Русалия

Меж тем гора плодов русской земли достигла уровня плеч Итларя, над всем этим скарбом возвышалась теперь одна его голова: остроконечный шлем и почерневшее от солнца худое лицо с миндалевидным прищуром довольных глаз. Когда поток дарителей иссяк, вождь печенегов обнажил в широкой улыбке крепкие желтые зубы:

- На щедрость люди волка дают щедрость. Пусть мои братья идут к моему очагу, - сказал он, указывая сухощавой рукой на вход своей великолепной юрты.

Он поманил к себе несколько своих воинов, Игорь кликнул своих из числа толпившейся рядом свиты, и последовал за хозяином степных просторов.

Юрта, в которую они вошли, была столь велика, что не могла не удивлять. Всю ее внутренность затягивали войлочные ковры, так что по первоначалу глаз терялся в кружении цветных кругов, трезубцев, треугольников, крестов, ломаных и изогнутых линий. В центре юрты горел очаг, на котором две молодые ярко одетые женщины жарили мясо (будто нельзя это было сделать на воле), нанизанное на длинные металлические прутья. Рубаха на Игоре моментально сделалась мокрой, а хозяин только лишь сбросил с плеч мохнатую накидку, снял шлем да, садясь, расстегнул золотые пряжки, которыми его узорчатые штаны были пристегнуты к голенищам сапог, и, казалось, никакого неудовольствия от банной жары не ощущал. За тонкой стеной юрты слышалось безнадежное оранье овец, которых, верно, лишали жизни по случаю предстоящего широкого пира.

Князья сели друг против друга у очага. День уж клонился к вечеру, и без огня в юрте было бы, вероятно, достаточно темно. Но подвижный золотистый свет, творимый рыжими языками пламени, не позволял укрыться от глаз ни одному самому незначительному движению мысли на лицах собеседников, теперь с удвоенным вниманием, а, может быть и нетерпением, изучавших друг друга. Глядя на буквально растрескивающуюся от грязи долгополую парчовую куртку Итларя (он знал, что не смотря на близость к воде, степняки из каких-то особенных суеверий никогда не стирают свою одежду), Игорь изо всех сил пытался распознать думы печенега, ведь радушие приема вовсе не поручалось в успешном исходе переговоров и даже не обещало безопасности.

Одна из женщин подала кислое молоко в широких глиняных чашках, другая – только что снятое с огня шипящее и брызгающее жиром пахучее мясо. После того они весело устроились по обе стороны своего господина.

- Мне красивые жены, правда? – с гордостью Итларь потрепал одну из них по голове, на которой криво сидела бесподобная греческая диадема. – Они очень любят красиво надевать.

В это время другая его жена, та, что была помоложе и посимпатичнее, машинально, вовсе не обращая внимание на присутствующих, задрала подол пестрого халата из расшитой атласной ткани, и, оголив свое женское сокровище, простодушно почесала его. Игорь невольно отвел в сторону смущенный взгляд, - приметив это молодка захохотала и еще теснее прижалась к своему супругу и повелителю. Мимолетная сия сцена не укрылась и от глаз Итларя. Видя замешательство не только в глазах Игоря, но и прочих гостей, он разнежено улыбнулся, но твердо проговорил:

- Она открывает это при ваших всех глазах. И вы видите это. Но она защищает это. Так что нет никому дороги. Так лучше, чем она закрыла и тайно подарила это кому-то еще.

Игорь кивнул и, почувствовав устремленный на него миндалевидный прищур печенега, поднял глаза.

- Они очень любят красиво надевать, - повторил Итларь.

Игорь предполагал встретить этот намек, но не ждал, что он будет столь настойчив и последует так скоро, ведь он еще не успел даже прикоснуться к угощению.

- Да, у тебя очень красивые жены, - сказал он в ответ, - и они должны украшать себя вещами, достойными их красоты.

