Эйфью

Курт Воннегут

Эйфью

Леди и джентльмены из Федеральной Комиссии по коммуникациям, я рад, что имею возможность изложить здесь перед вами свои сведения по данной теме.

Весьма печально, скажу даже, прискорбно, что сведения об этом просочились наружу. Но коль скоро эти известия уже широко распространились и вызвали интерес официальных лиц, мне остается только рассказать вам все как есть и молить бога, чтобы он помог мне убедить вас в том, что наше открытие совершенно не нужно Америке.

Не стану отрицать, что все мы, Лью Гаррисон, радиокомментатор, доктор Фред Бокман, физик, и я сам, профессор социологии, обрели душевный покой. Да, было такое дело — обрели. Не стану также утверждать, что человеку не подобает стремиться к душевному покою. Но если кто-нибудь вообразит, что ему нужен душевный покой в том виде, в каком мы его обрели, пусть уж лучше старается заполучить хороший инфаркт.

Лью, Фред и я обрели душевный покой, сидя в креслах и включив приборчик размером с переносной телевизор. Никаких тебе зелий, золотых правил «Овладения Телом», и не надо нос совать в чужие неприятности, чтобы позабыть о собственных; ни к чему тебе хобби, таоизм, не надо вертеться на турнике или сидеть в позе лотоса. Этот приборчик и есть то самое, что, как мне кажется, многие люди смутно предвидели как некое коронное достижение цивилизации: электронная штучка, дешевенькая, удобная для массового производства, которая может одним поворотом тумблера подарить нам безмятежность. Я вижу, что перед вами уже поставили этот прибор.

Впервые я узнал, что такое синтетический душевный покой, полгода назад. Тогда же, как ни грустно об этом говорить, я познакомился с Лью Гаррисоном. Лью — главный комментатор нашего городского радио. Он зарабатывает себе на жизнь болтовней, и я не удивлюсь, если узнаю, что именно он все вам выболтал.

Кроме тридцати с чем-то программ, Лью ведет еще еженедельную программу, посвященную науке. Каждую неделю он вытаскивает какого-нибудь профессора из Вайандоттского колледжа и берет у него интервью по его узкой специальности. Так вот. Полгода назад Лью организовал в своей программе «показ» молодого мечтателя и моего университетского друга, доктора Фреда Бокмана. Я сам подвез Фреда на радиостудию, и он пригласил меня зайти и послушать. От нечего делать я взял да и зашел.

Фреду Бокману тридцать, но больше восемнадцати ему не дашь. Жизнь не оставила на нем никаких отметин, потому что он не обращает на нее внимания. А что почтя безраздельно владеет его вниманием — но чем Лью Гаррисон собирался его расспрашивать — это восьмитонный зонтик, с помощью которого он слушает голоса звезд. Громадная радиоантенна, смонтированная на цоколе телескопа. Насколько я понимаю, вместо того чтобы смотреть на звезды в телескоп, он направляет эту штуку в космическое пространство и ловит радиосигналы, испускаемые разными небесными телами.

Само собой, радиостанций там строить некому. Просто многие небесные тела испускают массу излучений, и некоторые из них можно поймать в радиодиапазонах. В этой его игрушке одно хорошо: она способна обнаруживать звезды, скрытые от телескопов громадными облаками космической пыли. Радиосигналы проходят через эти облака и попадают на антенну Фреда.

Но это еще не все, что может дать прибор, я в своем интервью с Фредом Лью Гаррисон приберег самое интересное к концу программы.

— Все это очень интересно, доктор Бокман, — сказал Лью. — А теперь расскажите, не обнаружил ли ваш радиотелескоп в нашей Вселенной что-нибудь такое, что не сумели обнаружить обычные телескопы?

Это я была приманка.

— Да, обнаружил, — сказал Фред. — Мы нашли в пространстве примерно пятьдесят участков, не экранированных космической пылью, которые излучают мощные радиосигналы. Но в этих участках как раз нет никаких небесных тел.

— Ну и ну! — с притворным удивлением воскликнул Лью. — Это уже кое-что, могу заметить. Леди в джентльмены, впервые в истории радиовещания мы дадим вам послушать голос таинственных «провалов» доктора Бокмана.

