Мария в поисках кита

Мне нет никакого дела до вычурного лихтенштейновского герба, я занята тем, что стараюсь понять: кому принадлежит этот дом. Одинокому мужчине, одинокой женщине, семье без детей, семье с детьми, семье без детей, но с собакой; семье с детьми, собаками и кошками… Одинокий мужчина, в свою очередь, может оказаться затворником, преуспевающим интеллектуалом, бизнесменом, топ-менеджером, сочинителем детективов (на их написании можно сколотить весьма неплохой капиталец); плейбоем, который таскает сюда по миллиону баб на каждый уик-энд… Растения в горшках нейтральны и подсказки от них не дождешься, то же можно сказать и о тарелках. Нейтральны два плетеных кресла, низкий стол из ротанга и полуметровая кариатида, чья голова венчается огромной пепельницей из оникса.

Одно ясно точно: детей здесь отродясь не бывало, равно как и собак. Иначе обязательно нашлись бы следы их присутствия: растерзанный резиновый мячик или позабытая в предотъездной суматохе игрушка.

Кико толкает дверь и исчезает внутри дома. Мне остается лишь последовать за ним.

А следовать нужно было раньше, хотя бы на тридцать секунд, а не пялиться на кресла и кариатиду. Тогда бы я точно не упустила Кико из виду, теперь же он как будто растворился в пространстве огромного дома. Впрочем, оглядевшись по сторонам, я тут же забываю о своем ненормальном дружке. Здесь есть на что посмотреть, и, если бы я хотела довести завистницу-ВПЗР до инфаркта, я бы обязательно порекомендовала ей съездить на Эсперанцу. И своими глазами взглянуть на ту шоколадную жизнь, о которой она так страстно мечтает.

Мебели в большом холле немного, но вся она производит впечатление зашкаливающе дорогой: два низких кожаных дивана, кожаные кресла, стеклянный обеденный стол, огромный плазменный телевизор на стене, два резных индийских комода величиной с пони, несколько африканских масок на стенах — но не сувенирных, а очень старых, возможно — ритуальных. Интерьер дополняют несколько экзотических скульптур (примерно одного возраста с масками) и картины на стенах. Картины в основном абстрактные, и лучшее в них — багеты. А скульптуры хороши сами по себе: такие не купишь на крикливых рынках, за ними нужно отправляться в экспедицию вглубь континента, с неясным исходом всего предприятия. Я бы — не решилась. Не исключено, что решилась бы ВПЗР (не беспринципный и аморальный фрик, а девушка из хорошей семьи, зараженная бациллой авантюризма), но пока удобного случая ей не представилось. А неизвестному хозяину дома — представился. И он использовал его по полной.

Человек с чуть более невзыскательным вкусом добавил бы сюда шкуры животных (на пол), с десяток подушек (на диваны) и пару марокканских светильников из крашеной кожи. Но хозяину, видимо, претит дешевая экзотика, оттого и весь интерьер кажется сдержанным и немного холодноватым. Единственное, в чем он не смог себе отказать, — камин. Помпезный и слегка избыточный, с изразцами, заставляющими вспомнить роскошь восточных дворцов, он занимает часть противоположной окнам стены. На каминной полке не стоит ни одной фотографии, семейной, любовной или дружеской, — ничего, что хоть как-то проливало бы свет на личность владельца. Из холла просматривается часть кухни, оформленной в традиционном средиземноморском стиле (белое и голубое в самых разных сочетаниях, множество ниш и грубо побеленные стены). И часть комнаты, больше похожей на кабинет затворника или преуспевающего интеллектуала: застекленные книжные шкафы со множеством тускло сияющих корешков, массивный стол и кресло с зеленой кожаной обивкой.

Камин, стеклянный хайтековский стол, комоды и керамику на веранде легко подмонтировать к женщине, все остальное — к мужчине, я бы с удовольствием послонялась по кабинету, но почему-то иду на кухню.

