Счастье само не приходит

— Понимаю...

— Ну, а я всегда тебя поддержу. Помогу. Я и сам толком не пойму, почему тебя Григоренко невзлюбил. У тебя и образование, и опыт, а все держит рядовым мастером, хотя и на ответственном участке. Ну ладно, присылай свою Марину ко мне на той неделе.

Глядя на Бегму, Комашко подумал: «Сможешь ли ты заварить кашу, или не хватит на это пороху?..»

Начальник дробильного цеха Драч, словно метеор, влетел в планово-производственный отдел.

— Здравствуйте, Михаил Андреевич! — поднялась ему навстречу Люба.

Но Драч, даже не ответив на ее приветствие, сразу ринулся в атаку.

— Ты, что ли, товарищ Зинченко, за меня план будешь выполнять? Так приходи, принимай цех, дроби щебень! С радостью передам все дела!

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась Люба.

Она уже привыкла к подобным выходкам Драча. Он частенько из-за какого-нибудь пустяка такой шум поднимал, что голова кругом шла!

— Опять комсомольцев на стройку сманиваешь?! Думаете, если пустили дробилку ЩКД-8, так она сама будет щебень давать? Да? Мало того, что Григоренко навалил строительных работ по самую завязку, так еще ты людей переманиваешь!

— Сколько уходит?

— Она еще спрашивает? Твоя же работа! Скоро весь цех разбежится! Но это же производство! Механизмы! Оборудование!..

— Нет, серьезно, сколько уходит?

— Трое ушли, и еще человек десять собираются. Прекрати это дело, я настаиваю! Так дальше нельзя. Недопустимо!

— Недопустимо, говорите... Но ведь уходит всего тринадцать человек! Я думала — тридцать или пятьдесят!.. А для кого в первую очередь необходим завод вторичного дробления? Для вашего же цеха, для ваших людей. Новейший завод с автоматикой, со всеми удобствами! Люди в белых халатах будут работать! Вашему цеху легче станет!..

Эти слова несколько утихомирили Драча.

— Мне щебень дробить нужно. Понятно? — более спокойно проговорил он. — Людей дам только на наладку оборудования, так и знайте. Больше ни одного человека...— И Драч так же внезапно исчез за дверью, как и появился.

Комашко сам привел Марину в лабораторию, что находилась в помещении, пристроенном к старому зданию вторичного дробления.

Оборудование в лаборатории не сложное: весы, сита, ведра, электрическая печь. Весы для взвешивания, сита для просеивания, электропечь для просушивания и ведра — носить щебень для анализа.

— Боязно как-то. Справлюсь ли? — посмотрела Марина на Комашко.

Она сняла пальто, жакет и осталась в коротеньком легком платье, которое подчеркивало ее стройную фигуру.

— Справитесь, Марина! Справитесь! — Арнольд Иванович поймал ее шершавую сильную руку, ощутил тепло.— И ручки будут другими — чистенькими, гладенькими. Женские руки должны быть нежными, их целуют мужчины.

— Мои еще никто не целовал, — ответила Марина и взглянула на главного инженера большими темными, почти черными глазами. Сразу же вспомнила: было, целовал один...

— Не поверю. Такие ручки... Пальцы у вас музыкальные. ..

— Вы смеетесь надо мной, Арнольд Иванович? — зарделась Марина.

— Нет, я серьезно. У пианистов такие пальцы. Вы когда-нибудь играли на музыкальных инструментах?

— Нет, я пою в нашей самодеятельности.

— Слышал. У вас красивый голос. Вас, Марина, должны хорошие специалисты прослушать. Голос — это талант, его ни за какие деньги не купишь. А талант, он как зерно. Если упадет на асфальт или в песок — сразу погибнет. А попадет в чернозем — колосом нальется.

Марина не стала говорить Комашко, что была на селе лучшей балалаечницей. Еще посмеется главный инженер. Что это за инструмент — балалайка.

— Что я должна здесь делать? — спросила она. — Вы сами покажете? Или мне дожидаться, когда из командировки вернется инженер-лаборант?