Они уже протянули линию до антенны Фреда в университетском городке. Лью махнул рукой оператору, чтобы тот включил сигнал, который она принимала.

— Леди и джентльмены — голос пустоты!

Поначалу в этом шуме не было ничего особенного — так себе, неровное шипение, точь-в-точь как шипение спустившей камеры. Предполагалось, что шум будет звучать в эфире пять секунд. Когда оператор выключил сигнал, мы с Фредом стали неудержимо ухмыляться, как два идиота. Мне казалось, что я совершенно раскован и по мне от радости мурашки бегают. У Лью Гаррисона был такой вид, словно он неожиданно влетел в гримерную кордебалета. Он посмотрел на стенные часы, н у него отвисла челюсть. Это монотонное шипение передавалось в эфир пять минут! Если бы оператор случайно не дернул рубильник, задев его рукавом, может быть, этот шум и до сих пор шел бы в эфир.

Фред нервно рассмеялся, а Лью стал лихорадочно искать нужное место в сценарии.

— Шорох ниоткуда, — продолжал Лью. — Доктор Бокман, скажите, не придумал ли кто-нибудь название для этих загадочных провалов?

— Нет, — сказал Фред. — Пока что у них нет ни названия, ни истолкования.

Истолкования природы пустот, откуда приходит шум, до сих пор нет, но я предложил название, которое, похоже, привилось: «Эйфория Бокмана». Хотя мы и не знаем, что собой представляют эти провалы, зато знаем, как они действуют, так что название вполне подходящее, Эйфория — это блаженное чувство бодрости и благополучия, так что лучшего названия не придумаешь.

После передачи Фред, Лью и я обращались друг к другу с сердечностью, которая была уже на грани слезливой сентиментальности.

— Не помню, чтобы передача когда-либо доставляла мне такую радость, — сказал Лью.

Искренностью он не страдает, но на этот раз он говорил правду.

— Это было одно из самых сильных впечатлений в моей жизни, — сказал Фред смущенно. — Необычайно приятно…

Нас всех смутило и озадачило странное чувство, которое нас охватило. Мы поспешили поскорее расстаться. Я поторопился домой чего-нибудь выпить, но там меня ждало новое происшествие, способное хоть кого выбить из колеи.

В доме стояла тишина, и я раза два прошелся по комнатам, пока не обнаружил, что там кто-то есть. Моя жена, Сьюзен, добрая и привлекательная женщина, всегда гордилась тем, что хорошо и своевременно кормит свое семейство, а сейчас она лежала на диване, мечтательно уставясь в потолок.

— Милая, — сказал я тактично. — Я уже дома. И ужинать пора.

— Фред Бокман сегодня выступал по радио, — сказала она каким-то нездешним голосом.

— Знаю. Я был с ним на радио.

— Он был совершенно неземной, — вздохнула она, — просто не от мира сего. Этот шорох из космоса — как только его включили, от меня как-то все сразу отошло. Лежу, не понимаю, что со мной…

— Угу, — сказал я, кусая губы. — Что ж, пожалуй, пойду найду Эдди.

Эдди — мой сын, ему десять лет, и он — капитан непобедимой бейсбольной команды нашего квартала.

— Не трудись понапрасну, па, — раздался тихий голосок откуда-то из глубины комнаты.

— Ты дома? Что случилось? Игру отменили, что ли? Атомная бомба взорвалась?

— Не-а. Мы выиграли восемь раз.

— Так им врезали, что они не стали отыгрываться?

— Да нет, они играли прилично. У них еще оставалось двое запасных да двое выбыло. — Он говорил так, как будто рассказывает сон. — А потом, — сказал он, и глаза его широко раскрылись, — всем вдруг стало все равно, и все разбрелись. Я пришел домой, вижу — наша старушка полеживает на диванчике. Тогда я тоже улегся на пол.

— Зачем? — спросил я, не веря своим ушам.

— Па, — задумчиво сказал Эдди. — Чтоб мне лопнуть, если я знаю.

— Эдди! — сказала ему мать.

— Ма, — ответил Эдди, — чтоб мне лопнуть, если и Ты знаешь.

Лопни мои глаза, если я хоть что-то понял, но меня уже начало грызть смутное подозрение. Я набрал телефон Фреда Бокмана.