Раздвоение

Ярослав Кузьминов

Раздвоение

Утро

Будильник был установлен на шесть утра, Петр Николаевич проснулся на пять минут раньше и отключил звонок. Он пользовался настольными часами с металлическими пластинами, создающими громкий звон при стуке друг об друга. Будильником на мобильном телефоне он не пользовался, хотя службу коротких сообщений освоил пару лет назад для того, чтобы не отставать от чудесного мира новых технологий. Он даже отправил пару sms своим друзьям, не получив, впрочем, ответа.

Встав сразу, не позволяя себе нежиться в кровати, Петр Николаевич нацепил электронные часы Касио с затертым циферблатом, натянул свежие носки и отправился умываться, по пути включая свет во всей квартире. В этом не было необходимости, и когда у него ночевала женщина, он прошмыгивал в ванну тихонько, не трогая выключатели и не хлопая дверьми. Просто, ему нравилось, когда, на фоне черноты зимнего утра за окном, квартиру заливал яркий свет стоваттных лампочек.

Стоило встать, и прорезалась боль в пояснице. Она шла от позвоночника, но разливалась по обе стороны, в глубине спины. Он заметил боль в воскресенье и решил, что потянул спину во время утренних упражнений.

Умывшись, он аккуратно промокнул кожу полотенцем. Щеки и подбородок жгло второй день: он обморозился во время бега. Такое случалось с ним в февральские морозы почти каждый год.

В прихожей он достал из тумбочки майку, спортивный костюм, кеды и — дополнение последних морозных дней — шапку, подштанники и шерстяные носки. Он оделся и вышел, не гася в квартире свет.

Эта рутина сохранялась неизменной шестой год. Если он уставал под вечер очень сильно, он ставил будильник в жестяное ведро, которое подвешивал на гвоздь в прихожей. В такой ситуации подъем был гарантирован. Если же он сильно уставал в тот вечер, когда к нему приходила женщина, он позволял себе встать позже, в семь часов, одновременно с ней.

В подъезде стоял легкий запах мочи и табачного дыма. Петр Николаевич проигнорировал кнопку лифта, прожженную сигаретным окурком, и побежал по лестнице вниз. Ему встретилась соседка, глуховатая старуха, поливавшая пышные цветы в кадках на подоконнике и вокруг мусоропровода. Он не стал здороваться с ней и прошел мимо, почувствовав затылком ее недобрый взгляд. «Вот карга боевая!», — весело подумал он, вспоминая, как впервые столкнулся с ней всерьез.

Он спустил с лестницы одного слишком борзого своего клиента. Упав, тот посшибал ее кадки с цветами, она выбежала и закричала на Петра Николаевича: поднять кадки, подмести и купить мешок земли. Он послушно спустился к кадкам, но вместо уборки, выкинул первое попавшееся растение в мусоропровод и потянулся за вторым. Она шустро сбежала по лестнице и полезла в драку. Петр Николаевич, с трудом сдерживая смех, убежал на первый этаж и, пока она возилась с горшками, поднялся на лифте и тихонько прошмыгнул к себе. Она после этого вызвала милицию, в результате участковый сообщил управдому, что на лестничной площадке расставлены цветы, и тот принудил старуху убрать кадки к себе в квартиру. На год она затаилась, но потом снова расставила цветы в подъезде.

Выбежав на улицу, Петр Николаевич понял, что все же одет не по погоде.

Подморозило сильнее, и почти тридцатиградусный февральский мороз мгновенно пробил сквозь одежду и впился в тело. Петр Николаевич не припоминал еще такого лютого февраля в Москве. Он, однако, ни на секунду не усомнился в своем теле. Попрыгав на месте, поприседав и включив секундомер на старых Касио, он пустился в бег. Вдаль уходила Первомайская улица, широкая, прямая. Мимо прогрохотал одинокий трамвай, редкие прохожие, освещенные мягким оранжевым светом фонарей, спешили к метро, сутулясь и кутаясь в полушубки.

Добежав до конца дома, Петр Николаевич свернул во дворы и через минуту оказался в Измайловском парке. Он бежал по обочине, поднимая синие облачка снежной пыли. Двигался быстро, вдыхая и выдыхая носом, через каждые три шага. Ледяной воздух обжигал горло, иглами впивался в лицо. Пробегая мимо спортивной площадки, состоявшей из нескольких брусьев и турников, он отметил, что его частый утренний гость Володя испугался мороза и не пришел.

