Шизофрения

…— Да-а, — задумчиво протянул Николя, когда они отъехали, — не могу не сказать привычную фразу о том, что посещение кладбища всегда навевает мысли о бренности всего земного и, конечно, о смысле жизни.

— И что вы, Николя, думаете по этому поводу? — спросила Александра.

— Смерть — завершение жизненного пути, некий счет, в нижней части которого, на могильном камне написано «Итого» и хорошо, когда есть, что написать. У кого-то — просто имя, у кого-то — удивительную жизнь. Обратили внимание на надгробие сестры милосердия Надежды Плаксиной?

Александра вопросительно взглянула на спутника.

— Надежда Дамиановна Плаксина, урожденная Снитко, — полный Георгиевский кавалер, что само по себе вызывает восхищение! Но посчитайте, она ведь родилась в 1899 году, значит в начале Первой мировой войны ей было всего пятнадцать лет! А когда Россия вышла из войны — восемнадцать! И — полный Георгиевский кавалер! Но — забыта на родине. И, насколько мне известно, таких женщин было много.

— Сейчас у нас мало кто способен на жертвенный подвиг ради родины, — задумчиво сказала Александра. — Смысл жизни ищут в другом.

— У каждого свой смысл — сказал Николя. — Для одних — прожить в свое удовольствие, для других — отмучиться побыстрее, для третьих — обессмертить имя.

— Имя живет в памяти потомков и надписях на надгробиях, если, конечно, могилы предков священны и неприкосновенны, — заметила Александра.

— Выносите приговор археологической науке? — Николя засмеялся.

— Не археологической науке, а тем, кто беспокоит тела умерших. Что важного для человечества узнали ученые, распеленавшие тысячелетние мумии фараонов? Секреты бальзамирования? Для чего? Разве сейчас кого-то бальзамируют по древней методике? Когда патологоанатом исследует труп, он ищет причины смерти, и в этом есть хоть какой-то смысл для живых.

— А восстановление внешнего облика Тутанхамона? Разве вам не интересно, как он выглядел и отчего умер? — воскликнул Николя.

— Ну, да, наверное, интересно увидеть оживленное компьютерной графикой лицо и осознавать, что его — такого великого и могущественного — уже нет, а ты — существуешь и можешь почувствовать вкус выпитого кофе и аромат выкуренной сигары и у тебя еще есть шанс совершить что-нибудь этакое — заметное для человеческой истории.

— Например, застрелить Джона Леннона или Джанни Версаче, — скептически заметила Кларисса.

— Знак «плюс» или «минус» для истории роли не играют, — сказала Александра. — Гениальных злодеев помнят так же, как и гениальных творцов. Серийные убийцы — тоже хотят увековечить свои имена, а СМИ изо всех сил им помогают. Для серийных убийц самое страшное — молчание по их поводу. А что такое, по-вашему, бессмертие? — спросила у Николя.

— Вы свои вопросы заранее готовили? — заулыбался тот. — Пережить смерть можно только сделав то, что непосильно другим, но представляет для них ценность. Люди бессмертны через свои дела и творения, оказавшие влияния на жизнь человечества. Но их бессмертье рождается через сохранившуюся и отобранную летописцами, историками или биографами информацию. Правдивую или ложную. К примеру, имя Иуды привязано к имени Христа, хотя, судя по всему, в этой истории не все бесспорно, было это предательство или жертвенный подвиг по просьбе самого Иисуса.

— А вы, Николя, боитесь смерти? — спросила Александра.

— Вопросами эсхатологии тоже интересуетесь? — улыбнулся он.

— Профессиональная обязанность, — небрежно ответила Александра.

— Любой человек испытывает страх перед неведомым, — задумчиво сказал он. — Может, именно поэтому, в последний путь провожают? Чтобы не было страшно идти в одиночестве? Хотя все религии дают надежду.

Александра вопросительно приподняла брови.

— Сравните, — оживился он, — у древних египтян смерть считалась всего лишь частью жизни перед возрождением.

— Согласна, — сказала Александра.

— И тот, чье сердце легче пера Маат, — продолжил Николя, — возвращается. Потому и требовалось сохранить тело нетленным.

— Но никто еще не приходил оттуда, чтобы рассказать, что там, — небрежно заметила Кларисса.

