У нас в саду жулики (сборник)

Я хотел сказать: «Достоевский», но не успел: вошла пожилая женщина и, поздоровавшись, увела Дашеньку на кухню.Похожая на Володю, наверно, Володина мама. А Дашенька похожа и на Володю, и на Ларису. Совсем еще малышка, а уже все понимает.

(Неужели и Олечка такая же? А ведь Олечка даже не подозревает, что у меня есть песни.)

Володя подошел к стене и достал с полки книгу. Он оживился:

– Мой роман!

Книга называлась «Демобилизация». Издана в ФРГ. А на обложке во весь рост изображен сам Володя.

Володя усадил меня на диван и, ничего не комментируя, протянул мне последний номер журнала «Континент». Наклонившись, у меня в руках развернул и показал свое стихотворение, посвященное Николаю Гумилеву. И я Володю сразу же понял: ведь не зря же ему сменили номер телефона.

За чтение этого стихотворения на Колыме меня бы опять вызвали на собеседование.

Я протянул Володе журнал обратно и встал.

Володя меня спросил:

– Ну, когда теперь будете в Москве?

Я задумался:

– Да не знаю…

Володя вздохнул:

– Жалко… Может, лучше почувствую, позвоню…

Я тоже вздохнул:

– Да. Жалко… – и Володя пожал мне руку.4

Я отвернулся от окна и свесился с полки вниз.

Лена закричала:

– Снег! Смотри, снег!

Соседи пошли умываться, а Лена сидела уже одетая и тоже смотрела в окно. Это же надо: апрель, а все еще снег.

Я засмеялся:

– Подумаешь, снег… Вон, в Магадане, знаешь какая на 1 мая метель…

Лена испугалась:

– А как же я без шапки?

– Ну-ка, повернись, – я снова свесился с полки, – да повернись… – Лена была в цветастом, как у матрешки, платке. Поневоле ею залюбуешься.

…Мы вышли из вагона и пошли искать автомат. К телефону подошла Лариса.

Она сказала:

– Але…

Я сказал:

– Здравствуйте. Это Лариса?

Она мне тоже сказала:

– Здравствуйте.

Я сказал:

– Я приехал из Ленинграда. Помните такого Толю Михайлова?

Она обрадовалась:

– Конечно, Толя, помню. Вам позвать Володю…

Володя тоже обрадовался:

– Да, да…

Я закричал:

– Володя, привет! Это я, Толя… ну, да, из Ленинграда… только что с поезда… Что, что?.. К восьми? Конечно, удобно… Только вот оставим у друзей вещи… Да нет, ненадолго… – и мы с ним снова перешли на «ты».

– Я тебе, Володя, кое-что записал… Ну, как там твой магнитофон… починил?

– Починил, починил… – успокоил меня Володя, – мы тебя ждем…

В гастрономе на Смоленской мы купили наше любимое «Саамо» и еще шоколадный ликер.

Лена вытащила из сумочки зеркальце и причесалась. Она все переживала, что у нее вместо шляпки платок. Я поправил в сумке бутылки и дотронулся до коробки с кассетой. Это мой Володе подарок.

У покалеченного в магаданском бараке «Романтика» теперь заниженная скорость. И если на него записать песню, то при воспроизведении на «Астре» скорость, наоборот, увеличится. Но я даже доволен: уж больно мои стенания тягомотные. А всего я записал примерно сорок текстов и часть из них в содружестве с Юриком Ушаковым.

Юрик Ушаков – студент, и я его откопал на тусовке в «Меридиане» (приволок им записанный на пленку свой плач, но они даже и не стали мои мелодии слушать. «Это, – поморщились, – вообще не песни». Зато Булат Шалвович почему-то сразу же захотел их себе записать и даже рванул за своим «Грюндиком».)

Сначала все шло как по маслу (ему – налью, а сам под его аккомпанемент заливаюсь), но постепенно Юрик стал терять свой «моральный облик». Бывало, надыбаешь червонец и устраиваешь ему ресторан прямо на дому: обычно я покупал две бутылки «Айгешата», он еще тогда стоил два пятьдесят семь, уж больно его Юрик уважал, ну, а на закусь – пошехонского сыру или краковской колбасы, а вместо запивона – «апельсины из Марокко». И самое главное, чтобы Юрик не перебрал. И вот бывало обидно: только мы с ним разойдемся (а Юрик, надо отдать ему должное, работал без дураков) – как он вдруг уронит на плечо подбородок – и «на подушечку». Какое уж тут после этого пение!

