Счастье само не приходит

— Дядя, мне не хочется. Поздно уже...

— Надо, надо, доченька.

Тетка, сидя за столом, неодобрительно покачала головой. Пришлось идти.

Не прошли они и нескольких шагов, как мужчина обнял ее и попытался поцеловать.

— Пустите! — стала вырываться Зоя.

Но тот и не думал отпускать ее. Тогда Зоя выпрямилась и внезапно укусила его за нос. Мужчина выпустил ее, полез в карман за платком, а Зоя бросилась бежать.

— Ах ты дрянь такая! — закричал он ей вслед.— Мы с тобой еще рассчитаемся!

Зоя появилась на пороге дома взволнованная, со слезами на щеках.

— Что случилось? — удивился дядька. — Чего так быстро?

— Он... он приставал ко мне... Я его укусила...

— Ну, захмелел мужчина. Ничего тебе не сделалось бы... Да ты знаешь, что это за человек?! Сейчас же догони и извинись!

— Ни за что!

Тяжелая рука схватила ее за ворот пальто и вытолкнула в черноту морозной ночи.

Над головой ярко светилась красноватая звезда. Зоя быстро замерзла.

«Пойду ночевать к подруге...» — решила она и постучала в окно соседского дома. Ей открыли. Соседка напоила горячим чаем, уложила спать вместе с дочкой. А утром принесла Зое записку и отдала, виновато улыбаясь:

— Вот... бегала к твоим...

Тетка писала: «Зоя, не дури, возвращайся домой».

Но Зоя не вернулась. Она пошла в горком комсомола и попросила направить ее в профессионально-техническое училище...

...Зоя шла в контору управления и вспоминала свое детство. Слова Комашко все не выходили из головы. «А что, если правда, как быть тогда?! Может, Остап на словах простил, а в душе... Нет, Остап не Арнольд. Он простил. Он же честный человек!»

Зоя не представляла теперь свою жизнь без Остапа.

За столом президиума в центре сидела секретарь комсомольского бюро Люба Зинченко. Рядом с ней Григоренко, чуть подальше — Остап Белошапка...

Сабит примостился в последнем ряду. Но и там, над всеми головами, виднелся его черный, как смола, ежик.

Люба, открывая собрание, не могла справиться с волнением. Вроде и не робкого десятка, а вот поди ж ты...

— Товарищи! По поручению городского комитета комсомола, — произнесла она дрогнувшим голосом,— вручаю Сабиту Нариманову комсомольский билет на вечное хранение.

Сабит подошел.

Люба подала ему билет, как положено — пожала руку и добавила:

— То есть на всю жизнь.

У Григоренко даже комок к горлу подступил. Так все вышло и торжественно и просто. Удивительные это слова: на вечное... Старшему поколению не оставляли билетов навечно. Требовали сдавать. Может, напрасно требовали. Но у комсомольцев тех времен остались навечно подвиги, мужество, беззаветная любовь к Родине...

— Товарищи, — смущенно произнес Сабит, — мало-мало жалко расставаться с молодостью. Теперь я кандидат партии и крепко обещаю вам — буду стараться быть достойный этого звания каждый день, каждый час. Партия — это моя жизнь. И это собрание останется в сердце на всю жизнь...

Под громкие аплодисменты Сабит с высоко поднятой головой пошел к своему месту.

— Внимание... — подняла Люба руку. — В бюро комсомольской организации поступило заявление комсомольца Остапа Белошапки, в котором он просит рекомендацию в партию.

Остап встал.

— Вопросы есть?.. — спросила Люба. — Пожалуйста...

— Для чего вступаете в партию? — раздался чей-то голос из последнего ряда.

Простой, казалось бы, вопрос. А попробуй ответь...

— Почему хочу вступить в партию? — начал волнуясь Остап. — Я понимаю так: в партии жизнь не пройдет зря... Хочу больше приносить пользы... всем людям...

Остап внезапно замолчал. Что еще сказать? Сразу нахлынуло множество мыслей, но как их выразить словами, чтобы все поняли, поверили?

— Садитесь, товарищ Белошапка, — сказала Люба. — Кто хочет высказаться?

— Белошапка хороший руководитель, — донеслось из зала.

