Мария в поисках кита

Оно еще не придумано. Не выбрана подходящая керамическая тарелка.

Беспринципный и аморальный фрик снова ваяет роман из жизни маньяков, О чем бы она ни начинала, какие прекраснодушные цели перед собой ни ставила, все равно все заканчивается серийными убийствами ни в чем не повинных, хотя и выдуманных женщин. С последующим описанием их мучений, а заодно и мучений рефлексирующего палача.

Сволочь.

Кико смотрит на меня своими нарисованными глазами (о, несчастный идиот!), а потом снова кладет руку на шею, — на этот раз, как будто снимает с нее что-то. И протягивает мне раскрытую ладонь. На ладони лежит маленькая фотография в форме овала. В форме медальона. И это не Мария — волосы слишком короткие.

Ну что ты еще там задумала, сволочь?.. Давай, удиви меня.

Я могу взять фотографию, а могу не взять ее. Что тогда будет делать Кико? Ходить с фотографией на ладони до скончания веков? Кошкам это не понравится. И лодкам — тоже. Не говоря уже о пластиковых ведрах, бытовой химии и тряпках, они познакомились в Валенсии, во время Фальяса, весеннего праздника. Это сказала не я и не я подумала, — гнусная паучиха, пытается выбросить из своего зада липкую словесную нить и связать ею как можно большее количество

жалких персонажей, первый из которых — я. Сумасшедшая, которая никак не может выбраться из гребаной писательской головы.

Я могу взять фотографию, а могу не взять ее, — и беру.

Давай, удиви меня!..

Никакая это не дверь в ад. За этой дверью ничего нет, одна пустота. А пустота — это и есть ад для писателя, считай, что ты удивила меня!.. Потому что на фотографии я вижу Игнасио Фариаса, адвоката из Мадрида. Человека, который был добр к нам, который не сделал нам ничего дурного, просто сдал свой «дом с чайной розой на окне», а теперь оказывается, что какое-то время назад он ошивался в медальоне Марии. Слишком счастливой, чтобы не носить на груди изображение того, кто подарил ей это счастье. А потом отнял его вместе с жизнью.

Сволочь, так вот кого она решила сделать серийным убийцей!

Сволочь.

Ну да, душка Игнасио с первого взгляда не понравился ВПЗР, ей никогда не нравились мужчины, которые — хотя бы гипотетически — могут быть сильнее ее. В файле «Melancholisch Schund» (восстановлен) есть подробная запись об этом. Кажется, есть. Игнасио не понравился паучихе — и она решила таким вот образом поквитаться с ним. А на здравый смысл ей начихать. Ей мало одного дома, так она еще всучила Игнасио целый остров, они познакомились в Валенсии, во время Фальяса, весеннего праздника, Фариас — Фальяс, рифмуется неплохо.

Что еще должно убедить меня, что Игнасио и есть фотограф счастья и фотограф смерти? Обратная сторона. Фотография была приклеена, на медальоне остались мельчайшие частицы бумаги. Следовательно, и обратная сторона должна быть хоть немного поврежденной.

Она повреждена.

У нее шероховатая поверхность, но и это еще не все: надпись. Сделанная чернильной ручкой: 2q2b..r8.

Несколько букв стерлись вместе с бумагой, но мне ничего не стоит восстановить их в своей памяти, я ведь столько раз слышала их.

2q2bstr8

«Too cute to be straight» — «слишком пикантный, чтобы быть правильным», хотя, наверное, лучше сказать — «притягательный».

«Слишком притягательный, чтобы быть правильным», Марии из Сан-Себастьяна, Пьедад из Валенсии и Гизеле неизвестно откуда нужно было хорошенько задуматься, прежде чем заводить шашни со слишком, с чересчур притягательным мужчиной. «2q2bstr8» — любимое выражение ВПЗР, и как тут удержишься, чтобы не впихнуть его, — вот и еще одна деталь.

Самая убедительная.

