепты.

— Ты что, пустил в ход баллончик со слезоточивым газом? — возмутился Антуан.

— У него были нунчаку! — воскликнул Эдгар, воздевая руки к небу. — Нунчаку, ты только подумай, Антуан.

— Господи, и часто тебе такие детки попадаются?

— Слава богу, нет. Привет, Корали, — сказал Эдгар, усаживаясь за стол.

— Кто болен: ты или Антуан?

— Он, — ответила Корали презрительно. — В его-то возрасте мне все еще приходится водить его к доктору!

— Я же тебе плачу, — возразил Антуан. — И довольно неплохо.

— Да, две булочки с шоколадом и журнал «Премьера»… Мне следовало бы поднять расценки. Инфляция не может не затрагивать человеческих отношений.

— Боже мой, Корали, неужели мама позволяет тебе читать финансовые страницы в газетах? Просто невероятно!

— Привыкай, Антуан, это новое поколение! Так что тебя беспокоит?

Перерыв всю сумку, где лежал ворох книг, газет и каких-то бумажек, Антуан извлек оттуда отксерокопированную схему человеческого мозга в разрезе и положил на стол. Затем взял у Эдгара ручку «Mont Blanc» и стал показывать:

— Высшая нервная деятельность осуществляется корой, так? I

— Да… Что ты опять выдумал? К чему ты клонишь? Решил стать нейрохирургом? !

— Лобные доли, они вот здесь, — Антуан обвел интересующий его участок, — аккумулируют информацию о внешнем мире…

— Ну хорошо, Антуан. Я врач, и ничего нового для меня тут нет. Все это давно известно.

— Ладно, — сказал Антуан, не отрываясь от схемы, — я подумал, что | ты мог бы удалить мне часть коры, например, какую-нибудь лобную долю, чтобы…

Эдгар ошарашенно уставился на Антуана, а тот как ни в чем не бывало заштриховывал на схеме области собственного мозга, подлежавшие удалению. Эдгар нахмурился. Корали сидела в глубине кабинета на диване и читала журнал про кино.

— О чем ты, черт побери? — резко спросил Эдгар, вставая со стула. —Я тебя не понял. У тебя крыша поехала, ты совсем одурел, или что?

— Я и рад бы совсем одуреть, — ответил Антуан очень серьезно, —это и есть моя цель. Я потому и прошу тебя…

— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе лоботомию? — в ужасе перебил его Эдгар.

— Ну, наверно, хватило бы и частичной лоботомии, чтобы я все-таки не разучился зажигать спички и открывать холодильник, не будем повторять «Кукушку»… Впрочем, ты врач, сообрази сам, как лучше.

— Лучше всего отправить тебя в дурдом. Что с тобой?

— Нет-нет, все совсем не так, как ты думаешь… Я совершенно нормален и прошу об этом в здравом уме. Я тебе дам расписку. Ведь я не с бухты-барахты к тебе пришел. Это абсолютно осознанное решение. Я пробовал другие варианты, сразу говорю. Сначала пытался спиться, потом покончить с собой, но ничего не получилось.

— Ты хотел покончить с собой?

— Кошмар, полное фиаско. Не будем об этом.

Эдгар обошел стол и сел рядом с Антуаном. Он положил ему руку на плечо, полный сочувствия к самому старому, самому любимому своему пациенту, другу, можно сказать.

— У тебя депрессия? Что-то не ладится? — спросил он встревоженно.

— Да ничего не ладится, Эдгар! Но ты не волнуйся, я борюсь, стараюсь найти выход. Мне кажется, самое лучшее — это стать дураком.

—Что?

— У меня к тебе просьба. Опиши меня. Если бы ты стал кому-то рассказывать обо мне, что бы ты сказал?

— Не знаю… Что ты блестящий мальчик, умный, образованный, любопытный в обоих значениях этого слова, симпатичный, остроумный, немного разбросанный и нерешительный, беспокойный…

По мере того как педиатр перечислял качества своего друга, Антуан мрачнел, словно речь шла о тяжких болезнях.

