Лоцман кембрийского моря

«Ко мне подходили. На меня смотрели — и я не проснулся?!.» На берегу Байкала — это не в общежитии института, здесь должен действовать рефлекс охотника-промышленника, с детства привыкшего к ночам в лесу. Охранительный рефлекс не сработал. Это потрясло Зырянова.

Но на него спящего не только посмотрели…

Вор в сказке выкрал у спящего ключик изо рта. Но это же сказка, и сделала это мышка для вора.

На берегу не видно было рабочих, и ни лопат, ни мешков; только шесть колышков вокруг одеяла и не пристегнутое к шести колышкам высоко взлетевшее небо, не прикрывающее книги от дождя и человека от других людей. И он не почувствовал, как очутился на ногах, и сказал вслух, не сознавая того:

— Пока я найду новых рабочих, сезон будет сорван.

— А ты стихею проси, посули, значит, богу чего, хоть от пояса ремня кусочек, — сочувственно пророкотал хрипловатый голос.

Василий стремительно обернулся.

На него смотрели очень светлые глаза с лица, обожженного морозом и солнцем. Лицо было русское, в бороде, и молодое, но какое-то старинное, напоминающее о картинах в Историческом музее. Может быть, это впечатление происходило от одежды, непонятно — зимней, летней ли, но скорее зимней, и не мужской, не женской.

«Значит, при костре вчера я не рассмотрел его как следует».

Николай Иванович поднял правую руку к голове, взялся за тяжелую высокую шапку, отороченную светлым мехом. В другой руке он держал заступ, словно посох. Почему не шуршал песок под его ногами?

— Здравствуй, Николай Иванович!

Василий вздрогнул от радости. Он увидел лодку.

— Хочешь поработать, Николай Иванович?

— Можно.

Василий заглянул в его глаза, как в светло-голубой Байкал: на сорок метров видно каждую рыбешку, а уж глубже сорока ничего не видно.

Темная вода. И вдруг этот тип убьет его в лодке (веслом по голове), в надежде заработать на нем, то есть найти на нем рубля три? Бывают в Сибири такие типы.

— Знаешь, какая у нас работа?

— Знаем. Желаете прокопать свой ход до геенны..

— Что? — закричал Василий. — До чего?

Вспомнил: геенна огненная — это же церковное название ада. И вся его досада обернулась и вырвалась против невероятного смехотворного изображения его деятельности и цели.

— Сеня обрадовался твоей простоте, — сказал он, не удерживая свои мысли при себе. Сеня был виноват во всем. Он подбил ребят на побег и ограбление. И выдумка с геенной — его забава. Само собой, Сеня вцепился в такого выходца из Московии Ивана Грозного.

Василий сказал с яростью:

— Но такое строительство — слишком большая роскошь для первой пятилетки.

Индигирец молчал. Он старался осмыслить разговор начальника, минуя непонятные слова.

— Дело хозяйское, — сказал он наконец. — Может, не терпится выручить кого…

«Таких дикарей на Выми поискать», — подумал Василий с негодованием.

Николай Иванович замолчал, привлеченный рокотом гидросамолета над Байкалом.

— Так вот, Николай Иванович, в аду нам делать нечего… Но мы отыщем нефть хоть в аду! — Василий расхохотался, шутка показалась ему остроумной и очень смешной. — Мы эту адскую смолу выведем из преисподней наверх, и тогда, дорогой, мы перевернем весь ваш допотопный уклад жизни вверх дном, даже в тундре… Доберемся до вас — трактором, автомобилем и самолетом, даже в тундре на Индигирке. И прикончим древнюю дикость!

— Трактор что есть? — спросил Николай Иванович.

— Трактор придет на Индигирку, сразу его угадаете.

Василий указал, где копать, и дал ему три рубля.

— Это тебе на тот случай, если я задержусь.

Пинеженя держал три рубля в руке и всматривался в Василия, словно запоминал на всю жизнь.

— Где еще ты жил, Николай Иванович, кроме Индигирки?

— Нигде не жил. — Подумав, индигирец добавил: — Хаживал на Лене.

— На Лене, — повторил за ним Василий во внезапной рассеянности и забыл о пинежене.

