Картер побеждает дьявола

– Джо Салливан.

– О… А меня – Джеймс Картер.

– Угу.

– Вам сколько лет?

– Двадцать два.

– О… А мне почти семь.

Джеймс никогда прежде не разговаривал с незнакомцами, и Чарльз не знал, как в такой ситуации положено вести себя старшему брату. Джеймс принялся рассказывать о каком-то друге, у которого есть собственный велосипед. Он несколько раз сбивался и начинал снова. Наконец Салливан опустил газету и в упор посмотрел на Джеймса. Непонятно почему, но Чарльзу вдруг стало стыдно за себя и брата, словно они подсматривали за голым человеком в ванной и, хуже того, заплатили за это деньги. Он снова взял Джеймса за руку, затем взглянул на мрачное лицо Салливана, собираясь попрощаться, и запнулся.

– Извините, – сказал Чарльз.

Он старался быть вежливым, но немного ошалел от волнения.

– Нам пора. До свидания. – Джеймс протянул великану руку.

Салливан присел на корточки, потом медленно опустился на одно колено – суставы хрустнули так, словно сломался карандаш. Огромной лапищей он легонько пожал ладонь Джеймса. Тот повернулся к брату и с ангельской улыбкой сказал:

– Смотри, он нас не съест.

Салливан медленно и внимательно оглядел братьев. Даже на корточках он был ростом со среднего взрослого. От него пахло микстурой от кашля. Обрюзгшее белое лицо, в которое Чарльз вынужден был смотреть, не меняло выражения, а может быть, и не могло изменить. Чарльзу по-прежнему хотелось убежать, однако внимание его приковала монета у Салливана на галстуке.

– Простите, – сказал он, пытаясь говорить небрежно и по-взрослому, – это у вас гобрехтовский доллар? [9]

Салливан тронул пальцами галстук.

– Чего?

– Если он 1838 года, то стоит больше трехсот долларов.

– Это? – Салливан попытался развернуть монету к лицу. – Чего ты мелешь?

– Я собираю монеты, – объявил Чарльз. – Американские. – Он продолжил, повторяя слова, слышанные когда-то от отца: – Я знаю про ценные вещи больше, чем многие узнают за всю свою жизнь.

Он не понял, что означает взгляд, которым наградил его Салливан, но ясно было, что это неуважительный взгляд. Салливан сунул газету под мышку, расслабил галстук и протянул Чарльзу, чтобы тот разглядел монету.

– Что скажешь, умник?

– Ой. – Чарльз с разочарованием прочел дату. – Это пятидесятые годы. И она поцарапана.

– Так стоит она три сотни или нет?

– Она стоит примерно пять долларов. – Чарльз снова покраснел.

– Так почему она не стоит три сотни? – рявкнул Салливан.

– В 1838 изготовили тридцать один серебряный доллар, на все Соединенные Штаты, а в 1850-м – сорок семь тысяч пятьсот. Если бы у вас был доллар 1851 года, вам бы повезло больше, потому что их выпустили всего тысячу триста, и они стоят…

– О'кей.

– …стоят примерно сто пятьдесят.

– Усек. – Салливан выпрямился, так что теперь у мальчиков на высоте глаз были его испачканные травой колени.

Чарльз вытащил из кепки монету.

– Знаете, что это такое?

– Золотой пятидолларовик? – Салливан пожал плечами. Чарльз улыбнулся.

– Вы попались на удочку, – сказал Чарльз, как говорил десятку взрослых. – Это пятицентовик 1883 года в прекрасном состоянии. Видите, на реверсе стоит римская цифра «пять», но «центов» написать забыли, и жулик его позолотил. Кто не очень умный, верил, что это пять долларов.

– М-м… – Салливан похлопал свернутой газетой по штанине и выпятил языком щеку. – Можно посмотреть?

Это была самая ценная монета из тех, которые Чарльзу дозволяли брать. Он не знал, сколько она стоит, но еще никому не разрешал к ней прикасаться. Он с торжествующим видом протянул монету.

