Древняя религия

Дэвид Мэмет

Древняя религия

Роман

В 1913 году в Атланте, штат Джорджия, была убита молодая женщина. Ее звали Мэри Фэган, и она работала на местной фабрике по производству карандашей. Управляющий фабрикой Лео Франк, еврей из Нью-Йорка, был обвинен в этом преступлении и предстал перед судом.

Коробка была выстлана газетой. Он снял крышку, чтобы достать свежий воротничок. И, как это часто с ним случалось, увидев газету, задумался. Она была приклеена к стенкам и дну, и на ней значилась дата: 10 апреля 1868 года. Но бумага не пожелтела.

«Похоже, клей стал консервантом, — решил он. — Неплохо бы разобраться, какое именно вещество играет эту роль, и соответственно скорректировать технологию производства газетной бумаги, чтобы продлить ее срок службы. — Он улыбнулся. — С другой стороны, не войдет ли это в противоречие с сутью периодической печати, которая как раз заключается в ее недолговечности? А если бы изначально газетная бумага была неподвластна времени, то, исключив из производственного процесса консервант, мы бы снизили расходы, что стало бы несомненным достижением. Разве не так? Вполне возможно, в один прекрасный день кто-то вдруг осознал, — продолжал он цепь размышлений, — что в сохранении четкости газетной печати дольше суток нет ни малейшей необходимости, и таким образом совершил переворот в печатной индустрии?

Да, — думал он. — События могли развиваться именно так, а могли и в противоположном направлении. И оба эти пути достойны восхищения».

Вдоль стыка стенок коробки с дном шло объявление о предстоящем митинге, участники которого собирались призвать Изабеллу, королеву Испании, освободить Эдгардо Мортару.

«Верните Дитя его Законным Родителям…», — писала газета. Это была «Бруклин игл», и к коробке ее в те далекие времена приклеил кто-нибудь из родственников жены. Эдгардо Мортара, мальчик из еврейской семьи, тяжело болел и, как считалось, находился при смерти. Улучив момент, когда родителей не было дома, няня ребенка, католичка, унесла его из дому и крестила, чтобы спасти душу мальчика. Эдгардо оказался, по сути, похищенным из родительского дома государством: никакие дипломатические и религиозные аргументы не смогли побудить правительство Испании и католическую церковь вернуть ребенка семье.

Франк смотрел на газетные строки и думал о тех бесконечных и совсем невеселых дискуссиях, которые он и его собратья по вере вели по поводу этого чудовищного нарушения всех мыслимых прав.

В коробке лежали воротнички и тут же, в сафьяновом футляре, запонки. Он пристегнул воротничок к свежей рубашке и подошел к зеркалу, чтобы повязать галстук.

— Да, выглядишь ты замечательно, — сказала жена.

Он кивнул, и они продолжили приготовления к ставшему ритуальным визиту к Моррисам.

— …тут и листовки ку-клукс-клана, — говорил Моррис, — и объявления в газетах… Читаю в здешней прессе: «Евреи и католики, вам тут не место. Сваливайте, пока мы вас не уничтожили». В Белтоне и Ренстоне людей выволакивают из домов. Один священник…

Он закашлялся. Потянулся за рюмкой с ликером.

— Откуда у вас такие? — спросил он.

— Это тетушки Клэр, — ответил Франк.

— Подарила?..

— Именно.

Моррис полюбовался рюмочкой с изящной гравировкой, посмотрел на свет, приподнял, чтобы изучить донышко.

— «Бавария», — прочитал он. Потом вздохнул и откинулся на кушетке, расслабленно положив руку на высокую боковину. — «Бавария», — тихо повторил он про себя, вполне довольный, что слово это ничего не говорит, что он — глава семейства, настоящий мужчина, сидит здесь в кругу друзей после отличного ужина, что он серьезен, как обычно бывают серьезны люди, занятые не пустой болтовней, а беседой, представлявшей интерес для присутствующих, но при этом не таившей настоящей опасности.

