Горький шоколад. Книга утешений

Аутотренинг

«Моя любовь во мне, она никуда не исчезает, меняются только объекты. Не нужно к ним привязывать чувство, которое генерирую я сама. Они – всего лишь повод. Есть только я и божественная любовь. А мужчина всего лишь стоит против света, и мне только кажется, что сияние от него. Теперь его нет, а любовь все равно осталась, любовь – она вообще, она ни о ком».

Очень позитивно, я считаю. Задыхаюсь каждый раз на словах «его нет», но это постепенно пройдет. Так, быстро в лотос и продолжаем.

«Его присутствие не имеет особого значения, есть только я и моя любовь. Значит, ничего не изменилось. Личность моя не разрушена, жизнь продолжается».

На самом деле я пытаюсь собрать обрывки себя – так сплела наши жизни, что от моей одни ошметки остались, когда он изъял свою. Где мои интересы, мои амбиции, мои желания? Где Я? Никаких признаков, разве что ноги сейчас затекли у МЕНЯ.

«В моей жизни будут разные мужчины, и каждый из них вызовет новые оттенки любви, словно у цветка раскроется еще один лепесток, а когда уйдет, это новое останется со мной навсегда, и я стану ярче, восприимчивее, сильнее».

О да, к шестидесяти годам я буду неотразимо многогранна. Если кто-нибудь захочет на это смотреть.

«Спасибо, милый, за то, что ты был со мной. А сейчас я иду дальше».

Спасибо, милый, за то, что ты был со мной. А сейчас ты с этой своей девушкой, а я тут сижу одна в идиотской позе и пытаюсь найти у себя внутри что-нибудь живое, не имеющее к тебе отношения. В пустоте моего сердца должен, просто обязан зародиться какой-нибудь шарик, искра, точка опоры. Любая мелочь, за которую я попробую уцепиться.

«Любящий человек каждым днем своей жизни строит небесный Иерусалим, вечный, неразрушимый город, и ни одного камня нельзя забрать из этой постройки, – даже теперь, когда земная любовь закончена. Поэтому не бывает несчастной любви».

Ну ладно, уломала, чертяка языкатая, не бывает. А теперь высморкайся и иди кормить кота.

Душа моя, ты провел меня по стандартному лабиринту развлечений в детском парке: у входа «как никогда в жизни», а у выхода равнодушие. Мы шли по стрелочкам, – сквозь нежность, благоговение, печаль, ревность, «пошел на хрен» и отвращение. Делали круги, возвращались к страсти и надежде, иногда заглядывали в совсем уж темные комнаты вроде ненависти и мести. Я входила, когда на улице была весна, а выхожу в начале января, голова слегка кружится, и очень хочется опуститься на снег и закрыть глаза. После множества слов, адресованных тебе (сказанных, написанных, нашептанных, подуманных), всех разноцветных слов, которые объединяет только одно – то, что они остались без ответа; после этого остается самое простое – благодарность. Потому что исключительно благодаря тебе я додумалась до очередной своей теории любви, с которой буду носиться до тех пор, пока не появится кто-нибудь новый, кто научит меня чему-нибудь другому. Пока же я читаю у суфиев: «О Возлюбленный, твои стрелы немилосердно жалят сердце, и все же я всегда буду служить мишенью Золотому луку и неисчерпаемому колчану. И это, душа моя, не о тебе, это о боге. О Боге, точнее. Женщина по-прежнему смотрит в сторону Бога и видит сияние божественной любви, снова и снова ошибаясь, потому что принимает за источник мужчину, который всего лишь стоит против света. И только в тот момент, когда он уходит, она понимает, что ее сердце всегда было мишенью для золотых стрел и фиолетовых молний, потому что никого нет и не было между ней и любовью. Вот за это пока незабытое знание – спасибо».

Нет ничего прекраснее, чем любить человека на расстоянии, избегая не только физической близости, но и простых встреч. Идеальный союз двух душ, неувядающий и неутолимый, – что может быть лучше?