И тогда я решил найти гитариста через Ленгорсправку, смотрю, на стенде объявление; какая, думаю, ему разница – меня учить не надо, пускай лучше мне поаккомпанирует, а я буду ему платить, как за урок; и по телефону все ему объяснил, но он почему-то так возмутился, что в сердцах на меня чуть не наорал: оказывается, в свое время он аккомпанировал аж самому Штоколову! – а я тут со своими «трень-брень». Так что пришлось отыскать салагу из музыкального училища и платить ему пять рублей в час (зато без «Айгешата» и апельсинов). По сравнению с Юриком, конечно, фуфло, но и на том спасибо.5

Хоть мы и ехали на такси, но все равно опоздали. Я думал, еще только восемь, а уже половина десятого.

И не успели захлопнуть лифт, как чуть не столкнулись с вышедшей из Володиной квартиры парой. Мы разминулись, и они уже спускались по лестнице.

Оказывается, Войнович с Сарновым. Все ждали Володиных песен да так и не дождались.

Я даже вскрикнул:

– Как Войнович!!! – и чуть было не рванул за ними вслед.

Но Володя меня остановил и объяснил, что Сарнову надо еще погулять с собакой.

…Мы с Володей обнялись, и я познакомил его с Леной.

Лена застенчиво улыбнулась и протянула Володе руку. Она сказала:

– Очень приятно…

Володя огорчился:

– Дашка теперь расстроится. Все не ложилась, все ждала Толю Михайлова…

И убежал, скорее всего в комнату к Дашеньке. Но Дашенька, похоже, уже спала. А завтра как ни в чем не бывало пойдет себе в школу. А потом прибежит и, такая счастливая, выпалит:

– Папа, пятерка!

Интересно, а учителя, наверно, тоже все знают. Что ее папа – «враг народа».

Володя между тем возвратился и подтвердил:

– Спит… жалко будить… ну, ладно… ничего… проходите…

И познакомил Лену с Ларисой.

На Ларисе были кремовые брюки и зеленый в полосочку свитер. А поверх свитера еще медальон.

Лена мне потом сказала, что Лариса очень современная. И в особенности Лене понравилась у нее фигура. Как-никак, а все-таки уже за сорок. Доставая фужеры, Лариса присела на корточки, и Лена ей даже позавидовала. Самой Лене так нипочем не присесть. Лена говорит, что у Ларисы фигура, как у девушки.

Лариса привезла с кухни уже знакомый мне на колесиках столик. На столике в окружении тарелок с закусью стоял графин с водкой. Я вытащил из сумки бутылки и присоединил. Кассета уже стояла на магнитофоне, и Володя наполнил фужеры.

Я предложил:

– Ну что, будем слушать или сначала выпьем?

Лариса закричала:

– Давайте и то и другое… Володя, включай! – и я запел «Тихого карлика».

Володя меня похвалил:

– Какой у тебя, Толя, красивый тембр голоса…

И Лариса Володю поддержала.

– Да, Толя, у вас, действительно, очень красивый голос… Вот бы такой Володе.

Я засмущался:

– Да при чем тут мой голос… – И Лариса предложила за мой голос тост.

…Володя поставил фужер на место и, скомкав салфетку, бросил ее на поднос.

– Мне, конечно, приятно, что песни на мои слова, но хотелось, чтобы меньше было меня… и больше Толи Михайлова…

Я возразил:

– Как это больше Толи Михайлова… ведь слова-то твои.

Но он не согласился:

– Ну, и что же, что мои? Ты должен мои стихи мять… ломать… ты должен их терзать… как женщину…

При этих словах Лариса расправила по брюкам свой свитер и, демонстрируя фигуру, закинула ногу на ногу.

Она с гордостью посмотрела на Володю и заулыбалась:

– Мужчина должен быть сильным!

Я спросил:

– А как же Окуджава?

Володя возмутился:

– А что Окуджава?! Стихи у него слабые. Голоса нет. На гитаре играть не может. А все вместе – ничего и не скажешь – гениально… Помню, как-то в редакции… смотрю… на столе бумаги… читаю… что-то дверь… метель… Я ему говорю: Булат, что это за стихи? Графоман какой-то… Ну, он ничего не сказал… убежал… А после слушаю… песня… гениально…

Лена посмотрела на Володю:

– Вот… послушайте… – я как раз пел самое ее любимое..