Он пошел к мысу и говорил самому себе вслух:

— На Лене кембрий поднимается на дневную поверхность.

Николай Иванович чрезвычайно основательно упрятал деньги, не отрывая взгляда от спины удалявшегося начальника. В его голову запало слово, сказанное начальником: трактор. Слыхал он это слово в Якутии и по всей реке Лене и здесь, на Байкале. Все толковали о тракторах, а никто их не видел.

Он перекрестился и положил другой крест в квадрат на песке, начерченный начальником.

Он плюнул в ладони и крепко взял заступ.

Василий бросил завистливый взгляд на лодку и начал неторопливо взбираться по скале.

Скоро он убедился, что подняться на гребень мыса будет очень трудно.

Ребята и бригадир, несомненно, нашли какую-то тропу в обход мыса. Им повезло, а ему — нет.

Но зачем они потащили ненужные им геологические книги? И тетради с записями всех его маршрутов вокруг Байкала!.. Это не только материал для отчета. Василий ценил свои записи. Он был уверен, что их исчезновение оттянет еще на год открытие байкальской нефти, а это значило: сибирской нефти. За это надо судить, как за преступление против важнейших интересов государства! Это подрыв обороны…

Все в нем кипело от ярости и досады на себя. Лучше считать, что это еще одна шуточка Сени…

Он стал подниматься на гребень мыса, обогнул ползком затылок венчавшей его скалы. Скала была странно похожа сзади на круглую голову без шеи, в покатых плечах, обращенную лицом к морю.

Ползти пришлось через правое покатое каменное плечо, потом круто спускаться, лежа на спине и на одной левой ноге, свесив правую, — ногами вперед, по наклону вниз, упираясь ладонями в шершавости камня. И вдруг ноги повисли над морем. Ему стало жарко, он понял, что испугался.

В удивлении и в страхе он задрал голову и увидел над собой мощный выступ, нависший широким клином. Надо было вернуться — попятиться на спине вверх. Это нелегко было и опасно, может быть — безнадежно. Или прыгать в воду? Василий глянул вниз. Лучи утреннего солнца просвечивали воду на сорок метров в глубину.

Но три с половиной градуса тепла воды грозили судорогой пловцу. Тогда он не выплывет. Он помнил о старом ревматизме.

Множество птиц, потревоженных его вторжением, носились в угрожающей близости, чтобы отогнать врага от гнезд. Василий озабоченно озирал море.

Крылатые хищники начали ложную атаку, после которой могла последовать и действительная. «Выклюют глаза», — подумал Василий. Он уже немного отдохнул и с великим усилием встал левой ногой на узенькой каменной тесьме, а затем правой ногой, прижимаясь к скале спиной, распластанными руками и левым виском. Он уговаривал себя мысленно, что это мальчишество — двигаться дальше вперед, что это недопустимый азарт… и упрямо придвинул правую ногу к левой, а левая сама отодвинулась от правой, потянув Зырянова дальше и снова вверх.

Когда он прилег на левом плече мыса, за головообразной его верхушкой, уже в этот момент он не мог бы точно описать свой путь сюда, — так полно отдал ему все силы.

Над быстрым потоком за мысом на хорошо выбранном месте стояла палатка Зырянова. В ведре над костром варилось пшено (другой крупы у них не было) или чай. Лучше бы чай сейчас. Ребята сидели вокруг костра и с любопытством смотрели вверх, на появившуюся неожиданно голову начальника на скале. Сеня заслушался бригадира и мечтал.

Черемных рассказывал о легендарной чудо-голове на мысу. Он любил рассказывать легенды и верил в них. Василий с интересом прислушался. Оказывалось из слов Тихона Егоровича, что плечо скалы, где лежал Зырянов, было настоящим плечом и главовидная верхушка мыса была настоящей головой с бородой. Черемных рассказывал, будто бы мастера Чингисхана вырубили эту гигантскую скульптуру восемьсот лет назад…

Василий оглядел камень, пытаясь увидеть следы обработки, но они стерты были временем, должно быть. А может быть, время и было скульптором, начавшим свой труд задолго до Чингиса и продолжающим неустанно поныне?