Как поджарить цыпочку

Джасмин хлопнула по столу лопаткой. Ему не удастся ее изолировать. У нее есть публика, которую надо кормить. Она подумала о господине Дюпри. Ему что же, в качестве поддержки подать поваренную книгу о низкокалорийной пище без токсинов? Это же самая настоящая эвтаназия. Она не станет в этом участвовать. Нет, от оков надо освобождаться. Она поделится с публикой тем, о чем знает ее сердце и, разумеется, желудок, и даст им то, по чему они так истосковались. Она вернет Америке жир. Великолепный стопроцентный жир. Плотный, роскошный, мягкий. Густой и восхитительный. И что самое главное – жир без чувства вины. И тогда мир под весом всех этих пухлых, счастливых людей потихоньку остепенится и успокоится. А уж в том, что толстяки попадают в рай, она не сомневалась.

Глава 4

Дэниел изучал лицо Тины: слегка неправильный прикус, чистые белки глаз, тициановские волосы, чуть потрескавшиеся губы под слоем прозрачной помады.

Он ткнул себя кулаком в живот.

– Отсюда. Не чувствую, чтобы шло отсюда.

– Но…

Он схватил ее за руку, ломая ее пальцы, сложил их в кулак и ударил ее под дых.

– Теперь говори.

– Что?

– Свой диалог.

– Да ч-ч-что же это ты делаешь? Я…

– Что она ему говорит?

– Ей больно.

– Знаю, что ей больно. Но что она ему говорит?

Тина уставилась на Дэниела.

– Она говорит… – Тина замолкла в недоумении.

– Представь, что ты узнала, будто твой приятель тебе изменяет. Что ты ему скажешь?

– Я не знаю.

– Не знаешь.

– Мне никто не изменял.

– Ты уверена?

Тина пожала плечами.

– Что бы ты сказала, если бы изменил?

– Послала бы к черту!!

– Во! Вот именно.

– Что?

– К черту! Ты в ярости. Пока еще не больно. Боль – это потом. Когда ты будешь в одиночестве зализывать свои раны. А сейчас тебе хочется только прокусить ему горло и вырвать язык. Я прав?

Тина наклонилась и, почти коснувшись губ Дэниела, поцеловала его в щеку. От нее слегка пахло чесноком.

– Ох, Дэниел, – выдохнула она. – Ты такой классный.

Глядя на его губы, она медленно улыбнулась и отправилась через ряды стульев на свое место у подножия сцены.

Тине нравилось, закинув босые ноги на стоящий впереди стул, разглядывать Дэниела, когда он давал уроки актерского мастерства. Она покусывала кончик ручки, и взгляд ее гулял по его телу. Неплохо для мужика его возраста. Жилистый, подтянутый, стройный. Рубашка-поло, заправленная в обтягивающие джинсы, слегка топорщится на талии, подчеркивая узкие бедра. Черные волосы подстрижены коротко-прекоротко, и от этого пробивающаяся седина видна еще отчетливее. Она вспомнила, что слышала о Дэниеле еще десять лет назад, когда он считался «золотым мальчиком» округа Колумбия. В то время он был везде – в Кеннеди-центре, в Арене, в Фолджерс. Тине очень польстило, когда ей разрешили занять место в его классе. Правда, о том, что в классе, рассчитанном на двенадцать человек, их было всего девять, а следовательно, и конкуренции никакой, Тика старалась не думать. Все-таки Дэниел был человеком выдающимся, легендой, и Тина записывала каждое его слово. Она обязательно упомянет его в своей речи на вручении Оскара.

Она смотрела на его полные губы. Интересно, как он целуется? Сухо, влажно, крепко? Счастлив ли он в браке? Вряд ли. Вечно торчит в театре, домой не торопится. Один из тех браков, которые со временем скисают. Тина наморщила нос. С ней такого никогда не случится. Если уж она выйдет замуж, то для страстной лю6еи. У них будут общие интересы, и они будут о них говорить-говорить-говорить… А потом, изнурив друг друга в постели, возьмут навынос чего-нибудь поесть и опять будут говорить… Они помогут друг другу сделать карьеру, ко при этом всегда будут помнить, что главное – это их брак, их союз. Ее муж будет супермужественным, таким сильным, что не побоится показывать и небольшие свои слабости. Конечно, работа у него будет лучше, чем у нее сейчас, и денег будет хватать на то, чтобы жить в одном из этих шикарных домов в стиле ар деко на Адамс Морган. Все женщины будут оборачиваться ему вслед, он же будет смотреть только на нее. И еще: он никогда не станет есть белки одновременно с крахмалом.

