Стеклянный мост

— Я живу не здесь, — ответила я.

— Все равно, садись, — сказал человек в зеленой форме.

Я не двинулась с места.

— Нет, — еще раз отчетливо повторила я, — я живу не на Лепелстраат. Спросите у вашего командира, имеете ли вы право забирать людей, которые живут не здесь.

Он направился к офицеру, который, стоя в нескольких метрах от машины, наблюдал за действиями своих подчиненных. Они о чем-то поговорили, причем солдат несколько раз показывал на меня. Я осталась на том же месте и увидела, как из ближайшей ко мне двери вышел мальчик. В одной руке он нес рюкзак, в другой — бутерброд с патокой. По подбородку у него текла коричневая струйка. Через открытую дверь на лестнице слышались тяжелые шаги.

Солдат вернулся ко мне и спросил мое удостоверение. Затем он передал его офицеру, который взглянул на документ и возвратил его солдату, пробормотав что-то, еле шевеля губами. Сжимая в руке мое удостоверение и свой автомат, солдат опять пошел ко мне. Теперь он шагал медленней, чем в первый раз. Попутно отшвырнул ногой обрывок бумаги, заброшенный ветром на ступеньки. Каска у него была надвинута на глаза: казалось, лоб его был из зеленой стали. Мальчик на крыльце доел бутерброд и надел рюкзак.

Солдат отдал мне удостоверение и сказал, что я могу идти. Я прошла мимо машины. Там, на скамейках, уже сидели несколько женщин. Еще одна старуха неловко влезала в кузов. У нее с собой было коричневое одеяло. Какой-то мужчина подсаживал ее сзади. Где-то сильно колотили в дверь. Где-то с силой захлопнули окно.

На Рутерсстраат я припустилась бегом. И бежала до самого дома.

— Что-то очень скоро ты вернулась! — сказала мама. — Ты была у мясника?

— Нет, — сказала я, — не пришлось.

— У него было закрыто? — спросила мама.

— Нет, — отвечала я, — солдаты перекрыли Лепелстраат.

На следующее утро я снова шла по Лепелстраат. Вся улица была усыпана обрывками бумаги. Наружные двери распахнуты настежь. В одном из темных подъездов сидела на лестнице серая кошка. Когда я остановилась у крыльца, она убежала наверх и настороженно смотрела оттуда, выгнув спину. На ступеньке лежала детская рукавичка. Дальше, через несколько домов, дверь совсем сорвали с петель. Полотно ее было разбито в щепки, почтовый ящик косо висел на одном гвозде. Из ящика высовывались какие-то бумаги. Непонятно — бандероли или письма. Из многих окон шторы выхлестнулись наружу и колыхались на ветру. Кое-где на самом краю подоконника валялись опрокинутые цветочные горшки. В другом месте я увидела в окно накрытый стол. Кусок хлеба на маленькой тарелочке. Нож, воткнутый в масло.

Лавка мясника, куда меня вчера посылали за мясом, стояла пустая. Поперек двери прибили деревянную перекладину, так что попасть внутрь было невозможно. Сделали это, вероятно, очень рано утром. С улицы лавка выглядела чистой и аккуратно прибранной. Будто мясник только что навел там порядок. Дверь лавочки с соленьями была сорвана с петель и валялась на земле. В воздухе еще висел уксусный аромат от бочонков с огурцами. Из-под двери к водосточному желобу тянулся мокрый след. Наверно, от перевернутых бочек.

Вдруг поднялся ветер. Бумажный вихрь закружился по асфальту, прибиваясь к стенам домов. Неподалеку с шумом захлопнулась дверь. Но из дома никто не вышел. Где-то звякнуло незакрытое окно. Стукнули оконные ставни. Хотя до вечера было еще далеко.

Уже собираясь повернуть за угол, я заметила на дверном косяке эмалированную пластинку с изображением красного глаза — эмблемой службы ночной охраны помещений.

Дверь была распахнута настежь.

Они пришли

В тот вечер, когда они пришли, я убежала через сад. Стояла мягкая весенняя погода. Еще днем мы лежали в саду в шезлонгах, и вскоре я заметила, что лицо у меня даже немного загорело.

Целую неделю маме нездоровилось, а в тот день, почувствовав себя немного лучше, она грелась на солнце.

— Завтра начну для тебя летнюю кофточку, — пообещала она мне.