Салливан повертел ее, бормоча:

– Надо же. Спасибо.

Он протянул Чарльзу руку, держа монету двумя пальцами. Когда Чарльз подставил ладонь, Салливан обхватил правую руку левой. Когда он ее раскрыл, ладонь была пуста. Монета исчезла.

– Эй, – слабым голосом сказал Чарльз.

Салливан надвинул шляпу на глаза и вернулся к столбу.

– Отдайте, – сказал Чарльз.

– Чего отдать?

– Мой пятицентовик.

Оказалось, что Салливан всё же может менять выражение лица: он ухмыльнулся. Потом раскрыл газету.

Чарльз взглянул на Джеймса; тот серьезно покачал головой.

– Папа велел никому не показывать монету. Тебе попадет.

– Отдайте! – закричал Чарльз. – Это нечестно!

– Привыкай, шпингалет, – буркнул Салливан.

– Верните монету!

Все произошло так быстро, что Чарльз не успел поверить. От обиды прихватило живот. Он стоял, постепенно осознавая, как просто лишился монеты – отдал ее навсегда без возможности вернуть, – потом бросился вперед и заколотил великана по ноге.

– Отдайте! Отдайте!

Что-то рвануло Чарльза за воротник и подняло в воздух: Салливан вздернул его за шкирку к грязной парусиновой крыше балагана. Чарльз чувствовал, что пуговицы на рубашке готовы отлететь, чувствовал огромные грубые пальцы на загривке.

И тут Салливан зашептал ему в ухо:

– Ты у меня тоже исчезнешь, шкет.

Он сунул Чарльзу под нос огромный, с индейку, кулак, и тот вспомнил картинку из «Рассказов для малышей» – морской спрут поймал ловца жемчуга. У него вырвался странный, какой-то звериный всхлип. Великан, кажется, немного опешил.

– Цыц. – Салливан оглянулся на полог палатки. – Я сказал: «Цыц».

Однако Чарльз продолжал плакать. Салливан, словно в задумчивости, опустил его фута на два, потом швырнул в сторону Джеймса, как мяч. Чарльз приземлился на жесткий земляной пол и бросился вон, таща за руку брата.

Первой его мыслью было кинуться за помощью к отцу, но Джеймс, всю дорогу нудел: «Тебе попадет, тебе попадет», и до Чарльза постепенно дошло, что так и будет.

Они остановились футах в ста от павильона с животными. Чарльз потрогал лицо – разгоряченное и шершавое от высохших слез. Невозможно объяснить отцу, что произошло. Поэтому он занялся братом – отряхнул тому одежду и растер руку, за которую слишком сильно тянул.

– Хочешь еще леденец?

– Нет!

– Точно?

Джеймс кашлянул, прикрываясь ладошкой.

– Не знаю.

Они нашли лоток со сладостями. Необходимость заботиться о брате немного успокоила Чарльза. Он никогда не видел, чтобы человек исчезал, и страх перед Салливаном постепенно сменялся злобой. Но куда делась монета? Спросить не у кого. Взрослые отказываются прямо отвечать на некоторые вопросы, и Чарльз не сомневался – этот вопрос из таких.

Он не знал, умеет ли Джеймс хранить тайны. Наверняка наябедничает, и придется его потом отлупить. Однако, когда они увидели отца, Джеймс ничего не сказал. Молчал он и на пароме. Чарльз тоже молчал и чувствовал себя паршиво. На краткий миг он поверил, что Аттракцион-парк будет к нему добр – и тут его обдурили. Остаток пути Чарльз воображал, как монетка одна-одинешенька крутится в пространстве.

Отец был чем-то невероятно взволнован. Берясь за вожжи, он воскликнул: «Только б не сглазить!» – фраза в его устах настолько необычная, что Чарльз вспомнил ее на Рождество, когда отец объяснил наконец смысл своих слов.