Исповедь якудзы

— Не питался как следует, вот и помер с голодухи…

— А кимоно у него малопоношенное — хоть и хлопчатое, — обрадовался коротышка.

— Гляди — у меня появилось новое исподнее, — довольно хохотнул другой — бледный тощий парень с бегающими глазенками. Они раздели Синкити и запихнули тело в черный мешок. Тот, что поменьше ростом, набросил кимоно Синкити поверх своего рванья и заторопил приятеля:

— Хватит возиться, идем…

— Не забыли мы чего чужого? Уверен? — Коротышка кивнул. Они обменялись ухмылками, снова сверкнули их желтые зубы. Затем взвалили мешок на плечи и ушли. Я так и не узнал, куда они дели тело Синкити, и больше ни разу не встречался с Солдатом-Тарокити.

Вскоре после смерти Синкити дядя потребовал, чтобы я явился к нему в дом, где его семья обычно проводила выходные. Этот дом располагался в районе Койсикава, вокруг было полно типографий и печатных мастерских.

Дядя ожидал меня в своем кабинете и настроен был самым серьезным образом.

— Я надумал поселить тебя в этом доме на весь следующий месяц — пора тебе, Эйдзи, основательно подучиться! У одного моего приятеля неподалеку есть бухгалтерская контора — ты сможешь заходить к нему и по-настоящему изучать учет. С утра будешь помогать в доме по хозяйству, а по вечерам ходить в контору на учебу. А как только освоишь бухгалтерию, я сразу переведу тебя на работу в головную контору!

Мне оставалось только одно — соглашаться. Сдается мне, что дядя знал наверняка: я приму любое его предложение; в противном случае он всегда мог пригрозить вернуть меня домой, к отцу. Лично у меня перспектива целыми днями сидеть за конторкой с карандашом в руках не вызывала особого энтузиазма. Но с другой стороны — если бы я обидел дядюшку отказом, то лишился бы единственной возможности и дальше оставаться в Токио. Бежать от дядиного недреманного ока было также невозможно, поскольку идти мне было совершенно некуда. Вот такие безрадостные мысли одолевали меня на обратном пути в Фукагаву. К пристани я пришел совсем грустный — должно быть, звезды так расположились в моем небесном гороскопе, что пророчили мне одни несчастья, — в моей жизни началась сплошная черная полоса.

На угольном дворе играли в кости самые разные люди. Был среди них один весьма сообразительный малый по имени Кенкити, лет на десять старше меня по возрасту. Мрачный тип — глаза навыкате, щурится так, вроде плохо видит, и тощий-претощий, прямо обтянутый кожей скелет. Играл он всегда молча, сосредоточенно, и надо заметить, деньги у него водились в изрядном количестве, поэтому он мог делать ставки свободнее, чем наши игроки из рабочих.

Однажды я решился расспросить у Кюдзо, что это за человек и как он умудряется разживаться такими деньжищами, но в ответ получил всего одну скупую фразу:

— Он — лодочник…

Я решил, что Кюдзо знает об этом человеке не больше моего, и продолжал мучиться раздумьями: откуда же у Кенкити столько денег?

Потом этот загадочный субъект пропал на несколько месяцев, но неожиданно нагрянул снова — как раз в тот тоскливый день, когда дядюшка предложил мне учиться на бухгалтера. Кюдзо стал расспрашивать гостя, где он пропадал, и Кенкити сознался, что подхватил от продажных женщин срамную болезнь. Одна дамочка наградила его сифилисом, у него появилась язва, пришлось лечиться, потом начались осложнения — так что пришлось много дней валяться в постели.

Кюдзо зацокал языком, указал на меня:

— Этот парень поймет тебя как никто другой! — и поведал, какая беда недавно приключилась со мной. Мы дружно расхохотались. Кажется, именно тогда Кенкити проникся ко мне симпатией.

В середине июня, когда на дворе стояли погожие денечки, Кенкити пригласил меня заглянуть к нему вечерком.

— Затеваете что-то интересное? — оживился я.

— Сам увидишь… Просто приходи к восьми вечера в Томиоко, к гробнице Фудо, — ответил он. Его слова прозвучали так таинственно и интригующе, что я решил сходить на встречу из чистого любопытства.