Почти так же прекрасна телесная близость при полном внутреннем отчуждении. Есть особая, освежающая свобода в том, чтобы принадлежать партнеру лишь телом, сохраняя душу одинокой. Японцы, прежде жившие большими семьями в маленьких тесных домах, мывшиеся в одной бочке по очереди, почти лишенные физического уединения, подарили миру удивительные примеры личностного совершенства.

И совсем неплоха одинокая жизнь отшельника, который и телом, и духом далек от мира.

И только одно, говорят, невыносимо – жить рядом с тем, кого любишь. Потому что человек слаб, уязвим и беззащитен перед лицом свершившейся любви.

Правда ли это, мне не известно.

Есть что-то успокаивающее в отстраненных людях, держащих дистанцию. Не то чтобы они шарахались, но близко не подойдешь. Поскольку они, такие, мне обычно ни к чему, я посматриваю издалека и с удовольствием. Конечно, среди них полно «неуловимых Джо», которые никому не нужны, могли бы и не беспокоиться о строительстве бастионов, но наблюдать, как они стоят на страже своего одиночества, все равно забавно и поучительно. И вот я подумала банальное: они – как строгие города со стенами, а я тогда – какой город? Получилось вот что. Совершенно открытый, почти пустой город у воды. Белый, солнечный, невысокий. Его легко пройти насквозь и уйти, унеся на одежде белую пыль. Вообще в нем можно все, что угодно, оставить и все, что угодно, забрать. От полного разграбления или замусоривания спасает только, что город стоит достаточно далеко от торговых путей, и те, кто до него добираются, обычно теряют все лишнее по дороге и соответственно ничего лишнего не хотят утаскивать с собой. Вот какой я прекрасный город, в котором никто не живет. Бывают и другие. «Города будущего», где сплошные движущиеся лестницы, стальные шары непонятного назначения и высокие узкие башни. Полно интересных штучек, которыми не умеешь пользоваться, поэтому чувствуешь себя немножко идиотом, но радостным. Маленький провинциальный городок, прелестный, тихий, патриархальный. В нем все друг друга знают и любят, всегда готовы сплотиться, чтобы помочь ближнему или забить ногами дальнего. Бывают пьяные города, которые валяются где попало, – забавные, доступные, полные неожиданностей, главная из которых – это помойка в самом центре. Города-герои – не те, которые невозможно завоевать, а те, которые Когда-то Кто-то Не Завоевал, и они навсегда остались гордыми памятниками самим себе. Город-сад будет здесь через четыре года, а пока только «под старою телегою рабочие лежат». Феерические восточные города, где море цветов и фруктов, всегда праздник и чудовищная канализация. Трагические города из черного стекла и камня: внутри находиться невозможно по причине неприютности, мрачности и духоты, но любоваться издалека – одно удовольствие. Города-призраки, которые хороши всем, кроме того, что их не существует. Мегаполисы, где я бы жила и была счастлива, но дорого. И много еще всякого – портовый, туристический, на вулкане, мастеров и в табакерке. И вот я подумала, что это неплохой тренинг: представить, какой ты совершенно прекрасный город, а потом сообразить, что в нем не так.

Как последняя роза в саду, то ли забытая, то ли оставленная встречать зиму (как оставляют один небольшой треснувший шар на разряженной елке, приготовленной к выносу в какое-то неинтересное и печальное место). Остальные цветы срезаны, унесены в дом и поглядывают на нее сквозь застекленные окна террасы, перешептываясь. А она все встречает и встречает одинокие, раз от разу холодеющие утра, почти не меняясь, постепенно обретая восхитительную степень свободы, и почти уверяется, что смерти нет, когда однажды на рассвете кухаркин мальчик, посланный за водой, приплясывая на морозе, тонкой и горячей струйкой писает на ее покрытые инеем лепестки, и они почти сразу же коричневеют и сворачиваются в трубочку. «Ну вот», – удовлетворенно думают срезанные цветы и отворачиваются от окна.