Всё тот же сон

В ванной комнате не полу лежала мама, глаза закрыты. Рядом с любимейшей бабушкой стоял Алёшка и уже с хрипом рыдал из последних силёнок. Ирка его ухватила и вынесла, а я припал к маме, но она не дышала. Я маму звал, пытался делать искусственное дыхание, Ирка позвонила в скорую, потом на наш восьмой этаж. Пришёл добрый сосед Александр Александрович Сергеев, прекраснейший врач, много сделавший для нашей семьи. Он маму осмотрел и сказал коротко:

— Всё.

В кухне на плите был горячий обед, в ванной развешано только что выстиранное бельё. Это мама, возвратившись с ночного дежурства в больнице, забрала Алёшку из садика и сделала свои обычные, но уже последние земные дела.

……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Вот и пришлось задуматься. Мы жили в общем беззаботно. Мама правила домом и была главной добытчицей. Мы же чувствовали себя достаточно свободно. Теперь всё изменилось. Да нет, прокормиться можно было и самим, но встал вопрос о перспективе. И потом: что значит прокормиться? Нужен завтрак, обед и ужин. Это понятно. Но почему-то в доме перестали быть: мыло, зубная паста, стиральный порошок, соль, сахар, чай… Откуда брались они раньше? Просто множество различных вещей и предметов были в доме всегда как природная данность. И вдруг нарушился порядок вещей. А сын растёт, и Наташка взрослеет. Отсюда и возник вопрос о перспективе.

В моём ЦИНТИ я до конца моих дней мог пользоваться уважением и даже любовью коллектива (особенно дамской его части), сидя на своём очень скромном окладе. А что же дальше?

Для начала решил я найти приработок. Но где? Просто так позвонил институтской подруге Светлане. И оказалось, что не зря. Муж её, Слава, тоже наш однокурсник, учиться приехал из провинции, потому и стал сразу строить свою будущую жизнь. Я блистал на семинарах и в курсовых работах, не подумав вступить хотя бы в институтское научно-студенческое общество, а скромный Слава к моменту получения диплома имел около сотни публикаций и вхож был в литературные журналы…

— Ты знаешь, — сказала мне Светлана, — Слава пишет внутренние рецензии для Комитета по печати. Прилично платят. Он тебя порекомендует, у тебя получится. Попробуй!

Я попробовал. Мне дали какую-то общественно-политическую книжонку, и я с большим удовольствием подверг её разносу на шести страницах в двух экземплярах. Оказалось, что Комитету именно это и нужно: они ведь контролировали качество выпускаемой литературы и обо всех недостатках издательств информировали Центральный Комитет.

Дмитрий Фёдорович Иванов, заместитель начальника Главного управления республиканских и областных издательств, прочитавший мою рецензию, сказал:

— Не хотите перейти к нам на штатную работу?

Ну кто мог ожидать такого вопроса, равнозначного предложению? Комитет по печати! Это было заоблачно и недоступно.

Я ответил:

— Я об этом не думал, но можно попробовать…

— Вы член партии?

— Нет.

— Ничего, это можно и после решить. Ведь вы по образованию историк? У нас вакансия в отделе общественно-политической литературы.

— Я предпочёл бы художественную, ведь я ещё и филолог…

— Там нет сейчас вакансии, а в дальнейшем можно и это решить.

Инспектор Управления кадров задал мне тот же вопрос о партийности. Получив отрицательный ответ, он сказал:

— Ничего, вступите потом.

Помолчал и прибавил:

— Если, конечно, нету других убеждений.