Здесь тоже царствуют безупречный вкус и гармония, ни одного прокола в интерьере, хоть сейчас делай фотосессию и отправляй в журнал «Estilo Mediterráneo». [53]Еще больше меня занимает несколько лежащих на выскобленном до белизны кухонном столе конвертов. Их около десятка, и все они незапечатаны, и на всех имеются надписи от руки:

«enero» [54]

«febrero» [55]

«marzo» [56]

«las falias» [57]

«la diada de sant Jordi» [58]

«Pascua» [59]

«abril» [60]

Почерк на всех конвертах один и тот же, ровный и четкий, надписи сделаны старомодной чернильной ручкой, слегка царапающей бумагу. В каждом конверте лежит по пятьдесят евро, еще десятка (помимо пятидесяти) добавлена в пасхальный. Кому адресованы эти вложения — неясно, но владелец чернильной ручки предстает скрупулезным и немного сентиментальным человеком, чтущим Воскресение Господне (плюс десять евро) и валенсийский весенний праздник Фальяс. В конвертах нет никаких пояснительных записок, и только пасхальный украшает маленькая открытка.

Просто — открытка.

Я уже готова вытащить ее и рассмотреть повнимательней когда за моей спиной раздается бульканье, неясные всхлипы, стоны и пощелкивания. Звук, кажется, идет отовсюду и возникает так внезапно, что открытка вываливается у меня из рук.

Что за чертовщина, мать твою?!..

На то, чтобы понять природу столь объемного и пугающего звука, мне хватает тридцати секунд, но это — одни из самых неприятных секунд в моей жизни. Подгоняемая пощелкиваниями и свистом, я как будто опускаюсь в морскую пучину, и все прелести глубоководного погружения тут же дают знать о себе: в висках начинает толчками пульсировать кровь, череп вот-вот разнесет на куски, а конечности холодеют. Впрочем, ничего удивительного в этом нет: голоса, которые я слышу, — это голоса китов, живущих в глубинах. Кто-то (очевидно, Кико) включил запись китовых песен на полную мощность, а эффект dolby surround лишь усилил их достоверность.

— Сукин сын! — громко произношу я.

— Пффф…

«Пффф» удивительным образом вписывается в песни китов и сопровождающие их сугубо морские звуки. А сам сукин сын уже переступает порог кухни, волоча за собой маленькую никелированную тележку с двумя пластиковыми ведрами, целым набором моющих средств, губок и мягких фланелевых тряпок.

Впервые я вижу Кико без куртки.

На нем — синий мешковатый комбинезон (обычная униформа офисных уборщиков) и клетчатая ковбойка с закатанными рукавами. А самое радостное во всей экипировке — отсутствие сиреневых ботинок. Их сменили мягкие мокасины, что делает Кико почти домашним. И почти ручным.

— Так вот почему у тебя ключ! Ты работаешь здесь… Приезжаешь убирать дом в отсутствие хозяев. Так?

— Пффф…

О господи, лучше не задавать ему вопросов. Рубить хвосты концам фраз, тогда и дурацкое междометие не всплывет.

— А эти деньги для тебя. За работу по дому. По-моему, тебе не очень хорошо платят… Могли бы и увеличить ставки…

Кико смотрит на меня укоризненно. А потом подходит и вынимает из рук открытку. И прячет ее в пасхальный конверт. Именно в пасхальный, а не в какой-нибудь другой, типа «las falias» или «la diada de sant Jordi» , не такой уж он тупой придурок, этот парень!..

После того как открытка скрывается в недрах конверта, Кико прячет его в стопке других, и лишь один откладывает на самый край стола: «enero».

Плата за январь (сейчас как раз январь) — и январские пластиковые ведра, и январский комбинезон с мокасинами и ветошью. Я была права: Кико убирается здесь каждый месяц и еще — на общегосударственные или религиозные праздники, за что и получает свои гроши. И жалкую открытку в качестве бонуса.