Отец молча лежал, куря сигару, с закрытой книгой на коленях. Я нашла в сарае старую ракетку и теннисный мяч и стала тренироваться против стенки сарая. Мяч то и дело перелетал через нее, и мне приходилось выходить за калитку и искать мяч на улице. Однажды он даже перелетел через глухой уличный забор. Наш сад отделяла от соседнего неширокая канава, с обеих сторон огороженная глухими заборами. Если стать здесь, в канаве, никто тебя не заметит. Пока я искала мяч, подошел отец.

— Да ведь это прекрасное убежище, — сказал он.

Он перелез через забор, и мы присели на корточки за деревом, которое стояло как раз посередине между нашими садами. Ноги утопали в мягкой земле, сильно пахло прелыми листьями. Сидя тут в полумраке, отец тихонько свистнул, а потом позвал:

— Алло!

— Где вы? — спросила мама. Она, видимо, задремала.

— Ты нас видишь? — спросил отец.

— Нет, — ответила мама, — где же вы там спрятались?

— Здесь, — сказал отец, — за забором, посмотри получше.

Мы выглянули в щелку и увидели, как она идет к забору.

— Да где же вы, я не вижу, — повторила она.

— Вот и хорошо! — воскликнул отец. Встал и ловко перелез в сад. — Останься пока здесь, — сказал он мне. И начал уговаривать маму попытаться перелезть через забор.

— Зачем? — спросила она.

— Ты сперва попробуй, — сказал он.

Ей пришлось несколько раз перелезть туда и обратно, пока отец не убедился, что она проделывает это достаточно быстро. Тогда он тоже перелез обратно, и мы втроем присели на корточки в канаве.

— Здесь нас никто не найдет, — сказал он. — Посидим немного, прикинем, сколько мы выдержим в такой позе.

Но я уже нашла в листьях свой мячик.

— Я пошла отрабатывать удар слева, — крикнула я и спрыгнула в сад.

Отец с мамой остались в канаве.

— Ты нас видишь? — крикнул отец.

— Нет, — крикнула я в ответ, — ничего не вижу.

Тогда они вышли из укрытия. Мама отряхнула платье.

— Вся перепачкалась, — сказала она.

— Завтра выкопаю яму и сгребу листья, чтобы удобней было сидеть, — сказал отец.

Вечером, перед чаем, я подошла к окну и посмотрела на улицу. Не видно ни души. Стояла такая тишина, что было слышно, как поют птицы в саду.

— Отойди от окна, — сказала мама.

— Там никого нет, — отвечала я, но отошла и села за стол.

Мама стала разливать чай, мягко и бесшумно двигаясь от чайного столика к нам и обратно.

— Может, сегодня лучше совсем не пить чай, — сказал отец. — Пока они подойдут, мы могли бы убежать в сад.

— Как-то неуютно без чаю, — вслух подумала мама. Постепенно стемнело. Первые полицейские машины промчались мимо, когда отец задергивал шторы. Он так и застыл, вцепившись в штору, потом оглянулся на нас.

— Вот они, — сказал он.

— Эти проехали мимо, — сказала мама.

Мы прислушались к звукам, доносившимся снаружи. Гул моторов удалялся. На некоторое время стало совсем тихо. Потом на улице опять раздался грохот тяжелых машин. Но и на этот раз шум вскоре прекратился. И тут наступила такая тишина, что мы не смели ее нарушить. Мама смотрела на свою недопитую чашку, и я поняла, что она хочет допить чай. Но мама не шевелилась. Немного погодя отец сказал:

— Подождем еще десять минут и включим полный свет. Но прежде чем истекли эти десять минут, зазвонил звонок. Было около девяти. Мы сидели и с каким-то изумлением смотрели друг на друга. Как будто спрашивали себя: кто бы это мог быть? Точно не знали! Как будто думали: может, просто пришел в гости добрый знакомый. Вот и хорошо! Еще не поздно, и чай уже готов.

Вероятно, у них были отмычки. Не успели мы пошевельнуться, как они уже вошли в комнату. Рослые мужчины в светлых плащах.

— Принеси наши пальто, — сказал мне отец.

Мама допила свой чай.

Надев пальто, я остановилась в коридоре. Услышала, как отец что-то сказал. Один из мужчин что-то ответил. О чем они говорили, я не поняла. Я прислушалась, приложив ухо к двери. Снова услышала голос отца и опять ничего не поняла. Тогда я повернулась и побежала через кухню в сад. Было темно. Я споткнулась обо что-то круглое. Наверно, это был мяч.