Куба либре

Тогда он предложил купить кубинский цент за американский доллар, показывая, что на монете есть портрет Че.

– Польша? Германия?

– Россия.

– О! Россия! Говорит и показывает Москва! Говорят все радиостанции Советского Союза! Дружба! Спутник!.. Э… На здоровье!Я дала ему песо, чтобы он отстал, присела на лавочку в парке перед отелем и не заметила, как мои глаза закрылись сами собой.

Когда глаза открылись, я чуть не заорала. Надо мной склонился Алехандро. Его лицо было совсем близко, и я невольно отшатнулась.

Он сгреб меня в охапку.

– Ми рейна, я тебя искал по всей Гавана-Вьехо!

– Отпусти меня! Я хочу уехать! Я поеду в офис «Аэрофлота» и обменяю билет на ближайший рейс!

– Я тебя не отпущу!

– Здрасьте! Я в полицию обращусь!

– Ми рейна! Ты можешь сдать меня в полицию, но ты сама сказала, что тебе было плохо в Москве. Куда же ты поедешь?

– Я такой человек, мне везде плохо!

Я зарыдала.

Он поставил меня на землю, заглядывал мне в глаза, тряс за плечи, просил сказать ему правду.

– Какую правду? Какую правду ты хочешь услышать? Не связывайся со мной! Оставь меня в покое!

В конце концов он окликнул знакомого таксиста, мы забрали мой чемодан и вернулись на касу.

Я рухнула на кровать. Засыпая, услышала, как пропищала эсэмэска. Наверное, от мужа.

Я вдруг осознала, что сильно скучаю по мужу, но почему-то не хочу возвращаться в Москву. Представила себе Шереметьево, серый снег, пробку на Ленинградке, толстые животики и вторые подбородки прохожих.Нет. Лучше здесь. Что бы ни происходило. Пусть все идет, как идет. У меня еще две недели, и я не буду менять билет.

Жаркий воздух пронизан регги и всевозможными запахами. Музыка здесь на каждом шагу: льется из распахнутых окон, брызжет из проносящихся авто, лавиной хлещет из ресторанов, кафе, баров на каждом углу.

Алехандро, заслышав очередную мелодию, начинает подпевать и пританцовывать. Песня о любви.

Мы идем по улице, он поет и посылает мне воздушные поцелуи, прижимает ладони к сердцу и воздевает руки к небу. Срывает алые цветки с какого-то дерева и вставляет мне в волосы. Цветки, как ни странно, не падают. Как в индийском кино.

Солнце превращает в перламутр облупившуюся штукатурку на стенах, рисует тенями балконных решеток причудливые узоры.

Прохожие не удивляются поющему Алехандро, они уважают «энаморадо» – влюбленных. Все улыбаются, некоторые подпевают.

Алехандро хватает меня за руку, и мы ныряем во дворик, где стоит небесно-голубой жигуленок, о который облокотились две томные большегрудые кубинки в ярких платьях. Одна в оранжевом, другая в розовом.

Вокруг бегают пестрые куры. Пушистая белая собачка тявкает на них, спрятавшись под бампером.

Поднимаемся по лестнице на второй этаж, заходим в комнату. Нам навстречу, радостно восклицая, поднимаются две старушки, испанки.

– Педро! Смотрите, кто пришел!

Нас усаживают на обитые алым дерматином стулья, и одна из старушек принимается варить кофе.

Алехандро подходит к статуе Мадонны в обрамлении елочной гирлянды и искусственных цветов и молится на испанском. Незанятая стряпней старушка включает гирлянду, лампочки начинают весело мигать.

– Это Очун, женское начало, – поясняет мне Алехандро.

– Богородица? – уточняю я. – В смысле, Дева Мария? Мадонна?

– Да, богиня Очун, сантерийя, – поясняет он.

Я читала в путеводителе про распространенный на Кубе религиозный культ «сантерия», возникший из слияния католицизма и африканских верований.

Старушки в экстазе то того, что к ним пришел Алехандро. Они постоянно его обнимают, весело болтают с ним по-испански, игриво подмигивают мне и подливают кофе.

– Мы знаем Педро очень-очень давно, – говорит мне одна из них на ломаном английском.

– Семнадцать лет, – уточняет другая.

– Не семнадцать, а восемнадцать.

– Неужели уже восемнадцать! Бог ты мой! Как бежит время!

