Забери меня отсюда (СИ)

Annotation

Азарян Александр Владимирович

Азарян Александр Владимирович

Забери меня отсюда

Забери меня отсюда

Есть такие дни, вспоминая которые можно сказать, что именно тогда все изменилось в жизни - полетело кувырком в тартарары, свернулось "улиткиной" спиралью. Даже время можно обозначить, когда тебя начинает в бараний рог сворачивать... А может наоборот - ты становишься самим собой?..

Вот это время и оказалось для него вехой, когда он был в своей квартире и смотрел на своих детей: каждый занимался своим делом - Стас, семи лет, возился в своем углу, Ира, - постарше на два года, - сидела за письменным столом и что-то писала, поглядывая в учебник. Она, как теперь виделось ему, получилась девочкой смышленой; он еще уверовал в то, что она продолжит путь его бабушки, которая в те еще времена работала учительницей в сельской школе. Стас отличался какой-то извечной занятостью - этот парень не мог оставаться без дела, он непременно что-то делал, обустраивая свой быт - к примеру, переставляя стулья и меняя свое местоположение, либо совершая, на первый взгляд, бессмысленную работу, вот как сейчас - перекладывал из шкафа в коробку какие-то старые игрушки, зачем-то старые варежки, даже пару маленьких, тонких детских книжек...

Его, - Илью Валерьянова, - это нервировало. Он понимал все, что должен был понимать в своем положении и в этой своей жизни. После тюрьмы, особенно в первое время, все это очень радовало - всем был доволен и всем был благодарен, что существовали в его жизни, что дождались его, хотя сидеть он должен был столько, чтобы Стасу стало лет тринадцать. А смог сделать так, что оказался на воле практически через год после посадки. Помогли друзья, конечно же, а более всего те деньги, которые он успел сделать. Выгребли все до последнего; не пришлось трогать квартиру, в которой все это время жили жена и дети; сохранились машина, дача...- выдаивать из него последнее не решились - в купюрах было надежнее, и достаточно, чтобы умерить аппетиты

С женой - Ларисой - отношения стали очень натянутыми. Дело было еще и в том, что она перестала его волновать как женщина. Вроде бы всем было понятно, да и "психологиня" одна сказала, что со временем все придет в норму, подсказала даже какие-то идиотские, по его мнению, приемы, но он как-то сразу принял для себя решение, что на этом покончит с любыми поисками решений, тем более, что даже не волновался за себя как за мужчину, который в свои тридцать мог приписать себя к когорте соискателей мудрости. Лукавил? Отчасти, до тех пор, пока не проверил на деле старое правило, что мужчина может говорить о себе как о несостоявшемся самце только после третьей женщины. Они с друзьями - корешами - поехали на гулянку за город, там были и девушки. Он выпил и с одной из них у него все получилось очень даже лихо, как в былые времена. Диагноза себе ставить не пришлось, он успокоился и решил жить дальше, занимаясь проектами,, вписываясь в старую компанию - в ней бойцов хоть и поубавилось, но ядро оставалось неизменным и крепким, как косточка вишни, которой можно поперхнуться, сломать зуб или которую можно выплюнуть кому-нибудь в рожу.

...И все-таки дети его нервировали. Он потянулся к телефону. Надо было уйти из дома на этот вечер. Он встал, и не попрощавшись с женой, ушел, тихо прикрыв дверь. Но она услышала, вдогонку позвонила ему:

-Ты куда пошел? Ни слова не сказал, и вот так ушел вдруг?! - голос ее был резким, неприятным, когда она злилась, хотя в другое время был грудным, низким, успокаивающим.

Иногда он сам себе удивлялся, что стал таким импульсивным, резким.

-Я скоро приду. Срочно надо. Позвонили, - сказал он и отключил связь.

У него рингтона не было на трубке, она жужжала, поэтому Лариса не смогла бы поспорить, де, не слышала звонка. А он бы не стал реагировать на любые ее возражения - отныне в доме было поставлено так - он делал все, что хотел, без оглядки...

