Ниоткуда с любовью

Они играли в карты, осваивали шахматы, заваривали чай с мятой, рассматривали фотографии. Они заново учились постигать этот мир, как учится этому едва научившийся ходить ребенок. Они узнавали, как много он таит для тех, кто любопытен, отмечали на карте места, где хотели бы побывать — булавками, расписывали себе маршруты, делали домашнее задание друг для друга и смотрели телевизор. Они успели увидеть победу испанцев над греками в футболе, насчитать десять несмешных шуток в каком-то ситкоме, оценить новую коллекцию Майкла Корса и очередной скандал с Киркоровым. Родион увидел интервью с режиссером фильма, в котором он только что снялся и одобрил пятнадцать пропущенных звонков на своем телефоне.

Еще несколько дней назад (Полина об этом не знала), продюсер орал в трубку, разоряясь на все лады, как его достали капризы провинциалов и искренне сомневался в возможности чего-то более важного, чем тусовки с прессой в преддверии премьеры фильма.

А режиссер, с которым Расков тоже поговорил вчера по телефону, называл продюсера «амбициозным дерьмом», и еще раз напомнил ему про свое деловое предложение. Расков уже заранее морщился от решения, которое ему придется принимать. Его бесила всеобщая фальшивая любезность, но он уже и не надеялся счистить с себя этот мерзкий налет.

— Все в порядке? — вскинула брови Полина, поднимая голову. Расков замер на этом интервью, не решаясь переключить канал. Он знал, как она воспринимает все это — даже сейчас, поэтому после случившегося не донимал ее последними новостями. Но сегодня была бесконечная ночь, и она могла вместить в себя абсолютно все.

- Да. Они приглашают меня в новый проект. Не то сериал, не то телешоу… В общем, что-то массовое и великолепно продающееся, — вздохнул он.

- И ты…

- Ты спрашиваешь, собираюсь ли я продаться? — он быстро усмехнулся. — А сама-то ты как думаешь? Лучше или хуже, чем я есть на самом деле?

— Вот ты мне и скажи. — У нее больше не было сил ругаться, а ему до жути хотелось ее растрясти — она это чувствовала. Потому, быть может, и сопротивлялась.

— Скажу… — он помедлил секунду, разглядывая ее внимательно, будто присматриваясь к ее реакции, и все же продекламировал:

— …Кто бы согласился,

 Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти,

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли.

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться!

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика,

Так погибают замыслы с размахом,

В начале обещавшие успех,

От долгих отлагательств.

- Мириться лучше с незнакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться, — задумчиво протянула Полина. И взяла Шекспира, лежавшего на фортепьяно — там, где Родион его и оставил (студенты-выпускники репетировали «Гамлета»). — Так значит, это трусость? Ты откажешься от телевидения ради театра, но это будет твоя форма трусости?

- Наоборот, — будто нехотя заметил Родион. — Трусость — выбрать телевидение. Из боязни потерять шанс и прекрасную возможность — как не устает мне напоминать наш продюсер. Но… я же своим отказом не предам актерство, ведь так? И не пойду по пути наименьшего сопротивления….

— Это твой выбор, — Полина слабо улыбнулась. — Главное, что ты не пойдешь по пути всеобщего безумия.

— Кто знает, все равно я благодарен за этот шанс — сняться в кино. Он помог мне разобраться, что я не буду гнаться за всеобщими иллюзиями…

- Как когда-то гнались за Американской мечтой. Так что… «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы…»

— А ты? — тихо спросил Родион.

— Я? — Полина будто только-только задумалась об этом, словно вспомнила и сама удивилась тому, что жизнь ее идет так же, как и жизнь Родиона, и ее родителей, и Красовского, Маши, Славки, Ирмы…

Он решил помочь ей. Потянулся к лампе, чтобы лучше видеть ее глаза.

— Знаешь, там, на 24 странице, по-моему, есть такая сцена между новым королем, королевой и самим Гамлетом. Король спрашивает: «Ты все еще окутан прежней тучей?». И Гамлет отвечает…

— О нет, мне даже слишком много солнца, — тихо подхватывает Полина.

 - Королева:          Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет,

                     Взгляни как друг на датского владыку.

                     Нельзя же день за днем, потупя взор,

                     Почившего отца искать во прахе.

                     То участь всех: все жившее умрет

                     И сквозь природу в вечность перейдет.

- Да, участь всех, — вздыхает Полина. Она сидит, обхватив колени, Шекспир тихо вздыхает перед ней: нет, это не Гамлет, увы.

— Королева: Так что ж в его судьбе

Столь необычным кажется тебе?

- Мне кажется? Нет, есть. — Она подняла глаза и взглянула прямо на Родиона. — Я не хочу

                     Того, что кажется. Ни плащ мой темный,

                     Ни эти мрачные одежды, мать,

                     Ни бурный стон стесненного дыханья,

                     Нет, ни очей поток многообильный,

                     Ни горем удрученные черты

                     И все обличья, виды, знаки скорби

                     Не выразят меня; в них только то,

                     Что кажется и может быть игрою;

                     То, что во мне, правдивей, чем игра;

                     А это все — наряд и мишура.

Она захлопнула книгу.

— Похоже, правда? — тихо спросил он.

- У них, конечно, немного другая ситуация…

- Ты же знаешь, что все это только антураж.

Потянув за руку, Родион заставил ее подняться. Они стояли перед окном, в искаженном виде отражались их лица. Книжка оказалась забытой на диване.

Что он имел в виду? Антураж. Театр — антураж их жизней? Шекспир? Или что сама жизнь настолько полна перипетиями, что никакое произведение, даже великое, не способно их передать?

Но возможно он имел в виду лишь то, что все эти реплики универсальны, несмотря на костюмы, обычаи, героев, их имена, и иное время.

Полька поймала в отражении его взгляд и тут же развернулась к нему. Его глаза блестели. Они были одни в этом темном чужом доме, и только в гостиной, где они находились, неярко горел свет — в лампе на фортепьяно и свечах на подоконнике. Сейчас, ночью они казались друг другу обезоруженными, без всего наносного, что преследовало днем, и сегодня, впервые за долгое время Полина действительно ощутила, насколько крепка их связь — на каком-то почти космическом уровне.

И она потянулась к нему, подалась вперед, поймав его мерцающий взгляд, поцеловала, ощущая его руки на своей спине. Такое в последнее время случалось нечасто, но в эту ночь они были настроены на одну волну.