Готовься к войне

- Да. Скажите, а… все, что вы говорили мне днем, - это правда?

- Напомните.

- Насчет того, что всю свою работу я могу делать за два часа.

- Разумеется. Это несложно. Главное - полностью погрузиться. И действовать быстро.

Рыжая подумала и убежденно возразила:

- Нельзя проверить клиентский счет за одну минуту.

- Можно.

Все- таки в этом есть что-то правильное, подумал Знаев. Красивая молодая женщина сидит за ресторанным столом и говорит не о кремах и тряпках, а о клиентских счетах. Серьезно изгибает бровь и сдержанно жестикулирует. Нет, я просто так от нее не отступлюсь.

- Например, - продолжала меж тем красивая молодая, - у нас есть такой клиент - фирма «Альянс», директор некто Солодюк, - они берут наличные почти каждый день, и всегда крупные суммы, и никак не объясняют - зачем…

- Пусть, - ответил банкир, очень небрежно (а внутри напрягся). - Во-первых, с этим «Альянсом» мы разберемся. Во-вторых, предлагаю свернуть разговоры о работе.

Алиса склонила голову набок

- Странно. Мне казалось, что вы можете думать только о работе. Ведь вы трудоголик

- Нет, - сразу возразил банкир. - Эта стадия давно пройдена. Трудоголики - больные существа. Они неэффективны. Мы не должны работать много. Мы должны работать столько, сколько нужно. В соответствии с законом Паркинсона, работа занимает все отведенное для нее время. Поэтому я тружусь мало. Зато - очень быстро.

- Все равно, - рыжая, теперь уже не стесняясь, откровенно наблюдала за ним. - Вы фанатик. Можно еще спросить? Кое о чем?

- Конечно.

Знаев улыбнулся и понял, что наконец он ее расшифровал. Она любопытна. Любопытство - непременный спутник жизнелюбия.

- В вашем кабинете нет ни одного стула. И кресел нет, и столов… Только диванчик маленький.

- Я не люблю сидеть. Предпочитаю вертикальное положение. Когда я думаю - я хожу. Лимонов однажды сказал, что знаменитая скульптура Родена «Мыслитель» вводит в заблуждение. Думать - значит двигаться. Мне кажется, неподвижный человек не придумает ничего хорошего.

- Но сейчас вы сидите.

- Терплю, - прямо сказал финансист. - Кроме того, сейчас я не в офисе. Я отдыхаю.

- Я бы, наверное, тоже хотела стать такой энергичной. Как вы.

- Я - энергичный? - Знаев поймал себя на том, что тон его слов становится все более самодовольным, и поморщился. - Это тоже в прошлом, Алиса. В молодости - да, был энергичный. Не спал по трое суток А теперь мне - сорок один. И я просто еду по рельсам, которые сам себе проложил. Двадцать пять лет назад…

- Вы всегда были банкиром?

- Нет. Сначала я был музыкантом.

- Никогда бы не подумала.

- Я играл на гитаре. Много лет. Хотел стать рок-звездой.

Ага, подумал он. Попал. Она почти в восторге.

- Я учился в музыкальной школе. Создал группу. Мы играли хард-рок. Выступали в ресторанах. Но это было давно.

- А потом?

- Потом я занялся бизнесом. И купил себе банк

Гарсон, подошедший подлить вина, явно слышал окончание фразы, и Знаев опять ощутил стыд. Наверное, со стороны я выгляжу вульгарно, подумал он. Толстосум ужинает потенциальную пассию. Втирает, как достиг высот коммерции.

Официант, впрочем, и бровью не повел; это был хороший официант, внимательный, а главное - быстрый; Знаев всегда здоровался с ним за руку и оставлял большие чаевые.

- А как же музыка? - спросила рыжая. - Гитара?

- Гитара - это очень серьезно, дорогая Алиса. Нужно упражняться. Каждый день. С утра до вечера. Нужно полное самоотречение. Все серьезное требует полного самоотречения. - Банкир вздохнул; он ненавидел разговоры о музыке, как всякие разговоры о всякой несбывшейся мечте. - Я был готов к самоотречению. Это я умел. Это просто. Я не был готов к тому, что бог обделил меня талантом. Из меня никогда не вышло бы Джо Сатриани.

Он протянул к собеседнице раскрытую левую ладонь и поиграл в воздухе пальцами:

- Видите? Слишком медленно.

- А вы хотели быть самым-самым.

Он кивнул. Рыжая сделала глоток и задумалась.

- Кроме того, - продолжил банкир, - рок-музыка - это определенный образ жизни. Записать великий хит и умереть в тридцать лет от передоза, - вот путь рокера.

- А вы не хотели умирать в тридцать лет.

- Я, - признался Знаев, - хотел записать великий хит. Но я… его не услышал. Джон Леннон - услышал. Моррисон - услышал. И Хендрикс. И Кобейн. И Блэкмор. И Сид Вишез. И Уотерс. И Мур. Они - услышали. Цой услышал. Майк Науменко услышал. А я - нет.

- Вы очень гордый, - сказала рыжая. - Почему вы не пьете вино?

- Я за рулем. Я хотел предложить вам подвезти вас домой.

Алиса отрицательно покачала головой.

- Это абсолютно лишнее, - принужденно сказала она, и ее лицо сделалось надменным. - Кроме того, я живу далеко. В Подмосковье.

- Я тоже.

- Тем не менее спасибо, но я как-нибудь сама.

- Вы тоже гордая.

- Это не гордость.

Да, подумал Знаев. Разумеется. Это не гордость. Она всего лишь не желает спешить. Она ничего не решила. Она удивлена. Сорокалетний миллионер навязывает себя в бойфренды - разумеется, тут надо проявить максимальную осторожность. Тут можно сорвать джек-пот.

Или круто обломаться.

- Прошу пардона! - воскликнул подошедший Шуйский. Он был уже прилично пьян (а может, даже неприлично пьян) и пожирал Алису глазами. - Серега, хоть ты мне посочувствуй! Я попросил этих козлов позвать сигарного сомелье, а они, оказывается, вчера его уволили…

Знаев улыбнулся спутнице и встал.

- Отойдем, Гена, - предложил он, обнял нетрезвого приятеля за плечи и увлек на три шага прочь. Прошептал: - Слушай, на кой черт тебе сигары? Тут продают очень дорогие сорта. Ручной работы. Я был на Кубе. Я видел, как их делают. Сидит старуха в одних трусах, широко расставив ноги, и раскатывает табачные листья на внутренней стороне жирного целлюлитного бедра, в пяти сантиметрах от…

- Хватит. - Шуйский гнусно изогнулся. - Я сейчас блевану! Пусти, мне надо в туалет…

- Ты не дослушал.

- Ну тебя с твоими сигарами!