Шизофрения

Показалось, что отражение вглядывается с интересом.

— Но истинная красота, — приблизила лицо к зеркалу, — таится в блеске глаз и свете, исходящем изнутри, — сказала вслух и вздохнула, как всякая женщина, втайне мечтающая именно о такой любви.

Отражение согласно кивнуло.

«Блеск — от страсти, а свет — от любви, потому что любовь — дитя души, а страсть — порождение тела», — неожиданно пришла в голову чужая — уж слишком поэтическая мысль. В том, что мысль чужая, сомнений почти не было, потому что следом за ней прибежала другая о том, что любовь и страсть вечно идут рядом и тянутся друг к другу, но в месте их соприкосновения почти всегда возникает ожог.

Отражение болезненно поморщилось и глянуло строгими мамиными глазами.

— Ну, что смотришь? Не нравлюсь? — с вызовом спросила она у зеркала и скорчила гримасу.

Отражение поспешило ответить тем же.

— Не нравится — не смотри! — сунула руку под струю воды и стряхнула на зеркальную гладь.

Отражение не отвернулось и даже не моргнуло.

— Что хочу, то и делаю! — заявила Александра категорично. — И не делаю того, чего не хочу! Вот так! — отошла от зеркала и шагнула в ванну…

…Когда Александра, закутанная в длинный темно-синий — но явно не мужской халат, что вызывало естественные вопросы, которые задавать неудобно, вернулась в гостиную, дрова в камине уже разгорелись. Поленья весело трещали, щедро одаривая комнату теплом. Чопорный диван обиженно насупился, пренебрежительно разглядывая подушки с ярким восточным рисунком, разбросанные по его поверхности и разрушавшие церемонную атмосферу и строгий викторианский стиль, на страже которого он неусыпно стоял уже столько лет. Утешением для него мог служить только стол, сервированный на двоих: с белоснежными салфетками, хрустальными бокалами, серебряными ножами и вилками, и, главное, тарелками и чашками с гербом.

Александра подложила подушки под спину и с удовольствием откинулась, впитывая расслабляющее тепло камина и ощущая удивительную спокойствие, которым, были пропитаны стены и интерьер гостиной. Оглядела комнату. Строгий стиль. Старинные напольные часы, размером со шкаф, размеренно и равнодушно покачивают медной головой маятника, намекая, что именно они управляют временем, а разницу между сутками и столетием замечают только люди, которые времени подвластны. На стене возле камина — два портрета. На первом — приятный мужчина средних лет, а рядом… Александра поднялась с дивана и подошла ко второму портрету, на котором была изображена прелестная молодая женщина лет двадцати пяти, в простом, но изысканном платье, обнажавшем руки и шею, с волосами, остриженными по моде Серебряного века, с мягкими чертами лица и неожиданно жестким взглядом, в котором художник сумел передать затаенную боль, надрыв и тайну. Но главное, что женщина была, — Александра присмотрелась, — невероятно похожа на нее саму! Если изменить прическу и переодеть — просто зеркальное отражение! А на пальце — перстень в виде книги! Тот самый, который привезла Кларисса в подарок от Николя. Значит это и есть та самая графиня, с которой, судя по туманным фразам Николя, произошла какая-то таинственная история. И значит о сходстве именно с ней говорили Николя и Кларисса в ресторане. Но, помнится, Николя тогда сказал, что она похожа не только на графиню. Но на кого тогда?

Услышав шаги в коридоре, Александра вернулась на диван. Бросила взгляд на стол. Взяла чашку в руки и поднесла к глазам, чтобы рассмотреть герб с надписью латинскими буквами.

— «Carpe diem»? — изумленно прочитала она вслух.

— Да, да. «Живи сегодня», — подтвердил Николя, входя в комнату с бутылкой вина и кофейником в руках. — Наш родовой девиз. Именно эти слова и сказала гадалка, — он опустился рядом на диван и принялся разливать вино по бокалам. — Это знак! — сказал многозначительно, как Онуфриенко. — За вас, Александра! — поднял бокал.

— И за вас, Николя, — задумчиво сказала она и сделала глоток, почувствовав терпкий вкус вина.

— Угощайтесь, — Николя снял салфетки с блюд, под которыми оказались аппетитные сандвичи, умело украшенные листьями салата.

— Чудесная работа! — Александра указала взглядом на портрет графини Тарнер.

— Спасибо, я старался, — не поднимая глаз, сказал Николя, аккуратно отрезая кусочек сандвича.

— Я о портрете, — уточнила Александра.

