ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

— Кыся!.. Кыся!.. Кыся!.. Кыся!..

Честно говоря, я никогда ни на какие «кис-кис» не откликаюсь. Это безликое «кис-кис» мне до лампочки. Тот, кто меня знает, может назвать меня по имени, а я уже решу сам — имеет мне смысл подходить к этому Человеку или нет. Незнакомые мне Люди, которые вдруг начинают мне «кискать», всегда вызывают у меня подозрение. Не то что я кого-то боюсь. Нет. Я знаю, что я всегда сумею за себя постоять или вовремя смыться, но просто неохота ввязываться в лишние неприятности.

Так что, если мы не знакомы, вы можете «кискать» до упоения. Я и головы не поверну.

Но на это неумелое «Кыся! Кыся!..» хозяина того грузовика я побежал без малейшего опасения. Что-то в нем мне было симпатично. Даже то, как он монотонно и беспомощно кричал это своё безграмотное «Кыся! Кыся!..». Уже на бегу я успел даже подумать, что он вполне может не знать о кокаине в его фургоне! Сравните — девятнадцать миллионов нервных окончаний в моем носу и всего пять миллионов в его. Запросто кто-то мог мужика подставить...

А может, я и ошибался. Несмотря на всю мою жесткость характера и бойцовские качества, счастливо воспитанные во мне улицей, нашим пустырем, чердаками и подвалами, постоянной борьбой за выживание, за обладание, за первенство — мне, как и любому существу, выросшему все-таки в интеллектуальной среде, была свойственна некоторая идеализация симпатичных нам персонажей и событий.

Шура как-то заметил, что революция семнадцатого и события девяностых в очень большой степени обязаны этому интеллигентскому заблуждению.

Я, правда, ни черта не понял, что Шура хотел этим сказать, но по привычке поверил ему на слово.

Когда я подбежал к «своему» грузовику, то увидел, что дверцы кабины распахнуты, а рядом стоят двухметровый хозяин моего грузовика и низкорослый, квадратненький и совершенно лысый мужичишко. Несмотря на то что оба они были абсолютно разними людьми, сходство между ними было тем не менее поразительным! То ли джинсовыми курточками, то ли разноцветными тренировочными штанами (мечта Шуры Плоткина), то ли возрастом — сорок, сорок пять, то ли обветренностью лиц и, конечно, руками! Вот руки у них были полностью одинаковые. Чисто вымытые, с грубыми потрескавшимися ногтями, с неистребимо въевшимися следами масел, грязи, металла. В застарелых шрамах и ссадинах. Сильные пальцы в безвкусных золотых перстнях, широкие запястья перепоясаны браслетами дорогих красивых часов. Из-под расстёгнутых воротников клетчатых рубах поблескивают золотые цепи толщиной с хороший поводок для крупной Собаки.

Но самое главное — они пахли совершенно одинаково! Бензином, соляркой, перегоревшими маслами и хорошим коньяком. Нет, конечно, личные запахи, я бы сказал — индивидуальные, у них тоже были достаточно выражены. Но запах их профессии — водителей тяжелых дальнорейсовых грузовиков — был един...

— Слава те, Господи! Пришла Кыся хренова!.. — сказал «мой» двухметровый. — Я, понимаешь, открываю шаланду, а она лежит себе на пакете и дрыхнет без задних ног! Все проспала — и таможню, и паспортный контроль, и отплытие...

— Ох и кот! Ну здоровый, стервец!.. — восхитился Лысый.

— Да, кошечка — будьте-нате, — сказал «мой». — А может, она того?.. С «икрой»? Как говорится, «кыся в положении», а?..

— Ты чё?! Повылазило у тебя, что ли! — возмутился Лысый, — «Кошечка», «в положении», «кыся»... У тебя глаза есть? Какая это тебе «кыся»?! Это же форменный кот! Глянь, у твоей «кыси» — яйца как у жеребца! Нашел себе «кысю»...

— Точно! Ну надо же!!! — поразился «мой» и вытащил из-под сиденья бутылку. — Надо за его здоровье шлепнуть. Ну и за тех, кто в море, само собой...

Из кабины грузовика жратвой тянет — просто голова кругом идет! И тогда я предъявил своим новым знакомым один из своих любимых аттракционов. Есть у меня несколько трюков в запасе, которыми я иногда пользуюсь, чтобы расположить к себе окружающих. Один из них — Неожиданный Прыжок Вверх Из Положения Сидя. Это я делаю так, что даже Большие Собаки от удивления приседают на задние лапы. А про Людей и говорить нечего...

Привалился я так (с понтом) ласково к ноге «моего» мужика, присел скромненько на хвост, даже муркнул чего-то, мужик и растаял. Только нагнулся, хотел в умилении погладить меня (чего я, кстати, не перевариваю!), я ка-а-ак со всех четырех лап сигану вверх — прямо с железного пола в кабину на водительское сиденье! А это метра два с лишним в высоту...

Они оба так и ахнули! Бросились тушенку открывать, котлетки куриные домашние распаковывать, колбаска такая, колбаска сякая, «мой» литровый пакет молока откуда-то приволок... Гуляй, Мартын, во все завертки!

Разные имена, клички мне придумывают, потрогать норовят...

Ну, я особенно морду не стал воротить. Я, слава Богу, тоже не пальцем деланный, как говорит мой Шура Плоткин. Тоже знаю, где, как говорится, лизнуть, а где и тявкнуть.

Выпили они за меня вдвоем две бутылки коньяка, закусывали вместе со мной — что я, то и они. Из их трепотни я понял, что мы плывем по Балтийскому морю в Германию. А уже оттуда — кто куда. Мы с «моим» вроде бы потом через всю страну в какую-то Баварию поедем. А тот, который во мне Кота признал, Лысый, вместе с нами только до Нюрнберга...

Тут подошло время их ужина. Они все прибрали, оставили мне на полу кабины молока в плошке, приспустили стекла для свежего воздуха и заперли меня. Чтобы я никому, из команды теплохода на глаза не попался.

А то начнутся расспросы — чей Кот, что за Кот?! Откуда? Почему на него документов нет? Куда смотрел санэпидемконтроль? Вечно с этими бывшими «совтрансавтовскими» водилами всякие заморочки! Они теперь на частные фирмы молотят, валюты у них немерено, так они совсем оборзели — своих Котов за границу отдыхать возят! И пошло-поехало...

Так что ты, Кыся-Барсик-Мурзик, уж лучше в кабине посиди, не отсвечивай. Дрыхнуть можешь, где хочешь: хоть здесь на сиденьях, хоть в подвесную коечку забирайся. Вот тут, за занавеской... Ну а уж если я какую бабу там наверху заклею и в машину приведу — не обессудь, извини-подвинься, я тебя с коечки обратно на сиденье ссажу... А то в каюте мы из экономии по двое, и многие бляди, особенно иностранные, при постороннем не желают, суки. Приходится в кабины своих грузовиков водить. А я тебя потом, Мурзик-Барсик-Кыся, ночью в сумке на палубу вынесу и море покажу... Так что ты, Кыся, не боись — одиночество тебе не грозит. И ушли. Вообще-то они еще что-то говорили, и на какую-то долю секунды мне вдруг показалось, что от низкого крепыша с лысиной, который во мне Кота признал (видать, с пережору причудилось), — что от него идет слабенький такой запашок кокаина. От его куртки и штанов. Да нет... Не может быть. Скорее всего — причудилось...