Конечно, со временем она рассчитывала найти человека, хотя бы отдаленно напоминающего ее идеал, но пока не гнушалась обществом женатых мужчин, которые кормили и поили ее за свой счет, а потом накидывались на нее, как на последний кусок пирога.

Тина слишком давно искала пристойного кандидата, мужчину, который разбудил бы ее, рассмешил. Такого, который мог бы пойти с ней куда-нибудь в субботу вечером. Ей хотелось уюта, нежности и тепла семейной жизни. Чтобы поздним воскресным утром, выбравшись из постели и надев джинсы и футболки, они шли бы вдвоем на ланч куда-нибудь вроде ресторана «Тнмберлейк», объедались бы там яичницей с беконом на тостах, а на гарнир – яичные желтки, соус и воскресный номер «Нью-Йорк таймс». Она хотела – и признавалась себе в этом – мужа. Своего собственного. Пусть даже чьего-то бывшего. Но постоянного, законного. Иначе говоря, она хотела юридически оформленных отношений.

Тина согнула ноги в коленях, выставив лодыжки на обозрение. Отметила, что Дэниел посмотрел на них. Пожевала кончик ручки. Н-да, маловероятно, что он готов к совместным воскресным завтракам.

Вернувшись с работы, Дэниел, не заходя на кухню, отправился наверх. Ему хотелось только одного: встать под горячий душ и, стоя под ним долго-долго, полностью и без угрызений совести отдаться грязным мыслям. Силы у него кончились. Проходя мимо комнаты дочери, он заглянул в ее приоткрытую дверь. Карим сидела на кровати к нему спиной. Голова, утонувшая в огромных наушниках, дергалась в такт несущемуся из них реву музыки. Дэниел окинул взглядом ее комнату. В отличие от всех нормальных подростков, оклеивавших свои комнаты портретами музыкантов и актеров, Карим обвешала стены фотографиями наиболее успешных руководителей высшего звена из ежегодного обзора журнала «Форбс». С почетного места над кроватью взирал Уоррен Баффетт. Она хотела, когда вырастет, стать инвестиционным банкиром. Так и заявила за завтраком где-то с полгода назад. Сказала, что это серьезно, а не пустая болтовня.

Представив свою дочь банкиром, Дэниел рассмеялся и, поперхнувшись, закашлялся. Карим оглянулась, встала с постели, не снимая наушников, подошла к двери и с загадочной улыбкой захлопнула ее перед носом отца.

Бетти сидела, крепко сжав колени и стараясь занять как можно меньше места на обитом ситцем диване. Джасмин передала ей чашку с чаем для похудения, подслащенным двумя горошинами заменителя сахара.

Бетти высморкалась в салфетку.

– Огромное тебе спасибо, Джасмин, что поедешь со мной.

– Мы же подруги, правда?

– Спасибо, а то я прямо сама не своя.

Бетти позвонила ей в совершенной панике, и Джасмин в самый час пик сорвалась с места, чтобы поехать вместе с ней на прием к врачу. Конечно, во время предыдущего разговора они поссорились, но настоящая дружба сильнее любых размолвок.

Джасмин похлопала Бетти по руке.

– Давай, пей свой чай, раз он тебе так помогает.

Бетти погрузилась в свои мысли. Ей казалось, что перед ней снова доктор в безукоризненно белом халате и ее ассистентка. Они ждут. Стараются казаться спокойными. Но их профессиональные улыбки очерствели, как вчерашняя помадка. Бетти слышала, как за окном шумят машины, поют птицы, ветер ласкает деревья. Никто даже и не представлял себе, что ей предстоит. Она чувствовала себя такой одинокой, такой беззащитной. Но готовой проявить мужество. Нужно быть сильной. Бетти отпила укрепляющего дух чаю и кивнула.

– Хорошо, что пришли, миссис Джонсон, – с хрустким британским акцентом сказала доктор. – Много времени мы у вас не отнимем.

На высоких белых каблуках она процокала в заднюю комнату. Что-то пробормотала. Потом вновь появилась в дверях и приглашающим жестом протянула руку. Бетти послушно, как собачонка, хоть и дорого одетая собачонка, пошла за ней. В комнате ее ждали две медсестры. В белых перчатках. Волосы забраны под сетчатые шапочки. Ободряюще кивнули. За их спинами – штора. А за шторой, Бетти знала, стоит эта штука. Она старалась о ней не думать, когда снимала костюм от Генри Бендела.