Тайна дразнит разум

Хотя гражданская война и обошла Руссу, все же многие принудительные изъятия у населения для фронта заметно изменили облик курортного городка. Теперь на улицах не увидишь рысаков и сытых коней, запряженных в кабриолеты. Их сменили верховые да бракованные коняжки, везущие крестьянские телеги или старые колясочки извозчиков. Если раньше изредка гудели автомобили (красный — миллионера Киселева и черный — графа Беннигсена), то сейчас единственный лимузин уполномоченного губчека — и тот стоит без горючего. Не слышно рокота моторок на Полисти. И совсем исчезли мужские велосипеды.

Напрасно Леша доказывал, что велосипед дамский, что бинокль театральный, что вещи эти не подлежат изъятию, — постовой неумолимо вел его в участок, на Торговую сторону.

Центральная площадь бушевала. Утренний дождь отодвинул открытие базара до второй половины дня. Отцовские часы «Павел Буре» показывали шесть часов вечера. Однако на рынке было многолюднее, чем днем: многие боялись ловушки — выложишь товары, а тут облава. Поэтому старорусцы сначала присмотрелись, прислушались, убедились, а потом уж повалили на Торговую площадь. Среди народа, телег, обозов затерялась даже красная дощатая трибуна.

Не желая быть узнанным, Алеша надвинул на глаза вислый козырек четырехгранной кепки. В ней лежала книга, с которой Леша почти не расставался. Сейчас она выручит его. Он положит ее на стол дежурного. Тот увидит черный переплет с белесыми прожилками и откроет титульный лист. А название книжки таит в себе нечто важное. Леша, например, всегда читал немножко торжественно: «Элементарный курс философии». И чуть ниже: «Учебник логики». А кто не знает, что логика — главное оружие сыщика! И много ли таких парней на свете, которые без помощи учителя одолели науку о правильном мышлении? Воркун, пожалуй, не поверит, прощупает: «Ну, Смыслов, что такое силлогизм?» Алеша глазом не моргнет: «Силлогизм — сила логики, вывод из посылок, умозаключение».

Леша «очнулся» перед столом дежурного. И сразу понял, что речь идет о преступлении, которого он не совершил. У него даже язык пересох. Смешно и обидно: готовился в агенты, а предстал в роли похитителя своих же вещей, ехал в милицию по своей воле, а доставлен приводом, мечтал сотрудничать с Воркуном, а попал в компанию воров да самогонщиков. Нет, тут явное недоразумение! В приличном костюме не задержали бы. Но Леша варил соль не для того, чтобы приодеться.

Интересно, знает ли этот белобрысый усач в темной гимнастерке, что его пышные усы не скрыли от Лешиного взгляда верхнюю впалую губу — признак горячего, но безвольного человека? Леша разгадал, с кем имеет дело, а вот сидящий за столом наверняка не смекнул, что перед ним юноша, владеющий логическим анализом не хуже знаменитого сыщика…

— Товарищ дежурный, вы рассуждаете так: у бедного и вещи бедные, а этот, — Леша указал на себя, — одет бедно, но вещи богатые. Значит, украл…

— Факт, — буркнул тот, думая о чем-то своем.

— Не логично! В вашем силлогизме две неверные посылки…

— Чего-чего-о? — удивился дежурный, опуская в стакан с горячим чаем две таблетки сахарина, которые, как малюсенькие бомбочки, мигом взорвались, выкидывая на поверхность белую кипящую пену.

Леша вспомнил кипящий рассол на противне, поездку с мешочком соли в деревню, приобретенный браунинг, смерть Рогова и пожалел, что выехал без дяди Сережи. Нужно искать матроса в солдатских ботинках с подковкой, а тут самого поймали за голые пятки.

Поднимаясь над столом, белобрысый усач отчужденным взглядом ощупал босые ноги задержанного: «В блатном языке „посылка“ имеется, а „силлогизм“ слышу впервые. Похоже, босяк выдает себя за „графа“, владеющего особым жаргоном и собственным имуществом…»

— Слушай-ка, барон — рыжие штаны, у кого взял на «прокат» вещички? — насмешливо спросил он и, вытянув губу, подул на стакан, который держал в руке. — Ну-у?

Молодой рабочий вскинул голову. Его темно-синие глаза смотрели на усатого с возмущением, и в то же время в них светился веселый огонек. Лешина совесть чиста, а вот положение дежурного комично.