Я объявился в условленном месте ровно в восемь часов, там меня уже ждал человек в рабочей робе — он скрывался в тени дерева гинкго и опасливо оглядывался. Он окликнул меня и уточнил:

— Эй! Ты Эйдзи — правильно? — Я кивнул. Человек велел мне следовать за ним, и мы тронулись в путь. Шел он очень быстро, через шею у него было переброшено белое полотенце — единственное светлое пятно на темном силуэте — вся остальная одежда незнакомца была черных и серых тонов. Если бы я отстал хоть на шаг, то потерял бы своего провожатого в темноте!

Так мы добрались до канала — на реке уже зажигали первые огни — мой спутник ловко перепрыгнул с берега на баржу и я последовал за ним. На палубе царил полный мрак, но слышно было отлично — меня окликнули из темноты:

— Это ты, Эйдзи? Все-таки пришел? — Мне пришлось старательно всматриваться в сумрак, я с трудом разглядел Кенкити и сразу же пожаловался:

— Ну и темень у вас на лодке — хоть глаз выколи!

— Наши дела при свете не делают! — ухмыльнулся Кенкити и проводил меня на нижнюю палубу. Мы ловко лавировали между мешками с грузом, но разобрать, что это за груз, впотьмах было сложно.

— Так что ты надумал? Хочешь помочь нам в делах?

— Смотря что у вас за дела…

— Дела, которые приносят хорошие деньги!

— Вы что — воруете?

— Ну что ты, — мой собеседник рассмеялся, — воровство не по нашей части!

— Тогда чем же вы занимаетесь?

— Сейчас расскажу тебе все как есть! Я уверен — такому парню можно по-настоящему доверять! Так вот — ты на “полуночной лодке” — слышал, чем мы занимаемся? По ночам развозим по домам людей, которые засиделись за игрой в кости…

Я слышал, как рабочие, бросавшие кости у нас на угольном дворе, болтали про такие полуночные лодки. Но никак не мог поверить, что мне посчастливилось попасть на одну из них. Днем лодки использовали по прямому назначению — перевозили самые обычные коммерческие грузы или пассажиров — транспортные барки мало интересовали полицию. Могу предположить, что в наше время с той же целью используют большие грузовики, но в те времена обходились лодками. Если верить Кенкити — его лодка была “чистой” — он никогда не перевозил ни воров, ни шулеров.

— А что вы будете делать, если вас поймают? — выспрашивал я.

— Когда поймают, тогда и будем думать, — фыркнул он в ответ. — Если соблюдать некоторые простые правила — это вполне безопасное занятие…

— Звучит многообещающе…

— Не буду врать — дело рисковое — зато очень прибыльное!

Я подумал и согласился. Вот так и началась моя работа на полуночной лодке в пригороде Фукагава.

Ночные лодки перевозили самых разных клиентов, большей частью состоятельных людей, имеющих собственные предприятия; таких клиентов можно было узнать с первого взгляда. Сейчас кажется странным, что респектабельные люди прибегали к услугам сомнительного транспорта вроде полуночных лодок, но в те времена жизнь была другой, и полиция тоже работала иначе, — я сейчас объясню, и вы все поймете.

В довоенное время полиция олицетворяла собой государственную власть, и полицейских принято было если не уважать, то, по крайней мере, бояться. Если полицейские замечали за человеком неладное, то сразу задерживали его, тащили в участок и приступали к допросу. Поэтому все, кто обделывал свои темные делишки, старались лишний раз не попадаться в руки полиции.

Особенно сложно было проскользнуть мимо полицейских постов в районе Фукагава. Этот район славился обилием рек и каналов, а также мостов, переброшенных через водные преграды. На больших мостах всегда ставили полицейские будки, и постовые внимательно следили, что за люди проходят мимо. Ясное дело — днем людей было слишком много, чтобы останавливать каждого, а вот по ночам любой одинокий прохожий рисковал подвергнуться полицейскому дознанию.

До войны большинство японцев жили скучно и размеренно — вставали затемно, отправлялись на работу, горбатились до самых сумерек, возвращались домой, кое-как перекусывали и ложились спать. Иными словами, в девять вечера большинство японских семейств в полном составе уже смотрело сны! Так что, если кто-то продолжал сновать по ночному городу, он уже основательно рисковал нарваться на неприятности.