Аугсбургский меловой круг

Брехт Бертольд

Аугсбургский меловой круг

Бертольд Брехт

Аугсбургский меловой круг

Во время Тридцатилетней войны некий швейцарский протестант по имени Цингли владел в вольном имперском городе Аугсбурге на Лехе большой кожемятней и кожевенной лавкой. Он был женат на уроженке этого города, и у них родился ребенок. Когда к Аугсбургу подошли католики, друзья посоветовали ему немедленно бежать, но то ли он не хотел разлучаться со своей маленькой семьей, то ли боялся бросить на произвол судьбы свою кожемятню, только он своевременно не уехал. И вот случилось, что он был еще в городе, когда нагрянули королевские войска. Вечером, как только начались грабежи, Цингли спрятался у себя во дворе, в яме, где хранились краски. Его жена с ребенком должна была перебраться к родственникам в предместье, но она до тех пор собирала свои вещи-платья, украшения и постели,- пока не увидела вдруг в окно первого этажа королевских солдат, ворвавшихся во двор. Вне себя от страха, она бросила все как было и убежала из дому через заднюю калитку.

Ребенок остался в доме один.

Он лежал в колыбели, стоявшей в большой горнице, и играл деревянным шаром, который свисал на шнуре с потолки. В доме осталась только молодая служанка. Она возилась в кухне с медной посудой и вдруг услыхала шум на улице. Кинувшись к окну, она увидела, как солдаты, забравшиеся в дом напротив, выбрасывали на улицу из окон первого этажа Награбленное добро. Она побежала в горницу и только хотела взять ребенка из колыбели, как услышала тяжелые удары в дубовую дверь. В великом страхе бросилась она вверх по лестнице.

Горница наполнилась пьяными солдатами. Они знали, что это дом протестанта; и перерыли и разграбили все до основания; Анне только чудом удалось спрятаться от них. Но вот вся эта орава ушла, и Анна, выйдя из шкафа, где она простояла все время, спустилась в горницу к ребенку, который тоже остался невредим. Она схватила его и прокралась во двор. Между тем настала ночь, но багровое зарево горевшего поблизости дома освещало двор, и она с ужасом увидела изувеченный труп своего хозяина. Солдаты вытащили его из ямы и убили.

Лишь теперь стало ясно служанке, какая опасность ей грозит, если ее схватят на улице с ребенком протестанта. С тяжелым сердцем положила она его обратно в колыбель, напоила молоком, укачала и отправилась в ту часть города, где жила ее замужняя сестра.

Было уже около десяти часов вечера, когда она в сопровождении зятя пробиралась сквозь толпы пирующих победителей, чтобы разыскать в предместье фрау Цингли - мать ребенка.

Анна постучала в дверь большого дома. После долгого ожидания дверь слегка приоткрылась, и маленький старичок, дядя фрау Цингли, высунул голову наружу.

Анна, задыхаясь, сообщила ему, что господин Цингли убит, а ребенок невредим и остался в доме. Старик посмотрел на нее холодными рыбьими глазами и сказал, что племянницы его здесь нет, а сам он не желает связываться с протестантским отродьем. Сказав это, он снова захлопнул дверь. Уходя, зять Анны заметил, как на одном окне шевельнулась занавеска, и догадался, что фрау Цингли там. Видно, она не постыдилась отречься от своего ребенка.

Некоторое время Анна и ее зять шли молча. Наконец Дина сказала, что хочет вернуться в кожемятню и забрать ребенка. Зять, спокойный, степенный человек, пришел в ужас и пытался отговорить ее от опасной затеи. Какое ей дело до этих людей? Ведь они даже не обращались с ней по-человечески.

Анна молча выслушала его и обещала быть благоразумной. Но все же ей хотелось бы на минуточку заглянуть в кожемятню, посмотреть, не нужно ли чего ребенку. Она предпочитала пойти одна.

И она сумела настоять на своем.

Посреди разоренной горницы ребенок спокойно спал в колыбели. Анна устало опустилась рядом и долго смотрела на него. Она не посмела зажечь свет, но дом поблизости все еще горел, и при этом свете она хорошо видела ребенка. На шейке у него было небольшое родимое пятнышко.