— Сам покажу, Марина. Наука эта несложная. Принести четыре ведра щебня. Просушить. Взвесить и просеять на ситах. Записать вес каждой фракции и перевести в проценты. Надеюсь, проценты вы изучали в школе?

— Учила, — улыбнулась Марина.

— Гранит у нас почти одного качества, поэтому больших расхождений во фракциях не бывает. Когда выявите, что пылевидных частиц свыше одного процента, поднимайте шум. Инженеру-лаборанту докладывайте. Если его не будет — мне. Или Драчу. Или сменному мастеру.

— А они меня послушают?

— Послушают. За брак теперь здорово перепадает. Главное — заполняйте паспорта. Каждый железнодорожный эшелон щебня должен иметь паспорт. Как человек не может быть без паспорта, так и наш щебень без этой бумажки. Поняли?

— Поняла.

— А теперь давайте сделаем лабораторный анализ вместе.

Комашко снял пальто и аккуратно повесил его на вешалку.

Ветер крепчал. Небо все сильнее затягивали тучи. Лисяк оббил валенки от снега и вошел во времянку мастера. Бегма, как всегда, «забивал козла».

Ростислав протиснулся к игрокам.

— К вам на работу пришел, — сказал он Бегме.

Но тот не обратил никакого внимания на Лисяка. Ему некогда: в руках домино, во рту папироска. Он следит за игрой и азартно бьет по столу. Ему везет.

— Кончил!.. Конопля, возьмешь Лисяка к себе подсобным.

«Значит, мастер уже знает. Белошапка, видимо, сказал».

Егор Конопля тронул Бегму за рукав, придвинулся ближе и тихо, чтобы никто не слышал, спросил:

— Зачем Лисяка к нам прислали? Не в начальники метит?

— Дурень. Для этого дела человек должен быть со специальным образованием.

— Но говорят, он раньше в начальниках ходил.

— Какой там начальник! Бригадиром работал.

Бегма вышел из прорабской и посмотрел на небо. Облака плывут и плывут, догоняя друг друга. День промозглый, идет мокрый снег. Бегма ударил железным шкворнем по висящему рельсу. Потом подозвал Ростислава и спросил, хитровато прищурив глаз:

— Сам напросился к нам или направили?

— Сам.

— Ну и дурак. Там заложил взрывчатку — трах, бах. И снова сиди. А здесь... И зарплата... не густо.

Из прорабской высыпал народ. Приступили к работе.

Некоторое время Лисяк и Конопля молчали. Каждый был занят своим делом.

— Значит, в подсобники ко мне? Надолго? — не выдержал наконец Конопля.

— Пока не научусь кладке. Я как-то пробовал, в далекой молодости...

— А сейчас какая нужда заставила?

— Новая специальность никогда не помешает. Пригодится.

— Был бригадиром, а теперь — учеником, подсобником. Понятно еще, если бы и сюда бригадиром. Кстати, должность свободная. Меня-то на вороных прокатили...

Конопля вел кладку степенно, не торопясь. Потом устраивал себе, как любил говорить, «перекур с дремотой». Однако сегодня особенно не подремлешь, погода не позволяет.

— Слушай, Егор, а почему вас называют бригадой «Ух»?

— Очень просто, — усмехнулся Конопля. — Бригада «Ух» работает до двух!.. Ну, шабаш, скоро обед.

Подошел Верхогляд:

— Ну как, может, того... по рыжику, а? На троих. Жинка такую закуску положила, пальчики оближешь!

— А этого не хочешь? — показал ему кукиш Лисяк.

— Ну ладно, завтра отдашь, — по-своему истолковал его жест Конопля. — Так я побежал...

Глава четвертая

Григоренко приходил на работу всегда без четверти восемь. С утра, как правило, он, не заходя в управление, ехал на основное производство. Это, конечно, не означало, что директор избегал кабинетных дел. Вовсе нет. Но если зайдешь в кабинет, то до самого обеда не выберешься. Пока почту прочтешь, пока со сводками ознакомишься, а там начнутся звонки... В рабочее время Григоренко просматривал только папку «К докладу», подписывал лишь самое неотложное. Остальные же бумаги читал вечером, когда в управлении наступала тишина. И сколько бы ни было документов, ничего не оставлял на завтра.