Белая сирень

Большое рыхлое тело колыхнулось, но Майер не откликнулся, продолжая заниматься своим делом.

Нексе вынул изо рта сигару и швырнул ее на тротуар.

— Вы плохой дворник, Майер! — крикнул он. — Вас уволят!..

Майер сразу повернулся — немецкая аккуратность! И обнаружил пропущенную нечистоту. Он заковылял к сигаре, лежащей недалеко от ног Мартина.

— Послушайте, Майер, а ведь небо социалистической страны — это мое, а не ваше небо, — улыбаясь, сказал Нексе.

Майер не отозвался. Он уже обнаружил, что окурок теплый и курится. В его мертвых глазах вспыхнула ненависть. Держа окурок в дрожащей руке, он тяжело пошел на Мартина. Тот стоял, спокойно глядя на рассвирепевшего гиганта.

Майер подходил все ближе, казалось, вот сейчас он вопьется клещеватыми пальцами в горло своего врага, но странное превращение Нексе заставило его в ужасе попятиться.

Чуть размытые черты престарелого Нексе твердели, обретали жесткую резкость, он бронзовел ото лба до сжавшейся в кулак правой руки; какие-то странные бронзовые заусенцы, будто наросты допотопного ящера, покрыли его пиджак, и он стал колюч и опасен.

Бронзовый Нексе высится в тени храма Спасителя, некогда накрывавшей — при ином солнцестоянии — и убогое жилье, где увидел свет младенец, нареченный Мартином. Он вернулся на свою родину, теперь уже навсегда, и новая Дитте, исполненная хрупкой прелести и доверия, кладет букетик гвоздик к подножию памятника.

Волхвы

Мягкий — сравнительно — фашизм Муссолини имел главной целью поднять самосознание народа, возродить римский, суровый и отважный, тип гражданина на италийском сапоге. К этому времени легионер Цезаря, не ведающий страха, усталости, жажды, голода, всегда готовый к бою, превратился в европейского цыгана, суматошного, болтливого, сластолюбивого и жуликоватого. Муссолини не преуспел в этом намерении, как и во всех других своих планах, поскольку имел дело с крайне недоброкачественным материалом. Позорные африканские войны, когда оснащенные по последнему слову техники европейские армии терпели поражение за поражением от полуголых «дикарей» с кремневыми ружьями и луками, показали, что былая доблесть Рима невосстановима. Адольф, как мог, подсобил своему давно превзойденному учителю избежать окончательного позора и колонизировать героическую Абиссинию и бесстрашную Эритрею. Во время Второй мировой войны колониальная империя Италии лопнула как мыльный пузырь. Гитлер припечатал своих слабосильных и застенчивых в бою соратников жестокой шуткой: итальянцы куда опаснее в качестве партнеров, чем в качестве противников. Италия быстро рухнула под ударами союзников, а лихой коммунистический вождь Тольятти без суда и следствия повесил за ноги дуче — диктатора-бессребреника, а заодно и его любовницу. Так кончился трагический фарс итальянского фашизма.

Италия компенсировала себя за позорное поражение, морально создав неореализм, в котором кино обрело свой особый проникновенный голос, едва не став искусством. Живой ум обитателей Апеннинского полуострова жестокой и беззастенчивой шуткой раз и навсегда освободил себя от всякой ответственности: Италия хороша без итальянцев. Я убедился в этом на собственном опыте, перенеся свою очарованность страной на ее жителей и связавшись с ними многочисленными общими заботами по линии кино и литературы.

