Я (СИ)

Обычно это называют третьей любовью, когда вы вроде не имеете полового контакта, однако явно больше, чем просто друзья. Ты отдаешь ему свою душу, а он дает тебе свою. Вы обмениваетесь колбочками, которые залили красителем и глицерином. У него она оранжевая, а у тебя темно-синяя. И под Луной, которая становится свидетельницей вашего обмена, вы крепко обнимаетесь. Ты говоришь ему все свои самые страшные секреты, а он слушает, перебирая отросшие пряди твоих волос.

Его колени костлявые, но это не мешает им быть теплыми. Чувствуешь уютность, радость, осознание того, что ты нашел того самого человека, с которым провалялся бы вот так всю жизнь.

— Как-то давно, — начинаю я, смотря на звезды,— мои родители поссорились, а я надел новый спортивный костюм, который мне купили в школу, да и убежал из дома.

Он фыркает, как бы спрашивая, а далеко ли я ушел.

— Нет, — тяну я, — на соседнюю улицу. У нас вообще улицы заканчиваются там, где пересекаются с другими. Просто свалил к школе, полазил по качелям, турникам.

Он смеется. Не как обычные люди, просто учащенно дышит.

Мимо пролетает звезда.

— Не загадывай, — говорю ему я.

— ?

— Не загадывай, говорю, это спутник.

После этого я начинаю втирать ему про то, что всякая звезда, которая движется — это спутник или комета. Да и вообще, звезды не падают, это все кометы пролетают мимо нас. Настоящие звезды гаснут, большие взрываются, потом становятся маленькими, холодными.

— Солнце, — продолжаю я, — тоже звезда. И рано или поздно и она… Ну, понимаешь.

Он кивает. Для него это научный факт. Однако руки сжимаются, обнимают меня крепче.

Он словно боится, что солнце взорвется.

Приподнимаюсь, придвигаясь к нему.

Темно. И только Луна — свидетель.

Телефон мерцает, намекая, что зарядка садится. На моей «Nokia» включается функция энергосбережения, поэтому песни Адель начинают играть тише.

Луна — свидетель.

Свидетель того, как я жадно сжимаю это маленькое, покинутое Богом существо в своих объятьях, прощупываю шершавыми от долгого рисования пальцами выступающий позвоночник через тонкую футболку.

Ночь смотрит на нас, а я смотрю в его черные бесконечности.

— Значит, Александр немой? — тихо шепчет Жизнь, прижимая руку ко рту. Еще немного — и она расплачется.

Саша — существо нежное. Его мир — это прекрасный сад, который цветет и благоухает. Он любит всех и каждого. В силу подросткового возраста он не может понять, куда ему идти, какой выбор сделать, все ли есть зло или добро в этом мире.

Я учусь в одиннадцатом, пока он готовится покинуть девятый. Разница между нами мала. Однако я понимаю, что мое кроваво-красное небо никогда не сравнится с его нежно-голубым.

Если меня спросят, видел ли я когда-нибудь человека добрее, чем Птич, то я покачаю головой.

Если меня спросят, слышал ли я о людях, которые так сильно хотели бы возлюбить этот мир, то я вновь покачаю головой.

Голова моя качнется из стороны в сторону, совершая колебательное движение и в третий раз, когда меня спросят, встречал ли я человека арти…

— А в чем его добро?

Смерть перебивает меня. Она больше не качается на качелях, смотрит не на меня, а на него. Это, знаете, как разговор с иностранцем. Ты втираешь ему про то, как сегодня солнечно, и в этот день можно было бы заключить сделку. А переводчик говорит: «Today is sunny. This is a great day for the transaction». Однако на тебя, переводчика, вообще никто не обращает внимания. Только лишь вопросы. «А ты верно перевел? Что он так долго молчит?».

Так и я. Саша смотрит на меня, намекая на дальнейший ответ, а я понимаю его с полувзгляда.

— Он умеет сопереживать. Часто ли вы видели тех, кто будет грустить о незнакомом человеке, которому плохо? Часто ли вы, Госпожа Смерть, могли лицезреть человека, который умел так искренне прощать и давать второй, третий, а то и четвертый шанс?

Смерть смеется:

— Сколько таких несчастных.

Я вспоминаю, как мы едем вместе на одном автобусе. Триста двадцать второй маршрут. У частников, как правило, водитель один и тот же, сам хозяин автобуса. Редко его сменяет напарник. Выходят они обычно через сутки. Так вот, каждый вторник, четверг и субботу мы едем по этому маршруту на этом самом автобусе, который постоянно проезжает через один и тот же столб, на котором висит венок с цветами. Где-то вдалеке виднеется золотой купол с крестом. Водитель замедляет ход, крестится, затем ускоряется и едет дальше с постоянной скоростью.

Сначала думаешь, что это всего лишь верующий. Много ли у нас таких, которые, проезжая собор, крестятся?

Бабульки шепчутся, что год назад здесь погибла жена водителя.

Вроде бы обычная информация, которая просачивается в наши головы. Вроде бы просто слова. Вроде бы обычная катастрофа из миллиона катастроф, которые случаются в нашей стране, да и вообще во всем мире.

Но каково это — человеку, который потерял любимую женщину, ездить каждый раз по одному и тому же маршруту? Каково это — каждый раз брать лезвие и пилить засохшую корочку раны?

С недавнего времени крестное знамя совершаю и я вместе с водителем.

Саша не верит в Бога. Это не мешает ему переживать за судьбу этого водителя.

И если я могу озвучить то, как взорвалось во мне все, когда я представил себя на месте того мужчины, то Александр этого не сделает.

Мне часто приходится оставаться на ночь с ним. Пока все мысли в его голове перевариваются, он копит в себе липкую дрянь, которая стекает со стенок его сознания вниз и превращается в консистенцию, напоминающую гудрон.