Ангелы падали

Андрей Агафонов

АНГЕЛЫ ПАДАЛИ

Объяснение с читателем

Эта книга — попытка отомстить одному конкретному человеку и одному конкретному Богу за то, что они не существуют более. Во всяком случае, для меня.

Эта книга, будучи завершена и проветрена, оказалась вовсе не такой паскудной и угрюмой, какой замышлялась. Временами из–под строк светится такое веселье, что впору запастись дозиметром. Есть юмор и черный юмор, а еще — умора. Умора, умирать — один корень, словесный и древесный, в сырой земле петляющий.

Эта книга содержит стихи в стихах и стихи в прозе, так что, можно сказать, в общем она — стихотворна. Несколько завершающих ее эссе — суть поэмы рефлексий; на свете многое можно назвать поэзией…

Из этого и прошу исходить.

Автор

I. Когда порвалась серебряная цепочка

МОЙ АНГЕЛ

Я тоже ненавижу тебя, моя принцесса. Ангел мой. Даже сквозь облака и города. Это не то что чувство, это некая разлитая внутри души моей нефть.

Взрывоопасна душа моя…

Ты знаешь, когда мы прощались, у меня было сильнейшее искушение дать тебе пощечину. Мне казалось, что это будет очень согревающий, очень миролюбивый жест. После того, что было…

В последний раз — я же изнасиловал тебя восемь раз! — в последний раз ты текла сквозь ткань, сквозь брюки ты текла, сучка! Ты ахала и запрокидывала лицо… да–да, как я сейчас… только слез на глазах у тебя не было, и губы ты кусала — до крови — мои. Только у тебя это было желание, а у меня сейчас…

Господи, какая злоба! Какая обида! Какое отчаяние!

Я вспоминаю тебя, я помню тебя всю…

Когда–то ты мечтала о детях. «В семье должно быть не меньше двух детей». У тебя есть сын — чумазый ангелок, урожденный гидроцефал. Голова как слоеный пирог. Мокрый туман под черепом, лужи в мозгу… Непоседа–невротик, избалованный и издерганный — ДО КАКОГО ВОЗРАСТА ОН ДОЖИВЕТ?

Я не верю, что ты ни разу не задавала себе этого вопроса.

Ты все еще хочешь МНОГО детей?

Тебе еще хочется веселиться, пьянствовать, спать со своим мужем, со мной, с кем угодно: жить! Один–единственный ангелок с надтреснутым сознанием вгоняет тебя в ступор — заведи другого! Другой будет тих и мил, вместо ножек у него будут клешни, а вместо рта — жаберная щель.

Кто же это так подшучивает над людьми, а?..

Твои пьяные друзья треплют тебе волосы. Твой муж ласково, как нашкодившей кошке, отвешивает тебе тумаки. Вот чего я никогда не мог…

Твой муж — из настоящих, из тех, что всюду ищут искренность или отсутствие таковой. И, найдя кого–либо неискренним, они будто бы нехотя уличают его в некоей корысти, в некоей суете.

Ах, я любил вас, фанатики искренности и подлинности, но, наверное, был недостаточно искренен в этом чувстве…

«Он сразу же обо всем догадается!» — говорила ты когда–то, отнимая у меня свои руки. Но он так и не догадался. Ему и в голову не приходило… Он из тех, кто умеет заколачивать гвозди… Боюсь, принцесса, ему просто не было дела до этого…

Ты рассказывала мне, как читаешь ему стишки по ночам, поглаживая его по мохнатой груди… по мохнатой спине… Ты рассказывала мне, как занимаешься любовью с ним, едва расставшись со мной…

В этой книге ты найдешь много новых стишков… Для произнесения их вслух, в темной комнате… Вечерами святыми и страшными… Надеюсь, ему понравится…

Несколько лет я любил тебя. Уходил и возвращался. Ты поменяла мужа — я поменял город. И вновь оказался рядом с тобой. И лег у твоих ног. Я стал твоим рыцарем, я стал твоим псом… И однажды тебе захотелось экзотики — «А каково это будет, с собакой?..»

Да как ты посмела спать со мной, не любя меня ни секунды?!

Разве я осмелился бы первым протянуть к тебе руку? РАЗВЕ Я — ОСМЕЛИЛСЯ?!

Ты предала меня дважды. Впервые — ответив на мою любовь. И второй раз — позволив мне, прирученному — беснующемуся, но покорному, — уйти. Куда уйти?.. Ты впустила меня к себе — и выбросила наружу! Ты сделала меня своим любовником — а потом систематически, изо дня в день, давала мне понять, что для тебя это не имеет никакой ценности, кроме разве материальной: французские духи, американские баночки с алкоголем…

И ты думала, мне не больно? не было больно ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ? Но ты не придала этому значения…

Ты предала меня.

И — ради чего?..

Конечно же, и я спал с теми, кого не любил. Но есть одно

маленькое отличие: мне за это не платили.

Деньгами? И деньгами тоже…

Есть один июльский вечер, вспоминая который, я умираю снова и снова. И каждый раз — без малейшей надежды на воскрешение. Это вечер падения; вечер освобождения моей ненависти.

Я оставляю вас в комнате — тебя и твою подругу (обе во всем черном, это, наверное, важно), гладящую тебя по груди. Ты урезониваешь ее, но каким–то глухим, бормочущим голосом… Да… Я иду на кухню… Я курю… Я слышу возню в комнате… И этот глухой, будто бы протестующий голос, такой знакомый… Я курю, так долго курю… Я хочу, чтобы кончился этот кошмар, в котором так сразу и так не случайно оказался… Я прекрасно знаю уже, что происходит, только верить не хочу, не могу, мне сладко, мне тошнотворно сладко, это ужас… от этого седеют…

Да, я вернулся. И застал вас, черных. И сбросил ее с тебя, и успел увидеть — что? Удивление? Желание? Желание убить — меня?..

Тусклая полоска рыбьего клея между веками… Открытые, зовущие губы… Краснота в лице… Страсть…

Ад. Это ад. Это… не передать.

Я думал разделить себя с моей принцессой… Она вернула мне себя — и это оказалось больно.

Душа моя, обогащенная новым страданием, помаленьку–полегоньку возвращается ко мне. Душа моя, на время примирившаяся с телом, слившаяся с ним — нынче будет выхолощена. Время возвращаться на родину. Время разорвать свое сердце как нераспечатанное письмо.

Что же до моей принцессы, моего ангела… Я желаю смерти всему, что она любит. «Ее это убьет…» О, ее это не убьет.

Собственно, сейчас–то мне какая стать быть скупым с нею? Шлюхам не делают подарков; шлюхам платят.

Я и хочу расплатиться.

ЛОВ