Полная безнаказанность

— Он сам тебе сказал?

— Почти. Заявил, что готов отпустить усы.

— Замечательно. И что ты ответила?

— Я долго на него смотрела, а потом молча покачала головой. Тогда он попросил меня поужинать с ним сегодня вечером, после концерта.

— Черт побери! Куда ты денешь свою свиту?

— Они рано ложатся. Сейчас он ждет меня внизу, так что надо собираться.

— Что наденешь?

— Еще не решила. Большинство здешних дам надевают к ужину маленькое черное платье и жемчуг. А у меня жемчуга нет.

— И слава Богу! — подала голос Клеманс. — Я против маленьких черных платьев.

— Это слишком банально, — высказалась Адель.

У них были четкие представления об элегантности. Я вспомнил множество ужинов с дамами в маленьких черных платьях, которые мне пришлось вытерпеть за долгую жизнь… и согласился с ними.

— У меня всего одно черное платье — я надевала его на похороны вашего деда. Этот туалет нагоняет на меня тоску. Но самое главное — платье осталось дома!

— Ну и?..

— Хочу надеть белую шелковую блузку Клеманс.

— С моей бледно-серой юбкой и ее пелериной, — предложила Сара.

— Когда вы выйдете из ресторана, на улице может похолодать. Возьми мою шаль, — посоветовала Мадлен.

— Не могу, она голубая.

— Я об этом не подумала, но ты рискуешь замерзнуть.

— Ничего. Стану дрожать, и он накинет мне на плечи свой пиджак.

Девочки в восторге закричали:

— После такого женятся! Непременно женятся! Ты просто обязана изобразить озноб!

Я из последних сил удерживался от смеха, вспоминая, сколько раз спасал подобным образом прелестную даму от вечерней прохлады, и говорил себе, что в этом доме узнал о женщинах больше, чем за пятьдесят половозрелых лет. Каким чудом я избежал женитьбы?

— Все это прекрасно, но ты должна побольше узнать о его семейном положении. Есть ли у него дети? — спросила Шарлотта. Как женщина трезвомыслящая, она никогда не забывала о главном.

— Не знаю. Думаю, что нет, иначе он обязательно упомянул бы их, когда я рассказывала ему о вас.

— А братья или сестры, которые могут претендовать на наследство?

— Как женщина, которую не интересуют деньги, я не могу задавать подобные вопросы.

— Такие разве бывают?

— Я уверена, он сам об этом скажет, когда будет делать предложение.

— Бабуля, неопределенность невыносима! А что, если он не попросит твоей руки?

— Тогда это сделает Лонжен. Он бездетный вдовец и страдает от одиночества.

— А усы?

— Усы можно сбрить, — заметила Шарлотта. — А вот заботу о его убыточном предприятии придется взять на себя. Этот человек лишен амбиций.

— Пока мы будем воскрешать его дело, наша крыша окончательно погибнет.

— Я в любом случае предпочитаю Фонтанена, — объявила Адель.

— Ты можешь как-нибудь форсировать события?

— Исключено. Мне следует наслаждаться ужином и изображать безмятежную женщину, у которой одна печаль — посредственное исполнение только что прослушанного концерта Шумана, и одна забота — как бы ей не подали морского языка в виде филе.

— Боже, неужели мужчин такое возбуждает? — простонала Адель. — Лорен Бэколл и Шарлотта Рэмплинг действуют совсем иначе.

Тут они заговорили все разом, объясняя Адель, что ее ждет жестокое разочарование, если она судит о любви по кино, а потом по очереди пожелали Альбертине успеха.

— Из-за всей этой суматохи я совсем забыл сказать: запчасти для вашей машины благополучно прибыли, — сообщил мне Жером. — Завтра мой механик едет к матери в город, он их заберет. Я все разобрал, в понедельник можно будет начать ремонт.

— Сколько времени это займет?

— Точно сказать не могу. Я не очень хорошо знаю эту модель и не хочу торопиться.

Изумляясь самому себе, я ответил, что время терпит, и внезапно осознал, как хорошо мне живется в «Ла Дигьер».