— А у иудеев, христиан и мусульман, — продолжил Николя, — только праведнику открыта дорога в прекрасное небесное царствие гармонии, покоя и справедливости.

— Но проверить нельзя. Можно только верить, — добавила Кларисса.

— Смерть, — невозмутимо продолжил Николя, — не есть конец пути, а лишь начало нового пути, и душа возродится в другом теле. Не обязательно в человеческом. Это — индуизм и буддизм.

— Но как узнать, в каком? — повернув голову назад, воскликнула Кларисса.

— Человек может жить бесконечно, если изменит свое сознание. Это — даосизм, — пояснил Николя.

— Но бессмертным, в общепринятом смысле слова, пока никто не стал, — повернувшись назад, сказала Кларисса таким тоном, что Николя, без сомнения должен был почувствовать себя виноватым в том, что до сих пор не решил такой пустяковый вопрос хотя бы для нее.

— Пока не стал, — обнадежил он неугомонную помощницу.

— Вы, что, дома дуэт отрепетировали? — не выдержав, рассмеялась Александра.

— Ну, что вы! Поверьте, это — честный экспромт! — воскликнул Николя. — Кларисса — айкидока, но, прежде чем сделать такой выбор, старательно изучила продукты, представленные на рынке верований.

— Айкидока? — переспросила Александра. — И что же это означает?

Николя молча указал рукой на Клариссу, которая, хотя и смотрела внимательно на дорогу, на которой мотоциклист в черном шлеме выписывал странные пируэты перед их машиной, будто напрашиваясь на пинок бампером под зад, непостижимым образом заметила его жест и, не оборачиваясь, укоризненно заметила, что об этом не стоит говорить на ходу.

— Забудьте, Александра, слово «айкидока», — изобразил смущение Николя. — А то Клэр меня никогда не простит.

— Чтобы человек что-нибудь запомнил навсегда, надо попросить его забыть именно это, — усмехнулась Александра. — Известный психологический прием. Действует безотказно. Так что будьте уверены, я уже забыла навсегда слово «ай-ки-дока», — произнесла она по слогам.

— А в общем, — Николя поспешил сменить тему, — никто не знает, что его ожидает завтра, и после посещения кладбища острее ощущаешь вкус жизни, в которой завтрашний день не должен затмевать день сегодняшний, — улыбнулся он Александре. — Человек, как известно, приходит в этот мир для ра-до-сти!

— И удовольствий, — немедленно добавила Кларисса.

— Во-первых, — Николя на американский манер разжал палец на руке, — для радости жизни в собственном теле, — во-вторых, — распрямил другой палец, — для радости единения с природой и, в-третьих, для радости творчества.

Хотя заявленная тема как минимум давала повод для пространных рассуждений об аскетизме, современным олицетворением которого стали диеты, Александра решила ее не развивать.

— Поняла, — сообщила она радостно. — Сейчас, судя по всему, мы поедем обедать.

Николя с улыбкой кивнул.

— …в загородный ресторан, — продолжила она.

Николя снова кивнул.

— … и вы будете там рисовать прекрасную Клариссу, потому что сегодня ее очередь.

Кларисса хмыкнула и, повернувшись вполоборота, вопросительно посмотрела на Николя.

— А если она вдруг откажется позировать, — продолжила Александра, — вы напишите натюрморт с изображением того, что нам принесут. Если успеете, конечно. Потому что… мы с Клариссой проголодались. Да, Клэр?

— Да, Алекс! — весело подтвердила та.

— Невыносимые женщины, — благодушно проворчал Николя.

Телефонный звонок раздался, едва Александра зашла в номер. Она на ходу скинула туфли, надоевшие за многочасовой банкет, наполненный привычными разговорами ни о чем, комплиментами, обменом визитными карточками и созерцанием улыбок — натренированных — американских, чопорных — английских, простоватых — немецких, обволакивающих — еврейских, солнечных — итальянских, сдержанных — японских и закрытых — китайских, просьбами обязательно позвонить, «если будете у нас» — в США, Великобритании, Германии, Италии — и обещаниями обязательно связаться, когда приедут в Москву, в которой давно хотели побывать или хотят побывать еще раз, потому что Москва — это «такой интересный город, а русские женщины такие красивые и загадочные». Говоря это, многие мужчины скользили взглядом по ее шее и плечам, обнаженным вечерним платьем…