«Нет, я ему не завидую, — думал Франк. — Славный малый, если хорошенько все взвесить, и чванства в нем не больше, чем было бы во мне, окажись я в его положении, да и чем во мне сейчас, раз уж на то пошло. А коли у нас принято восхищаться твердостью духа, он достоин восхищения: Моррис человек твердый, этого у него не отнять. Дай Бог, со временем, да с небольшой помощью, и я смогу достичь того же».

— Ку-клукс-клан… — снова начал Моррис.

«И все же, что он о себе возомнил?» — продолжал размышлять Франк.

— Кто из нас может поручиться, что неуязвим для ку-клукс-клана?

«Честное слово, какие-то ночные страшилки, — думал Франк. — А мы-то сами? Сидим, распахнув глаза, будто десятилетние дети, и ждем, сладко замирая, когда нас напугают до полусмерти».

Мэйра вернулась в комнату, и за ее спиной Франк увидел чернокожую служанку, которая явно только что получила от хозяйки последние указания. Мэйра стояла в дверях и смотрела на мужа. Застыв подобно статуе, она некоторое время внимала Моррису. Потом села на стул у двери — медленно, согласуя движения с ритмом мерно текущей речи, опустилась на сиденье. Ее муж, обводя глазами собравшихся, встретил ее взгляд и одобрительно кивнул, будто начальник, отмечающий заслуги верного помощника.

— … и вот Вайс… — сказал он.

Дочка Морриса выбежала по какой-то надобности в прихожую. Мать немедленно выскочила следом из гостиной и, шикнув, вернула девочку на место.

— … оставался дома три дня. Сидел и ждал самого страшного…

Один из мужчин кивнул, затянулся сигарой и выпустил клуб дыма.

— … не находя себе места. Его магазин, его дом…

— Его сбережения, — вставил один из родственников.

— Вот именно, — великодушно подтвердил Моррис. — Именно. Жена и семья… Он не решался наведаться в собственный магазин. Закрыл ставни. Помощь… Не знаю, ждали они тогда чьей-то помощи или нет. Об этом они не рассказывали. Но я знаю, что из дому они ни на шаг. Никто из членов семьи, из домочадцев…

Чего он только там не передумал, — продолжил Моррис, возвращаясь к основной теме. — Бегство… Сопротивление… Что он мог? По-моему, у него и дробовика-то дома не было. Готов даже поручиться — не было…

Люди за столом закивали.

— Значит, бежать? Бросить все? А как бежать? Если куклуксклановцы перекрыли все пути? Могли они бежать, минуя дороги? Ни в коем случае. Что им оставалось?

— Железная дорога, — предположил какой-то юнец.

Взрослые взглянули на него осуждающе.

— Нет-нет, именно так, — сказал Моррис. — Оставалась железная дорога. И тогда они собрали то немногое, что могли унести, не обратив на себя лишнего внимания. Решили сделать вид, что отправляются на пикник. Они решили выйти из дома в субботу вечером, будто на прогулку, и двигаться к станции, чтобы явиться туда как раз к отбытию — обратите внимание, не к прибытию, а к отбытию — девятичасового поезда на Коринф. Они боялись садиться в вагон заранее, потому что куклуксклановцы могли запросто зайти вслед за ними и вытащить их оттуда. Это было бы самым ужасным… в шаге от свободы…

Моррис опустил взгляд на рюмку с ликером, стоявшую перед ним на столе. Потом бережно, очень бережно, взял ее за ножку и отодвинул на три дюйма.

— Они взяли детскую коляску, — сказал он, — потому что в ней можно было вывезти хотя бы самое необходимое. Плетеная детская коляска, забитая столовым серебром, памятными фотографиями, не знаю, документами… И вот они вышли. А по всему городу — плакаты. «Рыцари Ку-клукс-клана приговаривают к смерти Бич Человечества: католиков и евреев. Мы поразим их огненным мечом, и не будет их среди Нас…»

— Ну, вообще-то национальная гвардия штата должна была вмешаться, — заметил юный родственник хозяина дома. — То есть да, конечно, что толку в национальной гвардии, но все же мне кажется…