Пожинатели плодов

Николай Александрович Толстиков

ПОЖИНАТЕЛИ ПЛОДОВ

избранные повести и рассказы

Автор выражает глубокую благодарность прихожанину храма Предтечи и Крестителя Господня Иоанна в Рощенье города Вологды ГЕННАДИЮ СТЕПАНОВИЧУ ШЕПЕЛЮ за благотворительную помощь в издании книги.

Явление: писатель Николай Толстиков

Ночь на улице российской чёрная, октябрьская, беспросветная. Кажется, навсегда. Помнится — до первого чистейшего снега.

Ночь на пространстве российской литературы. Настойчиво выдаются за лидерские образцы московские пожухлости: подробности поедания собаки, унитазные запахи в одежде встречающего женщину хозяина квартиры, приготовление ужина из вырезанных из тела девушки теперь бывших половых, физиологических деталей, подробные инструкции хамства и наглости на месте необходимого таланта — нормальной головой подумаешь, — да разве люди нормальные могут такие пакости провозглашать за достижение человеческого сообщества, после всех прежних гуманитариев подавать отвратительное за образец поведения и страницы для подражания? Для желания так жить?

Брезгливость из человеческого восприятия чего бы то ни было никуда не исчезла, и не исчезнет, она природна…

И после тошнятины, вылетающей из души, ищется хорошее. Нужное, как молоко после отравления какой-то дрянью.

Я встретился с прозой Николая Толстикова. Слава судьбе, он не московский, он Москву знает по касательной: побыл в ней на учёбе и уехал, себя сохранив. А сохранённое переложив в рассказы и повести.

Он — вологодский. Да, литература художественная авторами в провинциальных частях России пишется чистой, искренней, с отсутствием желания напакостить всему человечеству. Зачем вообще читается литература? Всеми — не знаю. Мною — для желания узнать, а как, а чем живут люди? Что делают и думают?

Как живут в России настоящей, не перекрашенной рекламой под «запад»?

«Владимирка». «Грачи прилетели». Не знаю, чем они заставляют смотреть и помнить вот такую живопись, вроде простую, вроде похожие на современную фотографию — фотографии молчат, а из живописи классической, то есть образцовой, что-то исходит. Стоять можно долго, смотреть, чувствовать воспринимаемое. Чувствуемое, и — воспринимаемое. Творчество Николая Толстикова из этого же ряда, оно — жизнь России. В ЦРУ для понимания русской жизни читать нужно обязательно, но — а как они поймут людей, не ценящих доллары, дорогие машины, ищущих не дорогих проституток для забав в дорогих гостиницах, — нечто другое, нечто другое…

Чистое для души. Чистое для осознания себя человеком не пакостящим. Человеком помогающим. Кому? Человеку рядом.

Стропильное, для русского.

Не искорёженного столичной ерундой разврата, зоопарковыми телепередачами, где вместо зверей бродят очертаниями похожие на людей, — очертаниями… где проститутки чего-то там «думают», оказывается…

В Вологде люди любопытно разговаривают, там и мне, русскому, не сразу стало понятно, что произносят. Сохранилось в ней настоящее, от камзола Петра первого до резьбы на домах, от толстенных стен Спасо-Прилуцкого монастыря, похожего на крепость — в 1812 году в нём вывезенные из Москвы государственные ценности хранились, — до тротуаров, где проходил Николай Рубцов, и слетали на него строчка «тихая моя Родина»… В Вологде я искал его бывшее присутствие и понимал: пустота после него, пустота, и где новый, умеющий говорить?

Тоскливо было, тогда…

«…И вновь везёт меня такой знакомый катер,

С таким родным на мачте огоньком…»

Николай Толстиков говорит. С ним в Вологде не тоскливо.

«Поминальная свеча» — рассказ… прочитаешь и вздохнёшь, и подумаешь: да что же такое среди народа творится? Для проклинания плохой сегодняшней жизни уничтожить всё родительское позади себя?

Я не хочу пересказывать содержание рассказов и повестей. Нельзя пересказать каждую запятую, каждое слово, передающее сознанию содержание творчества. Я могу сказать с другой стороны: есть писатель Николай Толстиков, и я, читая его произведения, понимаю, как люди живут в Вологде сегодняшней. Ясный у него язык, не газетная сурогатина, не брехливый, — со своими редкими своеобразными словами, дорисовывающими художественно, на самом деле художественно.

В Вологде долго тянулся провал, литературный. Ну не появлялся писатель, несколькими рассказами способный показать людей вокруг себя. Высветилось, сегодня. И хочется сохранения такого автора для литературы, хочется его других, пока не написанных произведений. Разворота его основного, наипереднего.

В его повестях можно и увидеть, и понять Россию, потому что он пишет Россию не расчётливыми приёмами, не глазами постороннего для страны — он рассказывает, в повестях, свою страну страницами. И через повести Николая Толстикова приходит понимание, где мы родились, какая наша страна, настоящая. Такой писатель сможет, только бы зажался для крепкого удержания пера пишущего, и в стороне ото всего и всех, и без боязни пугающей — один я, кто бы помог…

Талант сам по себе держится, талантом…

Писатель — на самом деле явление, чисто природное…

Я не судья, сунувший в карман истину, и не какой-то Барзамон Андатрович, капризно распределяющий «этот академик а тот не дорос, пока не дорос, думается». Я просто пишу, если автор мне нравится, произведениями. Не из поговорки «доброе слово и кошке приятно», а из желания разобраться, где присутствует сегодня хорошая литература. Где хорошие авторы.

После рассказов и повестей Николая Толстикова все дни состояние — возвращение к написанному им, к обдумыванию, к пониманию: да не задавят нас, современных писателей, никакие пакости, выдаваемые за литературу. И только потому, что больше и больше людей отворачивается от ларёчной поделочной разливухи и ищут чистый спирт настоящей литературы.

«…С таким родным на мачте огоньком…»

Николай Рубцов навсегда сказал. То ли о катере, то ли о творчестве…

Юрий Панченко, литературный обозреватель, критик, прозаик

НАДЛОМЛЕННЫЙ ТРОСТНИК

1.

Обычная размеренная жизнь Сереги Филиппова под сорок стала заедать и рваться на куски, как изношенная кинолента. На заводе, где исправно слесарил немало лет, бац! — и оказался за воротами: захиревшее производство закупил какой-то «барыга» и свои порядки завел. Была бы шея, а хомут найдется — рассудил, успокаивая себя, Серега и горько ошибся: таких, как он, безработных в городе оказалось пруд пруди. Он без толку посовался туда-сюда, запил…