Добравшись до перекрестка аллей, он встретил двух незнакомых бегунов. Их вид вызвал у него раздражение. Они совершали пробежку трусцой, в тулупах и шапках-ушанках, держа в зубах по сигарете. Большей глупости, чем бег с сигаретой, он вообразить не мог.

После перекрестка Петр Николаевич оставил аллею и углубился в лесной массив.

Он знал, что бегать по твердому покрытию вредно для коленных суставов. Заблудиться он не боялся, поскольку ориентировался в парке великолепно и маршрут выучил наизусть: ровно шесть километров, с подтягиваниями и отжиманиями на обратном пути.

Каждый месяц он уменьшал время бега на пять секунд и увеличивал количество отжиманий и подтягиваний на один. Даже если он чувствовал в себе силы увеличить нагрузку раньше, он не делал этого, предпочитая стабильность роста и постоянство результатов.

Пробежав половину дистанции, он ощутил, что пышет жаром. Мороз беспокоил только тем, что в носу замерзала жидкость, образуя маленькие сосульки, и кожу лица нещадно жгло. От ног — самой уязвимой для мороза части тела — никаких ощущений вообще не поступало. Подтягивания и отжимания стали проблемой, холод передавался от металла ладоням и пробивал до костей.

Когда он заканчивал упражнения на турнике, подошел-таки Володя. Это был очень большой толстый парень двадцати пяти лет. В ватных штанах и красном пуховике, он шел вперевалку, напоминая медведя-шатуна из мультфильма ужасов.

— Что же вы укутались, Петр Николаевич? Жара какая шпарит! — весело прогудел он.

— Опаздываешь, Вов! Думал, не придешь, испугаешься.

— Жена не отпускала, вот и опоздал. Говорит, яйца отморозишь себе, кто ж меня трахать будет. Пришлось утеплиться, — и он захохотал, раскатистым басом. — А ваша как, отпустила?

— Моя спит, когда я встаю.

— А! Вы же до будильника просыпаетесь, мне бы так! А у меня с ним такая борьба по утрам! Я себе тут поставил восьмизначный код. Пока не наберу, верещит. Спросонья фиг отключишь, нужно собраться с мыслями, сосредоточиться…

— Пройдет полгода, и ты во сне будешь код набирать, Вов.

— Это да… три цифры уже набираю. Ну ничего, код поменяю, делов-то куча.

— Не болтай, а то яйца через горло застудишь. Залезай на перекладину, а я домой побежал.

— Подождите, Петр Николаевич, — взмолился Володя. — Я, собственно, вот почему пришел. Вот вы меня научили быстро читать, а я вот думаю, вот моему сыну уже полтора года, может уже и его учить пора?

— А жена твоя что говорит? — поосторожничал Петр Николаевич.

— Говорит, я рехнулся, — Володя виновато улыбнулся.

— Правильно говорит, нечего ребенку досаждать. Пусть пока ходить и говорить учится.

— Так он ходит уже, Петр Николаевич!

— Тем более, Вов. Не мешай человеку ходить. Он еще за жизнь успеет начитаться.

— Просто, Петр Николаевич… Я же всю школу ничего не читал. Теперь так жалею! Ну, вы знаете… Вот последний месяц читаю «Собаку Баскервилей», ну, по которой еще фильм был, помните? И прямо увлекательно, знаете! Прямо читаю и вижу героев фильма!

— Ничего! — сдерживая раздражение, сказал Петр Николаевич; это домогательство на тему чтения продолжалось уже четвертый год. — Главное, ты в детстве перебесился и женился. Остальное приложится.

— Ну да, — грустно согласился Володя. — Петр Николаевич, а может быть спарринг?

«Господи, дай мне силы!» — подумал Петр Николаевич.

— Хорошо, давай… готов?

Володя встал в боевую стойку греко-римской борьбы: «Готов!» — сказал он, сделав два глубоких вдоха.

Петр Николаевич устал от спаррингов с ним, может быть, еще больше, чем от историй про чтение. Не сдерживая силы, он ударил ногой в живот. Володя попытался поставить блок, но реакция Петра Николаевича все еще была слишком хороша. Володя согнулся, кашляя, упал на колени.