После того как служанка некоторое время, может быть час, смотрела, как малютка дышит, как он сосет свой крошечный кулачок, она поняла, что слишком долго сидела и слишком много видела, чтобы уйти без ребенка. Она тяжело поднялась, медленно завернула его в льняное покрывало, взяла на руки и, робко оглядываясь, будто у нее совесть нечиста, как воровка, покинула с ним этот дом.

Спустя две недели, после долгих обсуждений с сестрой и зятем, она увезла ребенка в деревню Гроссайтинген, где крестьянствовал ее старший брат. Все хозяйство принадлежало его жене, он был взят в дом. Было решено, что Анна только брату, откроет, откуда этот ребенок; никто в семье еще в глаза не видел молодую крестьянку. кто знает, как она примет такого опасного маленького гостя.

Анна пришла в деревню около полудня. Брат, его жена и работники как раз обедали. Приняли Анну неплохо, но достаточно было ей взглянуть на новую невестку, как она сразу же решила выдать ребенка за своего. И только когда она рассказала, что ее муж работает на мельнице в одной дальней деревне и ждет ее с малышом через недельку-другую, крестьянка оттаяла и стала, как и подобает, восхищаться ребенком.

После обеда Анна пошла с братом в рощу набрать хворосту. Они присели на пенек, и она рассказала брату всю правду. Она заметила, что ему это известие не слишком пришлось по душе. Его положение в доме не было еще достаточно прочным, и он похвалил Анну за то, что Она ничего не сказала невестке. Видно было, что он не ждет от своей молодой жены особого великодушия по отношению к ребенку протестанта. Он предложил сестре и впредь от нее таиться.

Однако долго держать это в секрете было не так-то просто.

Анна работала в поле, но каждую свободную минуту, пока остальные отдыхали, убегала к "своему" ребенку. Малыш рос и поправлялся. Он радовался, завидев Анну, и подымал головку на крепенькой шейке. Но когда пришла зима, невестка начала снова справляться о муже Анны.

В сущности, Анна могла бы остаться в усадьбе, где для нее всегда нашлось бы дело. Но плохо было то, что соседи не переставали дивиться отцу, который так ни разу и не приехал проведать сынишку. Если она не покажет людям отца ребенка, обо всей семье пойдут пересуды. В одно воскресное утро крестьянин запряг лошадей и, громко окликнув Анну, предложил ей поехать в соседнюю деревню за теленком. Покуда они тряслись в телеге, он сообщил ей, что искал и нашел для нее мужа. Это был тяжело больной бедняк, такой изможденный, что он едва мог поднять голову с засаленной подушки, когда гости вошли в его низкую хижину.

Он согласился взять Анну в жены. У изголовья постели стояла желтолицая старуха-его мать. Она должна была получить деньги за услугу. Дело было слажено в десять минут, и Анне с братом можно было ехать дальше покупать теленка.

В конце недели их обвенчали. Пока священник бормотал слова обряда, больной ни разу не повернул к Анне остекленелых глаз. Ее брат ждал, что со дня на день должно прийти свидетельство о смерти. Тогда можно будет объявить, что муж Анны и отец ребенка умер в пути, в деревушке под Аугсбургом, и никто не удивится, если вдова останется в доме у брата.

Счастливая возвратилась Анна со своей странной свадьбы, на которой не было ни колокольного звона, ни духового оркестра, ни подружек, ни гостей. Вместо свадебного угощения она подкрепилась в кладовке куском хлеба с садом и подошла вместе с братом к корзине, где лежал ребенок, у которого теперь было имя. Она поправила его простынку и улыбнулась брату.

Однако свидетельство о смерти заставляло себя ждать.

Ни на следующей неделе, ни неделю спустя известие от старухи не приходило. Анна уже рассказала всем, что ждет на днях мужа. Теперь, если ее спрашивали, она отвечала, что глубокий снег, очевидно, задержал его в пути. Так прошло три недели, и, наконец встревоженный брат поехал в деревушку под Аугсбургом.