— А-а, — Николя смущенно улыбнулся. — Я подумал, вы меня хвалите.

— Вас тоже хвалю, — улыбнулась Александра.

— Значит, портрет уже заметили? — Николя глянул вопросительно.

— Разве можно не заметить… — она сбилась, не решившись продолжить.

— Саму себя, вы хотели сказать? — с понимающей улыбкой продолжил за нее Николя. — Сходство и правда поразительное. Можно подумать, что природа сделала то, на что не решаются ученые, сдерживаемые соображениями церковной морали. А вы думали, почему я в Нотр-Дам так на вас… «пялился»? — перешел Николя на русский, чтобы блеснуть жаргонным словечком.

— А я подумала, это любовь с первого взгляда, — рассмеялась Александра. — Вижу, ошиблась. Как говорят: «И на старуху бывает проруха», — тоже сказала по-русски.

— Это пословица? — поинтересовался Николя. — Очень хорошо рифмуется. А кто эта старуха?

— Да так, женщина одна, — махнула рукой Александра. — Вы ее не знаете, — с улыбкой опустила глаза.

— Кстати, я должен снова заметить, — Николя отпил вина и промокнул губы салфеткой, — вы похожи не только на графиню Ирэн Тарнер.

Александра глянула заинтригованно и даже перестала есть.

— Кушайте, кушайте, — улыбнулся он. — Когда узнаете на кого, вам будет уже не до еды и не до кофе.

— Господин! Из каминной трубы над домом графа идет дымок. Возможно, они там.

— Проверяй! — грузный мужчина поднялся с кресла и, прижимая трубку телефона к уху, принялся расхаживать по комнате. — До сих пор не могу поверить, что они выбрались! — раздраженно сказал он. — Доделай то, что поручено. И извести всадников о сборе сегодня вечером. Да, кстати, теперь женщина мне нужна. Похоже, она все-таки увидела Богиню. В общем, она не должна отсюда улететь… Кстати, поаакуратнее с помощницей графа. Сам знаешь, где она обучалась. Но если будет мешать… В общем, ты понял…

— А вот на том портрете, — Николя указал ей за спину, — мой дед Бернар и бабушка Софи.

Александра обернулась. На групповом портрете, композиционно похожем на старинную семейную фотографию, кудрявый брюнет стоял за спиной сидящей в кресле красивой рыжеволосой женщины с озорными глазами, одетой в сильно декольтированное бархатное зеленое платье.

— Бабушка была русская, — пояснил Николя. — По отцу — Трояновская. Не правда ли, красавица? Разве можно было устоять перед такой женщиной?

— Невозможно, — согласилась Александра. — А Ирэн Тарнер?

— Графиня Ирэн Тарнер… — Николя стал серьезным, и даже, показалось, немного печальным, — тоже была русская. Ее фамилия — Яковлева. Она, — Николя помедлил, будто сомневаясь, стоит ли говорить, — покончила с собой в возрасте двадцати шести лет.

Александра перестала жевать.

— Я точно не знаю, почему, — продолжил Николя, хмурясь. — В нашей семье избегали разговоров на эту тему. Правда, мой двоюродный дед Николя однажды начал рассказывать мне ее историю, но то ли я был слишком мал для такого разговора, то ли он просто сам не захотел или не смог дорассказать. Я понял только, что это была история ее любви, убийства ее первого мужа в первые месяцы октябрьского переворота и невообразимого предательства. Потому что ее первый муж оказался жив, снова женился и вполне благополучно устроился при новой власти. А она за него мстила. И отомстила. Во всяком случае, дед любил Ирэн всю жизнь, и, похоже, после ее самоубийства искал смерти. Воевал в Испании, участвовал во французском сопротивлении, а после войны много путешествовал: ездил в Индию, Египет, Мексику, на Тибет. Но каждый год в день ее смерти приезжал в Париж и отправлялся в кафе на углу бульвара Сен-Мишель, где все случилось, и сидел за столиком у окна. Печальная история, — Николя помолчал. — Мне было четырнадцать лет, когда дед в этот день не появился в Париже и не пришел в кафе… И он не пришел больше никогда… По словам отца, последний раз его шхуну, названную в честь графини — «Ирэн», видели у берегов Бразилии… А перстень, который я вам подарил, мне принес через несколько лет один неразговорчивый человек. Сказал только, что дед просил передать его именно мне, когда вырасту, потому что я пойму, как им распорядиться. И я сразу понял, когда увидел вас, — Николя смущенно улыбнулся.