— Вы не очень-то наблюдательны. — Леша провел рукой по штанине из чертовой кожи: — Побурели от минералки. Я работаю каталем на курорте. А то, что ноги побиты, так я голкипер первой команды допризывников…

— Ты-ы? — сощурил глаз усатый, продолжая думать о своем. — Ты разве футболист?

— Да!

— Постовой! — Дежурный кивнул на боковую дверь: — А ну-ка Федьку Лунатика… — И снова обратился к Леше, но уже с потеплевшим взглядом: — Федька любитель футбола: всех игроков знает…

Старорусский вратарь оглянулся. Сначала из приоткрытой двери пахнуло хлороформом, а затем высунулась испитая физиономия с фиолетовыми подглазьями. Забавно: опухшие веки Лунатика не шевельнулись, но черные всевидящие глазки обшарили голкипера с ног до головы…

— Отпусти, — безразлично зевнул Федька и, как привидение, исчез за боковой дверью.

Обычно Леша, стоя в футбольных воротах, изучал лица болельщиков, а такой физиономии не припомнит. Скорее Леше знакома внешность дежурного. Честное слово, где-то встречал этого усача в темной гимнастерке.

Алексей забрал со стола свой бинокль и оглянулся, ища дверь в кабинет Воркуна. По словам дяди Сережи, начальник угрозыска как-то особо обставил свою рабоче-жилую комнату.

— Как пройти к Ивану Матвеевичу? Мне по делу…

Дежурный отодвинул недопитый стакан и открыл безотрадную голубизну глаз:

— Я Воркун. Ну?

Леша оторопел: «Вот номер! А может, врет? С чего бы это начальник стал дежурить? Впрочем, в этой сутолоке легче забыться: ведь погиб его друг».

На лице юноши удивление сменилось разочарованием. Воркун служил в армии разведчиком, был ранен, бежал из госпиталя, возглавил заградительный отряд по борьбе со спекулянтами; не раз проявлял героизм, имел орден Красного Знамени, — и вдруг заподозрил в краже рабочего парня, комсомольца. Хотя в эту минуту он смотрит на тебя, а видит мертвого приятеля…

— Ну, ты что? — очнулся Воркун. — Не отнимай время, выкладывай!

Но как говорить, если сам обмишурился — принял Воркуна за милиционера. И проситель неловко выдавил из себя:

— Хочу к вам… агентом…

— Почетное дело. — Воркун достал кисет с махоркой, продолжая стоять. — Говоришь, блатной язык нюхал? «Посылка», «силлогизм». Ну?

— Не знаю блатного. Это из логики. Я раздобыл учебник Челпанова, поскольку Шерлок Холмс — мастер логического анализа…

Иван Матвеевич попал впросак и дернул себя за ус:

— Анализом, экспертизой и мы занимаемся. — Он скрутил цигарку. — Ерша Анархиста знаешь?.. Нет. А Рысь?.. Нет. А Катьку Большеротую?.. Тоже нет! Ну а сам-то воровал? Имеешь приводы?

— Что вы?! — возмутился Леша. — Конечно, нет!

На бледном лице Воркуна скопились морщинки не то досады, не то сожаления. И он сокрушенно отрезал:

— Не подойдешь!

— Как так?! — Леша подался к столу. — Вам нужны агенты только из воров?

— И такие нужны: мой лучший агент — бывший рецидивист.

— Вы доверяете преступнику?

— Народ говорит: «Алмаз алмазом режется, вор вором губится». В нашем деле, дружище, опыт бывшего преступника иногда приносит большую пользу. — Воркун пустил клуб махорочного дыма в сторону окна с железной решеткой, за которой шумела воскресная базарная площадь. — Скажи, на курорте имеется полезная грязь?

— Даже чистая! Но преступник есть преступник! И он приносит лишь вред, а не пользу. Вы, Иван Матвеевич, допускаете ошибку в суждении…

— Может, и допускаю. — И, улыбаясь, Воркун опять кивнул на боковую дверь: — А вот Федька Лунатик, бывший рецидивист, не ошибается, взглянет и скажет: вор ты или нет. Так как сам профессор по этой части. Наш врач, что трупы вскрывает, сказал о нем: «Феноменальная интуиция!» А ты: «Преступник есть преступник». Книжный ты человек. Куда тебе к нам…

Из коридора ворвались голоса и поросячий визг. Затем в дежурку ввалился разгоряченный милиционер в белом морском кителе. Одной рукой он подталкивал рябого паренька лет десяти, а другой пожилую полную женщину с трепещущим мешком в руке…