Я по сей день удивляюсь, как легко позволил уговорить себя остаться. Вообще-то мне свойственно считать себя незаменимым, хотя я всеми силами скрываю это от окружающих, как того требуют правила хорошего тона. Неужто сыграла роль усталость? Я больше года не отдыхал по-настоящему, потому что не верю в целебную силу отпуска. Обычно мне хватает трех-четырех дней ничегонеделания, и пребывание в «Ла Дигьер» придало мне заряд бодрости. Разумеется, мадемуазель Ламбер все устроила: она обожает организовывать мою жизнь и мою работу. Секретарша у меня безупречная, и я не упускаю случая польстить ее самолюбию, но не позволяю выходить за определенные рамки. Честно говоря, в четверг утром, после того как Жером закончил диагностику, я легко мог вызвать машину из проката в Л*** и уже после обеда быть у себя в конторе, но мне это даже в голову не пришло. Что меня приворожило — красота дома, рассказы Мадлен или прелестная грудь Сары? Думаю, все вместе взятое, а еще — дерзости Адель и разговоры с Виши.

Общество разделилось: Шарлотта собиралась в кино с Антуаном, Саре нужно было еще раз осмотреть корову, девочки пошли наверх.

— На занятия вам завтра не идти, и все-таки не засиживайтесь.

— Не беспокойся, у меня в понедельник экзамен, так что я буду повторять математику, — сообщила Клеманс.

— Ты и так все знаешь! — вздохнула Адель. — А мне вот зубрить историю с географией.

— А я закончу наконец глажку, — сказала Мадлен и добавила, повернувшись ко мне: — Если хотите выпить отвара перед сном — лично я предпочитаю вербену, — составьте мне компанию.

Я без зазрения совести соврал, что обожаю вербену, потому что ради разговора с Мадлен готов был выпить и два чайника.

Пока она наливала воду, я, следуя ее указаниям, отыскал в одной из комнат в глубине дома гладильную доску.

— Похоже, вам здесь нравится, — заметила она.

— Дом великолепен, я видел мало равных ему по красоте, ну а о таком теплом приеме я не мог и мечтать.

— В этом прелесть древних родов: здесь не забывают о хороших манерах. Когда-то в доме не переводились гости, все комнаты были заняты круглый год.

— Вплоть до первых ударов судьбы, в девятьсот семнадцатом?

— У вас хорошая память!

— Как я понимаю, Антуан и Жером — гости постоянные?

Мадлен тихонько рассмеялась.

— Это любовь. Жером каждые полгода делает Саре предложение.

— А Антуан — Шарлотте?

— Раз в два года.

— Но они отказывают?

— О, вовсе нет! Обе отвечают, что слишком сильно их любят, чтобы позволить жениться на девице из рода ла Дигьер и разориться.

— А как же госпожа ла Дигьер?

— Тут совсем другое. Речь идет о том, чтобы найти богатого человека и на его деньги спасти дом, а не втягивать в безнадежное дело парня, который зарабатывает на жизнь собственным трудом. Они никогда так не поступят, потому что действительно ими дорожат.

— Но скажите, госпожа Жан… простите, Мадлен, нет ли в этом некой сумасшедшинки?

— Конечно, это полное безумие. Я все вам объясню, но сначала скажу, почему не желаю называться госпожой Жандрон, иначе вы так и будете ошибаться. Я рассказывала вам, при каких обстоятельствах Октав женился на моей матери. Он пошел дальше и предложил удочерить меня. Я отказалась, думая, что на этом все закончится. Но Октав кое-что предпринял, не ставя меня в известность, а через два месяца он умер, и я обо всем забыла. Мама время от времени давала мне подписать то один, то другой документ, не доверять ей у меня оснований не было, и я подписывала не глядя. Больше со мной такой номер не пройдет! Однажды пришли мои новые документы, из которых выяснилось, что теперь я Мадлен ла Дигьер! Боже, до чего же я разозлилась! С женщинами так не поступают! Альбертина знала не больше моего: она попыталась меня успокоить, говорила, что мы и так всегда жили как сестры, и все такое прочее. Но я — не ла Дигьер, я — Жандрон из семьи Жандронов!

Мадлен все еще кипятилась, вспоминая события тех лет.

— Возникли проблемы с наследованием: формально я стала совладелицей поместья. Альбертина очень старалась скрыть свои чувства, но я видела, как она страдает. Впрочем, эту проблему решить оказалось легче всего: мы отправились к нотариусу, и я продала ей свою часть за символический один франк! Я его сохранила — он лежит в футляре, на розовой атласной подушечке. Но имя осталось при мне.