– Когда он пришел к нам первый раз, то был совсем мальчик, двадцать лет. Он пришел и предложил сдавать нашу комнату туристам. Мы сначала сомневались, незнакомый негр…

– И это незаконно…

– Тогда еще было незаконно. Какие-то туристы, приходят заниматься бог знает чем…

– Нужно специальное разрешение от властей, чтобы сдавать касу, и надо платить налог…

– Но Педро так нам сразу понравился! Он такой хороший…

– Такой веселый… очень-очень веселый мужчина…

– И деньги нам помог заработать…

– А жизнь у нас трудная…

– Пенсия четыре доллара…

Я рассказала им про старушку в широкополой шляпе, которая получает песо за щелчок фотоаппарата.

– Ты с ума сошла! Она просила у тебя песо насьональ, а ты дала ей песо конвертабль! Это самая типичная туристическая ошибка! – набросился на меня Алехандро. – Тебе вообще нельзя гулять одной!

Они принялись растолковывать мне разницу между песо насьональ – внутренними кубинскими деньгами, и песо конвертабль, которые существуют только для туристов, отоваривающихся в специальных местах, типа советских «Березок».

Старушка взяла со стола какие-то квитанции и показала мне.

– Что это?

– Мы получаем от государства рис, кофе, сахар и прочее.

Я увидела выписанные в столбики названия продуктов и цифры, означающие, сколько их выдается в месяц: три кило риса, одна пачка кофе, одна пачка стирального порошка, один блок сигарет…

– У нас в Советском Союзе тоже выдавали продукты по карточкам, но не всем, только ветеранам войны, героям труда и заслуженным деятелям искусства.

– У нас всем выдают, дорогая.

– И вы получаете сигареты по карточкам? А как государство узнает, сколько вы курите в месяц?

– Никак. Мы не курим. Мы меняем сигареты на другие продукты.

– Если бы мы не сдавали комнату, мы бы нищенствовали…

– Нам Педро как сын. Это я его научила говорить по-английски. Он очень способный.

– Очень умный…

– И у нас нет никаких предрассудков насчет его цвета кожи. Один раз он пришел к нам усталый, лег и заснул в комнате. А в это время его друг Фабио привел клиента, который хотел снять комнату. Клиент увидел Педро, выскочил из комнаты и говорит: «Я не буду снимать комнату: у вас там на кровати лежит огромный негр!»

Обе старушки захохотали.

– Ну и не снимайте, мы сказали. Вот!

– Да!

– Педро живет один, – сказала мне одна из них, когда мы стали прощаться. А вторая подмигнула.Милые старушки.

Пишу эсэмэску мужу: «Милый любимка, ты не представляешь даже, как мне плохо без тебя…»

Надо подзарядить айфон. Подойдет ли здешним розеткам вилка зарядника?

В панике роюсь в чемодане. На заряднике от айфона вообще нет вилки. Неужели я забыла ее в Москве? Когда собирала чемодан, в спешке, не глядя, выдернула шнур, а вилка так и осталась торчать в розетке? Это значит: о, боже, мой айфон скоро сдохнет! Он уже почти разрядился, на экране осталось полбатарейки.Я не представляю себе жизни без айфона. Снова и снова перетряхиваю весь чемодан. На Кубе купить зарядник нереально из-за американского эмбарго.

Больше всего я боюсь перепутать дни и пропустить свой рейс в Москву.

Алехандро заметил мое волнение и спросил, в чем дело. Я объяснила. Он мрачно ответил:

– Забудь про Москву!

– Я не привыкла жить без мобильного телефона. Мне некомфортно. У меня портится настроение.

– Портится настроение из-за телефона? О, камон! Я не верю!

– Да, портится! Еще как! Как я буду узнавать: который час? Какой день недели? Какое число?

– Спроси у меня. Сегодня десятое апреля пятница.

– А который час?

– Пять часов.

– А как ты узнаешь: сколько времени?

– Я знаю.

– Как?

– Просто знаю.

– Ну и сколько сейчас?

– Я же сказал: пять часов.

– Ровно пять? Пять тридцать? Без четверти пять?

– А, я понял! Понял, что ты спрашиваешь! – Он посмотрел на запястье, как будто бы на нем были часы, и сказал: – Сейчас приблизительно пять. Около пяти. Может быть, шесть.