Начальник Управления кадров, отставной генерал (не знаю, какого рода войск), спросил, почему я захотел работать в Комитете. Я рассказал про поиск перспективы, и это понравилось. Они все были люди совершенно практические, демагогию применяли лишь на собраниях и прекрасно понимали земные устремления людей. Если бы я заговорил о желании сражаться на идеологическом фронте, это показалось бы подозрительным…

Госкомиздат

Служба в Главном управлении республиканских и областных издательств имела хлопотную, но не лишённую приятности особенность. Периодически мы ездили в командировки в родимые союзные республики. Цель этих поездок была двоякой: рассмотрение, корректировка и утверждение в исправленном виде тематических планов ихних издательств или же подготовка «вопроса на коллегию» в Москве, скажем, такого вопроса: «Выпуск литературы по воспитанию советского патриотизма издательством „Ирфон“ Таджикской ССР». Могли быть, конечно, и экстренные командировки по особым поводам, но нечасто. Ездили, как правило, бригадой — от двух до пяти сотрудников.

Первая моя поездка вдвоём с начальником отдела пришлась на Узбекистан, и я тогда впервые познал всю сладостность дружбы народов, скреплённой централизованной системой.

Алла Кузьминишна, мой начальник, оказалась женщиной, достойной уважения. Система, в которой функционировала Алла Кузьминишна, была для неё естественной средой. Она и родилась, я думаю, в системе. Не знаю, кем были её родители, но явно хоть один из них системе принадлежал. Человеки, выросшие в интеллигентной среде, рождённые рабочими или крестьянами, спокойно в своей среде и остаются, не помышляя об ином, но, если об ином помыслили всерьёз, тут не обходится без ломки. Особенная ломка предстоит тем, кого потянуло вдруг в номенклатуру. Неважно, кем был от рождения тот, кто возжелал попасть в первачи — интеллигентом, крестьянином или рабочим, — но не избавиться ему на этом пути от гнетущей зависти, тревожных сердцебиений и лихорадочных жестов… Алла же Кузьминишна прекрасно знала, что она на своём месте, и на том именно самом, где быть ей предназначила система. Место её было в общем-то скромное, всего лишь начальник отдела. Но это означало, что так системе и нужно. Это её положение и понимание своего положения давали Алле Кузьминишне счастливую возможность не суетиться, никому не завидовать и никогда не злобствовать. Человеку на своём месте всегда присуще достоинство.

Тогда, только придя в Комитет, я ничего этого ещё не знал и не знал, что начальник отдела общественно-политической литературы Алла Кузьминишна в полной мере воплощает собою для союзных республик центральную власть.

Председатель Госкомиздата Узбекской ССР Зият Исламович Есенбаев, сразу же принявший нас в своём роскошном кабинете, имел крупную голову, преимущественно состоящую из широчайшего лица, в чертах которого совершенно ясно прочитывалось ханское происхождение. Европейский костюм председателя с флажком депутата Верховного Совета на левом лацкане прекрасного пиджака никак не вводил в обман, и, если бы Зият Исламович вдруг натянул бы откуда-то из-за спины возникший тугой лук или просто мигнул бы пальцем, веля кого-то посадить на кол, никакого изумления это бы не вызвало.

Мы с Аллой Кузьминишной случайно попали к юбилею первого заместителя председателя, родом азербайджанца, и, естественно, были сразу приглашены. Семидесятилетие отмечалось отчего-то очень скромно и, главное, у юбиляра на квартире. Два обстоятельства меня удивили. Одно неприятно, другое же — приятно.

Первое состояло в том, что Зият Исламович в доме юбиляра не то чтобы повёл стол, — нет, он сразу же сделался хозяином дома, как, видимо, чувствовал себя везде, а юбиляр сидел тихо, потупив глаза.

Второе обстоятельство мне очень понравилось. Собрались ведь более всего коллеги (женщины без должностей за столом не сидели), но вот ещё явилась тихая немолодая пара — она в скромном платье, а он в пиджаке и домашних тапочках, — и юбиляр, обращаясь к нам с Аллой Кузьминишной, тихонечко сказал, что это просто соседи. Потом пришёл ещё один, довольно молодой сосед, он оказался за столом моим соседом, и в продолжение пира давал мне рекомендации по поводу блюд.