— Знаем его! Голосовать!

— Голосовать!

— Есть предложение дать рекомендацию в партию!

— Ставлю на голосование.

— За... тридцать один, тридцать два... Я — тридцать третья. Против: один, два... А ты, Светлана?

— Воздерживаюсь.

— Кто еще воздержался? Так... три, четыре...

— Большинством голосов мы даем рекомендацию в партию комсомольцу Остапу Вавиловичу Белошапке.

«Не все доверяют, — подумал Григоренко. — Пожалуй, это и правильно, что не единогласно. Общее доверие еще заработать нужно».

— Переходим к следующему вопросу: «Задачи комсомольцев в связи с новыми заданиями комбинату». Слово имеет Сергей Сергеевич Григоренко — директор комбината.

Григоренко был краток. Говорил только о строительстве завода вторичного дробления и открытии нового участка по изготовлению полированных плит.

— Переходим к обсуждению. Кто выступит первым? Первому — без регламента, — обратилась к собранию Люба.

Желающих нет.

Сергей Сергеевич всматривался в лица. В зале тихонько разговаривают, перешучиваются. Значит, не задел за живое.

— Товарищи, не задерживайте себя...

Белошапка кивнул Любе, мол, давай я.

— Слово предоставляется Остапу Белошапке, — объявила Люба. — Прошу записываться для выступления.

Григоренко слушал Остапа и замечал, что в зале с каждой минутой становилось все оживленнее. Вот прозвучала громкая реплика, потом смех. Это Остап Светлану задел, которая бегает из цеха в цех неизвестно почему: то ли женихов ищет, то ли работу полегче... «А, вот и в мой огород камушек. На работу принимаем кого угодно, даже прогульщиков... Правильно подметил! Так... Теперь и до себя добрался...»

— Важный участок мне доверили: поручили вести все строительство комбината. Главный объект — вторичное дробление. Может, для кого строительство — проза, будни. Работа, и все. А я шире смотрю на это... И сразу за все хочется схватиться, все перевернуть, все силы отдать... Чем больше ответственность, чем больше спрос с меня, тем жить интереснее!.. — Остап замолчал, хотел, видимо, еще что-то сказать, но затем передумал и, махнув рукой, сошел с трибуны.

В зале сразу поднялся шум. Взметнулся лес рук.

— Дай слово!

— Запиши!

— Левый фланг желает говорить!

Выступающие сменяли друг друга.

— План дробления перевыполняется. Так некоторые думают, что можно загорать. Где перспективы...

«Завести на комбинате анкету: «Твое мнение о резервах производства», — пометил у себя в блокноте Григоренко.

— Иной считает себя культурным, как же — десять классов закончил. О чем угодно рассуждать может, а как чертежи читать, он — нуль без палочки. В наше время мало быть грамотным, нужно и в экономике разбираться, и чертежи без посторонней помощи читать...

— Надо научиться ценить каждую минуту. Некоторые отшучиваются: мол, работа не волк, в лес не убежит, — но это лодыри. Один опоздал на десять минут, другой раньше ушел на обед... Если подсчитать, сколько времени уходит на перекуры, болтовню, споры с мастерами... Особенно на участке мастера Бегмы. И это — на главном объекте...

— Всякий простой на строительстве должен рассматриваться как ЧП...

— Я выступаю от имени трех дробильщиков. Если вторичное дробление сейчас основной объект, просим перевести нас туда. Мы всегда втроем. У нас принцип: что бы мы ни делали, от нашей работы должен полезный след остаться! Надолго остаться...

Григоренко улыбнулся. «След... надолго остаться... А надолго ли сделанное мною сохранится? Многое ли смогу еще?..»

Люба Зинченко так и не выступила. Хотя готовилась, даже заметки набросала. Хотела сказать, что комсомольская организация выросла, теперь их сорок два человека, и что нечего сидеть в обороне. Пора идти в наступление против пьянства, бесхозяйственности, хамства...

«Нет, лучше эти вопросы сначала на бюро обговорим,— решила она. — А потом уже вынесем на отдельное собрание».

Григоренко шел с комсомольского собрания с таким чувством, словно побывал на уроке. И не преподавателем, а обыкновенным учеником.