Мне больше нечего здесь делать, кроха-остров оказался еще хуже, чем гребаный Талего, да нет же!.. Он и есть часть Талего, где существует другая реальность. Возможно, это реальность из головы писателя, помноженная на сам Талего, гребаный и мистический. Возможно, до нашего приезда сюда он и прикидывался обычным островом, а сам только и ждал, когда здесь появится хоть какой-нибудь писатель, чтобы немного измениться самому, чтобы поиграть. Талего — играет, как

всегда играет ВПЗР, ни слова правды, а если и есть правда, то она хуже и изощреннее лжи. И в благодарность за возможность поиграть (я ведь тоже в игре) Талего слегка корректирует паучиху и иногда дает мне шанс хотя бы ненадолго побыть самой собой — и от этого сходишь с ума еще быстрее. Будь я обычным персонажем, а не жестянкой с лирохвостами, внутри которой еще сидит Ти-настоящая, — все оказалось бы намного проще. Так же просто, как febrero , сменяющий enero , и маленькие открытки на Пасху.

Наверное, я уже сошла с ума, спрыгнула, сбрендила: Кико снова стал бумажным, и это не пугает меня, скорее — веселит. Как веселит меняющийся дом; ВПЗР очень торопится сделать его обжитым. Таким, каким бы он понравился Марии, Гизеле и Пьедад, еще не знающим о существовании адовых дверей. Короткий отрезок расстояния от лестницы до веранды мы с Кико преодолеваем за несколько секунд, но и в эти секунды происходят изменения. На абстрактных картинах появляются подписи художников (или — скорее — художника) — «2q2bstr8», на кожаных диванах — подушки, на полу — шкуры и марокканские светильники, а на стеклянном столе — телефон. Но теперь мне плевать на телефон, он — такая же фикция, как и все остальное. А стены по обе стороны от камина, начинают заполняться коллекцией старинных ножей. Их много, не меньше сотни, но ни один из них не полетит нам в спину, я знаю это точно. А если и полетит, то не причинит вреда: ни мне, ни Кико, ведь Кико — бумажный.

А я?

Какая я?

Не суть — какая, главное, что мне ничто не угрожает, я всего лишь персонаж. Тучи могут сгуститься в апреле, когда здесь объявится злодей (конверты заканчиваются именно на abril ). Если, конечно, беспринципный и аморальный фрик не переиграет все в последний момент.

Лодок «Se Va» и «Me Fui» больше нет, их сменили лодки «2q2bstr8» и «2q2bstr8». Прекрасного и утонченного катера «Rosal» больше нет — его сменил катер «2q2bstr8» (лучше бы это была «Ballena»!). И лишь «Upon Reflection» осталась нетронутой, и это несказанно радует меня.

Мы доберемся до Талего без проблем, несмотря на то, что Кико — бумажный. Это раз.

Название лодки, как ни крути, придумала я. И оно прижилось. И понравилось Талего, гребаному и мистическому. Это два.

…Пока мы плывем обратно, Кико избавляется от бумажной оболочки и снова становится островным шнурковым идиотом с нарисованными глазами. А я смотрю на сопровождающую нас темную полосу течения и думаю: никакое это не течение. Это — щупальца Талего, которым он обхватывает все большие пространства и вовлекает в свою орбиту то, до чего может дотянуться.

Я думаю об этом весь вечер в пустом доме «с чайной розой на окне». Я думаю и сейчас, когда пишу все это. А еще я думаю о «Cara al mar». И о том, что видела в телескоп, когда стояла на смотровой площадке. Или — лежала скрючившись и прижав трубу к себе?

Не так уж важно.

Возможно, я видела в трубу настоящий Талего. И настоящую ВПЗР И настоящих кошек с настоящей старухой Майтэ. И настоящего Кико. И настоящую себя. Я не знаю, как попасть в настоящее. Подняться туда снова и увидеть все снова, с учетом открывшегося мне знания. И если мои догадки подтвердятся… Что это может изменить?

Что?

Оттуда, с вершины маяка, мне не добраться до настоящего. Разве что перелезть через заграждение и сделать шаг. В настоящее или в пустоту — вот вопрос! А если я банально разобьюсь? Может ли взбунтовавшийся персонаж разбиться по-настоящему? А если не разобьюсь, а окажусь в другой реальности другого писателя, заезжают же сюда писатели? Или — в совсем третьей реальности, где еще живы капитан Мартинес, глупыш Диего и Беатрис, возлюбленная жена Бениньо дель Ульоа? А сама я стану… стану Ньевес, вот смех!