Он чуть поворотил назад голову, и тотчас же Свенельд, стоявший за его спиной в числе дюжины прочих, представлявших русское посольство, шагнул к Моисею, взял из его рук объемистый сверток и передал его князю. Из рук Игоря сверток перекочевал в руки Итларя, и был тут же раскрыт.

- Здесь несколько индийских поволок, - пояснял очевидное Игорь, в то время, как печенег и его жены заинтересованно рассматривали и уж примеряли новые подарки, - одна одежда из византийской парчи, пять одежд из шелка, немного жемчуга… И еще там… да, вот этот перстень. Это очень вещь благотворная, потому что в этом перстне зеленый камень, а в камне том секрет вечного здравия и силы, который даже в самой той стране, откуда его привезли, где у всех, даже и у князей, лица цветом, что желтая сера, и там стоит он так дорого, что за него дадут целый дом со всем имуществом.

Сейчас же распределив шелка и жемчуг между своими женами, перстень с волшебным зеленым камнем Итларь решил все-таки оставить себе, и, поскольку из-за своих малых размеров он не налезал ни на один из пальцев, предводитель степного воинства привесил китайское диво к одному из ожерелий, болтавшихся на его жилистой шее. После того все наконец-то приступили к угощению. Был приглашен тонкоголосый песельник, которому было вменено услаждать слух гостей во время трапезы пронзительными завываниями, которые он сопровождал игрой на странном инструменте с двумя натянутыми на нем жилами. И все уж вроде бы складывалось хорошо, и развеселившийся Итларь уже пообещал князю русичей подарить одну из своих великолепных кобыл, из тех, что с черной полосой у хребта… Но Игорь никак не находил случая заговорить о главном, так, чтобы не выказать нетерпения и крайней заинтересованности в содействии своего печенежского «брата». А тот будто и не думал о том. Или он давно уже для себя все решил? Так все равно надо было оговорить хотя бы в общих чертах… Но нет, - подпевает унывному горлодеру, жен тискает, будто двести ладей, стоящих на Днепре, и полторы тысячи коников сюда, в его логово, так, на гулянку приехали, отмахав сотни верст.

И, чтобы вовсе не развеять значимость своего здесь присутствия, Игорь решает все-таки говорить:

- Что же мы все песни слушаем, прохлаждаемся? Давай о деле говорить.

- О каком деле? – хитро щурится Итларь.

- Как о каком! – брови Игоря поднимаются сами собой. – Полгода, как я посылаю к тебе

гончиков. И ты сказал, что есть у тебя интерес идти вместе с нами воевать Царьград, разве нет?

К уху печенежского вождя склоняется один из его наперсников, должно быть, переводчик, с тем, чтобы смысл нешуточного разговора не был искажен недостатком познания Итларем чужеземного языка.

- Да, мы говорили это, - ничтоже сумняшеся отвечал вождь печенегов, - и я не говорю «нет». Ты сказал, столько дашь моим людям, не жадно. По-другому, что им, чтобы пролить свою кровь?

Игорь скрипнул зубами.

- Но разве мало подарков мы принесли твоему народу?

- Я отдам это своим лучшим. А чем подать простой? Ты хотел их много. И они имеют жен, и они имеют дети. Дам тысячу всадников. Но это не будет помогать.