Машина ждала его в соседском дворе. Жили они в высотке - в районе новостроек, где все дворы, обычно, заставлены машинами. И вот, подходя к своей, он обратил внимание, что его подперла мазда, причем так, что выехать было бы очень сложно, пришлось бы маневрировать много раз, вымеряя буквально сантиметры. Он стоял и смотрел на свою машину, оглядывался по сторонам и обратил внимание, что к нему из подъезда скорым шагом направляется высокий, худощавый мужчина, наверное, его лет, с лысиной, и какой-то "ломкий", как будто ноги и руки его превосходили требуемый размер, создавая ощущение хрупкости, неустойчивости... Еще и эта большая голова на тонкой шее, большой крючковатый нос! Илье стало смешно: мужчина этот ругался матом... И высказывал свое недовольство, что он, - Илья, - ставит свой "бюджетный хлам" под его окнами. Получалось, что он жил на первом этаже, коли указывал на эти окна.

Илья осмотрелся, вспомнил, где находятся камеры, которые, возможно, работают, а может и не работают,... заулыбался и просто извинился. Но "ломкий" парень от его миролюбивости только больше разошелся, в своей ругани имея по-всякому близких родственников Ильи. Тогда Илья решил не превосходить дозволенную степень самозащиты и подойдя вплотную, попросил парня не ругаться, а еще наверняка добавил что-то очень обидное, - ну не вынесла душа поэта, - так что это долговязый замахнулся, делая это как в замедленном эпизоде из боевика. Зато в ускоренном, практически незаметном режиме, Илья сильным тычком под дых помог "Ломкому" сломаться в пояснице, а дружеское объятие за плечи поставило матерщинника на колени. Со стороны могло показаться, что человеку стало плохо и его поддерживают, чтобы он не упал уж совсем - мордой в траву, а может и об асфальт, если подтолкнуть в нужном направлении. Даже более того, склонившись к уху, ему нашептывают утешительные слова. Дальше, с помощью доброжелателя, "Ломкий" встал на ноги и они оба направились в мазде. Илья сел за руль, прежде посадив на сиденье рядом "Ломкого". Машина завелась, выехала совсем с парковки и встала в трех метрах так, чтобы Илья мог уехать легко. Пассажиры мазды сидели в машине еще минуты три, потом Илья вышел и помог "Ломкому" пересесть на место водителя. Все-таки хозяину мазды было все еще не очень, раз он то и дело склонялся к рулю. А Илья выехал на своей и, проезжая мимо открытого окна мазды, протянул руку и бросил в салон что-то очень похожее на ключи. Никто не мог слышать, что еще он сказал, но человек с хорошим зрением мог видеть, как "Ломкий" кивает, и как смотрит на Илью, вернее будет сказать, старается не смотреть на него, но взглянув быстро, будто украдкой, то и дело кивает.

...Илья ехал медленно, потому что не знал точно, чего ему хочется больше - провести время в компании со старыми знакомыми, а лучше будет сказать - подельниками, или поехать к зданию одного незнакомого офиса и покараулить одну интересную особу... Недавно он познакомился с девушкой Машей, которая называла себя Ликой. Странной показалась такая игра в детство, но, как потом он понял, она была пьяна, а в таком состоянии всегда называла себя Ликой, как это часто делают проститутки на работе. Она рассказала, что все знали об этой прихоти ее и принимали правила игры, но даже если не принимали и упорно продолжали называть ее Машей, она нисколько не печалилась, даже не раздражалась, однако про себя отмечала, что этот человек не стоит ее внимания, если неуважительно относится к ее просьбе. А еще тешило ее тщеславие, если кто-то украдкой показывал другому, что считают ее немного чокнутой. Она знала и была уверена, что люди глубокой натуры и с творческой жилкой непременно должны быть немного, чуть-чуть, такими сумасшедшими, сумасбродными, чокнутыми, ибо талант, гениальность всегда идут рука об руку с безумием. Откуда она знала об этом, вернее, с чего это она так решила, - теперь Маша-Лика вспомнить не могла, да это было и не важно. Главным делом всего дня для нее была попытка как-то выделиться из серой массы, из серого дня, особенно в серую промозглую погоду; в яркий солнечный день все становилось проще и понятнее - она одевалась ярко, откровенно, уже не заботясь об игре, зная наверняка, что ее заметят. Еще она могла ругаться и выпить много вина, при этом оставаясь в строю - веселой, доступной. Доступной для внимания многих, кто желал пообщаться с ней запросто, кому хотелось повеселиться и побалагурить. Особенно для начальства - для двух уже не очень молодых ребят, на которых и работала, довольная своей судьбой и своей способностью вкушать все прелести этой жизни.