Конечно, далеко не всегда наше партнерство кончалось провалом. Получил европейское признание фильм «Красная палатка» с Кардинале, Финчем, Шоном Коннери, медленно и мучительно продвигается к экрану и грандиозная хроникальная эпопея, правда, итальянцы передали свои права американцам вместе с бациллой мелкого жульничества, не характерной для масштабов Голливуда. Вышла у меня в разных издательствах дюжина книг, хорошо переведенных и прекрасно оформленных. Но редко-редко удавалось до конца готовить на чистом сливочном масле. Нервы итальянской стороны обычно сдавали, когда приближалось время окончательной расплаты с автором. Начинались невразумительные объяснения, скандалы, истерики, случалось мне призывать на помощь и «адвокатов жало». Итальянский издатель органически неспособен выпустить из цепких ручек обесцененные лиры. Боже, в каких унизительных обстоятельствах я оказывался иной раз! И ведь приходилось брать за шкирку людей, с которыми я преломлял хлеб, пил вино за тайной вечерей, где все апостолы — Иуды. Самым же удивительным для меня было, что отношения после всех скандалов не портились. Люди, не уважающие себя, не ждут уважения и от окружающих. У меня же получалось иначе! Побеждая, я чувствовал смущение и опустошенность, проигрывая — презрение к себе.

Итальянский суд так устроен, что дает огромное преимущество обманщикам и жуликам перед их жертвой способом бесконечных проволочек и судебных издержек, которые истцу оказываются не по карману. Мне доводилось выигрывать, потому что мой высококвалифицированный адвокат — близкий друг моих друзей — не брал с меня денег и не доводил дела до суда. Первую неудачу мы потерпели со сценарием «Волхвы», потому что достопочтенному мэтру пришлось вести бой с тенью. Ответчик, подобно поручику Киже, оказался лицом, фигуры не имеющим.

Совет для тех, кто отважится завести материальные дела с итальянцами: чем крупнее и официальнее структура, с которой вы связываетесь, тем больше шанс, что вас не надуют. А лучше всего иметь дело с итальянцами лишь за обеденным столом. Тут они воистину очаровательны, даже если сами платят за обед. Впрочем, из собственного кармана ни один сколько-нибудь обеспеченный итальянец не платит, у него всегда окажутся «представительские» или же он всучит копию ресторанного счета учреждению, в котором служит. Мне говорили, что трудно найти итальянца, который полностью рассчитался бы за купленную машину. Впрочем, эта сторона их жизни меня не касается.

Когда друзья свели меня с режиссером и актером Энцо Декаро, мой ангел-хранитель зазевался и не предупредил меня, что я попадаю в руки очаровательного и бесстыдного подонка. Его представили мне как одаренного актера и подающего большие надежды режиссера: первый фильм Декаро получил премию дебюта на каком-то кинофестивале. Свои письма он писал на печатном бланке собственной конторы в Риме, что окончательно убедило меня в полной его респектабельности. Этой студии я так и не увидел, зато неоднократно встречался впоследствии с расторопной секретаршей. Кроме того, считалось, что за его плечами стоит мощная фирма, финансирующая будущую картину уже на стадии сценария. А написать этот сценарий должен был я по заявке Декаро, в которой поначалу ровным счетом ничего не понял. Но после нескольких разговоров с режиссером в Милане мне что-то засветило в мутной псевдобиблейской истории, затем я как-то разом увидел сценарий и ужасно захотел написать его. Это худшее, что может случиться со сценаристом, если он не холодный деляга, на стадии переговоров. Молодой Декаро почувствовал мою увлеченность (слабину) и от лица солидной, но жестокой фирмы предложил отнюдь не лучшие условия. Я сразу согласился, и мы подписали договор, где было много пунктов, касающихся обязательств сценариста и на удивление мало — касающихся ответственности перед ним фирмы. Но меня это не слишком занимало, тем паче что сроки оплаты моей работы были четко указаны. Так же четко и быстро мне выплатили первый гонорар, и я с головой ушел в работу.

Вскоре я привез в Рим первый вариант сценария, переведенного на итальянский. Напрасно боялся я бюрократических проволочек, фирма полностью доверяла художественному вкусу режиссера, а тому сценарий понравился. Декаро дал мне ряд справедливых и тонких поправок и сообщил, что второй аванс переведен на мой текущий счет.

Вернувшись в Москву, я быстро сделал поправки и отослал сценарий в Рим. Вскоре пришло сообщение, одновременно порадовавшее меня и сильно огорчившее. Сценарий приняли, третий аванс перевели, а последние подчистки я могу сделать, когда сценарий пойдет в производство, но вот с реализацией возникли непредвиденные и серьезнейшие затруднения.