Кровь хлынула к лицу Игоря. На какое-то мгновение ему показалось, что этот грязный степняк, обвешанный бабьими прикрасами, просто глумится над ним. Прикрыв глаза, сжав руки в кулаки, он просидел так целую минуту. Умолк песельник. Ни гласа, ни воздыхания. И этой минуты хватило русскому князю, чтобы детально припомнить, с каким блеском начинался тот поход на греков. Перун был так щедр, что казалось без всякого труда захватив Вифанию и половину Пафлогонии ⁶¹¹, город Ираклий и город Никомедию, что чудилось, теперь-то, сжигая их святилища и монастыри, напускавшие христианскую заразу на Русь, наконец-то удастся раздавить изворотливую жадность обнаглевшей Визании. Василевс ⁶²²Роман перепуганный насмерть успехами русов тут же отозвал из ближайшей Фракии стратилата ⁶³³Федора с каталогом ⁶⁴⁴пехоты, но взбодренный победами боевой дух русичей был столь высок, что несчастные фракийцы бросились врассыпную лишь только завидев русское войско. Но вечером того же дня, в который столь позорно бежали фракийцы, Игорь получил донесение, что Роман Лакапин отдал распоряжение доместику ⁶⁵¹Панфиру перебрасывать к Царьграду войска из всех восточных провинций. Роман, безусловно, рисковал, освобождая от военного присутствия столь обширные области своей державы, но ничего другого ему и не оставалось: оппозиционный альянс при дворе каждую минуту готов был перейти в наступление, и провал в войне, несомненно, развязал бы им руки. Захлебываясь страхом, царь Роман один за другим слал приказы своим стратигам ⁶⁶²и всяким стратопедархам ⁶⁷³, которым те уж не слишком торопились повиноваться. Никто не знает промысла верховных сил, и никому не дано предугадать, кому сегодня, а кому завтра пожелает отдаться удача. Аколуфу ⁶⁸⁴Фоке удалось убедить македонян принять участие в баталии. И вот численный перевес оказался на стороне греков. Тяжелый был бой. Многие в русской дружине уж сомневались, стоит ли выходить против греков, - немало слов пришлось потратить Игорю, чтобы доказать им, что кровь проливают они за свою собственную свободу и за свободу тех Дажьбожьих внуков ⁶⁹⁵, что каждый день молят русского Бога по всем городам и весям великой Руси о счастье перунова воинства. Тяжелый был бой. И хотя в конце концов русские одолели неисчислимые полчища греков, дружина Игоря понесла такие потери, что ни о каком продолжении боев не могло быть и речи. Вечером того дня русские витязи предали огню тела тех, кто своей смертью оплатил их дальнейшую жизнь, а ночью Игорь велел своим ратникам садиться в ладьи и отправляться в обратный путь. Ночь была ясная. Черное-пречерное небо с огромными бельмами звезд, каких никогда не увидишь над пространствами родины, низко раскинулось над смоляной бездной моря, игравшей в глубинах своих полосами зеленоватого мерцания. Черный, как и все вокруг, ветер надувал паруса русских ладей, и они уверенно шли в черное никуда. И тут ртутный свет луны выхватил из мрака грозные силуэты больших кораблей, уверенно двигавшихся сквозь ночь наперерез русской флотилии. То были лучшие боевые корабли друнгария ⁷⁰⁶Феофана, окруженные несметным сонмищем маленьких вертких монер ⁷¹⁷. Они двигались стремительно. Что ж, уйти от столкновения нельзя было, - изготовившись для битвы, русские ладьи ринулись навстречу супротивнику. На ближайшем дромоне ⁷²⁸греков вспыхнул ослепительно-красный в ночи огонь, - точно по волшебству из маленького огненного зернышка в одно мгновение вывернулась громадная огненная плеть и, разрастаясь в полете, гигантской молнией бросилась на ближайшую к ней ладью. Тут и началось светопреставление… С высоких деревянных ксилокастр ⁷³⁹тучами летели, заслоняя звезды, камни и стрелы; огненные струи с пяти греческих дромонов хлестали одна за другой из пламенного рога рассвирепевшей Мары ⁷⁴¹⁰, и, падая на русские ладьи, огонь тот, будто живой, разбегался повсюду и ничем нельзя было его потушить. Видалые богатыри, устрашенные фантасмагорией вершащегося вокруг, бросались в море… Но клятый огонь, с яростным шипением падая на воду, вовсе не гас, но еще шире растекаясь во все стороны по поверхности продолжал гореть, - так что бросившиеся с ладей в море из огня попадали в огонь. Это было просто… невозможно. Раздирающие крики наполнили ночь, свист несчетных стрел, треск пожара и шипение закипающей воды.