— Это все страшно приятно слышать, во всяком случае должно быть приятно, но моя жизнь — чистый ад. Я знаю кучу идиотов, совершенно безмозглых, набитых предрассудками, непрошибаемых, упертых кретинов, которые счастливы! А у меня скоро будет язва и уже есть несколько седых волос… Я не хочу больше так жить, не могу. Я долго и дотошно изучал свой случай и пришел к выводу, что мое неумение приспособиться к жизни происходит от ума, строптивого и вредоносного. Он не дает мне покоя, я не в состоянии с ним справиться, из-за него я как дом с привидениями — мрачный, опасный, пугающий, одержимый распоясавшимся духом. В меня словно вселился бес, и этот бес — я сам.

— Даже если у тебя типичный случай горя от ума, я все равно не могу сделать то, о чем ты просишь. Как врач не могу — это противоречит всем законам медицинской этики. А как друг — не хочу.

— Я больше не в силах думать, Эд, ты должен мне помочь. Мой мозг бежит марафон каждый день, каждую ночь, он безостановочно вертится как белка в колесе.

— Очень тебе сочувствую, но не могу. И вообще, я не понимаю, ты замечательный, оригинальный, ты сам не знаешь, как тебе повезло. Тебе нужно научиться жить, оставаясь собой. На какое-то время, пока ты не придешь в себя, не преодолеешь свое теперешнее состояние, мы найдем способ сделать так, чтоб тебе жилось полегче.

— Чтоб мне жилось полегче, я должен стать идиотом.

— Это идиотизм.

— Значит, я на правильном пути. Неужели никак нельзя изъять у меня часть нейронов? Существует же банк органов, банк крови, банк спермы, значит, должен существовать и банк нейронов, так? Те, у кого их слишком много, могли бы поделиться с теми, кому не хватает. К тому же это была бы гуманитарная акция.

— Увы, такого не существует.

— Ну что же мне делать, Эд? Что со мной будет? Почему я не такой, как все? Я хочу жить обычной жизнью, хочу пошлого мещанского счастья, хочу быть обывателем. Муравьем в муравейнике.

Продолжая говорить, Антуан что-то рисовал на листочке со схемой; вокруг мозга он изобразил множество муравьев и отдельно одного большого, якобы похожего на него самого.

— Помнишь книжку, которую ты мне подарил на день рождения, когда мне исполнилось десять?

— «Господин Тарарах»?

— Да, «Господин Тарарах». Ему все время не везет. Когда он выходит из дому, обязательно идет дождь, он стукается головой обо все, что только можно, забывает пирог в духовке, теряет вещи, вечно опаздывает на автобус… Почему? Да потому что это господин Тарарах! Эдгар, у меня такое чувство, что я потихоньку становлюсь господином Тарарахом… Господин Тарарах — это я!

По щекам Антуана потекли слезы. Эдгар обнял его и похлопал по плечу, что имело следствием неостановимый приступ кашля. Эдгар достал из шкафчика микстуру, дал Антуану две ложки, потом сунул ему «Твикс». Антуан жадно набросился на хрустящие шоколадные палочки, перестал всхлипывать и потихоньку успокоился.

— А ты не пробовал сходить к психоаналитику?

— Пробовал, — ответил Антуан, беспомощно разводя руками.

— Ну и?

— Он считает, что все нормально, что у меня нет никакой патологии… Знаешь, что он сказал? «Радуйтесь жизни, молодой человек, оттягивайтесь по полной. Не мудрите». Интересно, в какой школе психоанализа он обучался? В школе имени великого учителя жизни Тома Джонса?

— Ладно. Раз такое дело, давай попринимаем бодрозак. Я вообще против такого рода препаратов, но твое состояние, суицидальные мысли вынуждают меня попробовать. Но это ничего не решает, это не лечение.

— Эд, я хочу всего-навсего поменьше думать.

— Бодрозак оказывает успокаивающее и антидепрессивное действие. Это как раз то, что тебе сейчас нужно. Он не совсем безвреден, поэтому ты будешь приходить ко мне каждый месяц, чтобы я посмотрел тебя и решил, продлевать лечение или нет.

— Не совсем безопасен? Что это значит?

— Бывают небольшие побочные действия, как у всех препаратов: сухость во рту, головокружения, быстрая утомляемость… И главное, очень приятная зависимость. Ты обязательно должен прочесть инструкцию по применению и соблюдать дозировку.