Иначе жить не стоит

Революция надолго оторвала Матвея Денисовича от его профессии. Подполье, красногвардейский отряд, комбеды, фронты… С Юрасовым он столкнулся в Петрограде уже в двадцатом году — похудевший, в потертом пальто, тот насмешливо отрекомендовался:

— Безработный инженер. Впрочем, разыскал в Публичной библиотеке старинные рецепты и делаю свечи для товарообмена, так что по-вашему — кустарь-одиночка, мелкая буржуазия.

Года два спустя, приехав в командировку на Волховстрой, Матвей Денисович встретил там Юрасова — уже в роли одного из руководящих инженеров. Юрасов, кажется, не очень верил в реальность ленинского плана ГОЭЛРО, хотя, как выяснилось, работал в одной из комиссий по разработке этого плана.

— Полюбуйтесь, преобразователь мира! — сказал он тогда. — Проектирую кабель-кран… в дереве! Металла нет, действуем топором и лопатой! Но вы бы видели, какие тут есть умельцы-плотники!

Постепенно Юрасов стал одним из виднейших гидротехников страны. Матвей Денисович не раз производил изыскания для проектов Юрасова, они встречались на обсуждениях, иногда спорили, иногда соглашались друг с другом. Но всегда в глубине души оставалось у Матвея Денисовича сомнение: что он такое, этот знаменитый теперь Юрасов? Талантливый деляга? Умный, холодный специалист, признающий только блеск дерзкого технического решения?..

И вот он сидит напротив Матвея Денисовича за ресторанным столиком и, забыв о собеседнике, смотрит на сверкание несильных струй фонтана. Молчит и покусывает нижнюю губу.

— Я дважды делал предложение Надежде Григорьевне, — вдруг сказал он и посмотрел на Матвея Денисовича — знает ли он об этом.

Матвей Денисович удивленно приподнял брови.

— Самой поразительной ее особенностью было полное соответствие всех ее поступков — идеалам, — тихо сказал Юрасов. — Редкая цельность натуры. Но беречь себя она не умела. Вот и теперь, наверно, не сумела. Есть около нее близкие люди?

Должно быть, он хотел узнать, есть ли у нее муж. Матвею Денисовичу было трудно говорить об этом, он односложно ответил, что возле нее — сестра.

Юрасов снова покрутил шеей, как бы высвобождая ее из воротничка, и круто переменил разговор. Принесли рыбу и вино. Юрасов оживился, он с интересом слушал Матвея Денисовича, возбужденно и сердито излагавшего свои замыслы. Матвей Денисович сам не заметил, как заговорил о них. Чего ради? По давней привычке в споре с Юрасовым укрепляться на своем? Из желания убедиться, что этот человек и теперь неспособен загореться мечтой?

— Эко вы замахнулись, — сказал Юрасов, — и не забыли юношеских мечтаний. Помните… Чернышевского?

Это было на первом курсе, вскоре после того, как в их жизни появилась медичка Надя. «Что делать?» было ее Евангелием, Вера Павловна — идеалом. Она мечтала о служении народу, о врачебном подвижничестве где-нибудь в глуши, об идеальной любви гармонических людей. Матвея Митрофанова пленило у Чернышевского другое — в страшных потемках тогдашней России этот великий бунтарь верил, что труд станет потребностью души, что освобожденные люди превратят бесплодные пустыни в цветущие сады, по-своему направят течение рек, научатся изменять климат. Увлеченный, Матвей выдвигал гигантские проекты преобразований, дойдя до озеленения Сахары. Юрасов слушал, слушал и сказал: «Терпеть не могу беспочвенной болтовни!»

Матвей Денисович и теперь на миг запнулся, будто снова услышал этот леденящий упрек. Но нет! Мечта не была беспочвенной. Ее подготовила вся его жизнь — и те подпольные листовки, и бешеная борьба с контрреволюцией, и скитания по песчаным барханам Средней Азии, где он занимался проблемами орошения. Он видел, как поднимались к новой жизни нищие кочевники, и хотел дать им воду, изобилие, грамоту, возможность настоящего развития… Позднее, скитаясь по стране с изыскательскими партиями, он прикоснулся к другим проблемам пустынь. Огромные сокровища лежали нетронутыми в недрах неосвоенной земли. Уголь, нефть, железная руда, редкие металлы, сера, медь, цинк… почти всю таблицу Менделеева можно там найти, и каждый элемент — в запасах промышленного значения. Но как подобраться к ним в этом безводном краю? Нет, решение должно быть кардинальным — надо менять климат, географию, экономику, быт… Комплекс проблем и комплекс крупнейших работ!

Юрасов высмеет его замыслы? Что ж, не в первый раз. Он не боялся юрасовского скептицизма. Он чувствовал за собою проверенную жизнью правду своих убеждений, смелость партии, сумевшей развернуть огромные силы народные для созидательных подвигов пятилеток. А что такое пятилетки, как не коренное и стремительное преобразование страны! Ведь и Юрасов всем своим талантом участвует в этом, крупно участвует. Он не воспринимает поэзию преобразования мира? Но он служит ей!

— Вы верите только цифрам и расчетам? Пожалуйста! Сейчас идет борьба за хлопок, мы все еще покупаем его на золото. Средняя Азия и Азербайджан могли бы завалить страну хлопком. Но где взять воду?.. Я подсчитал: три реки — Амударья, Сырдарья и Кура — могут оросить примерно десять — пятнадцать миллионов га плантаций, а земель, жаждущих орошения, не меньше двухсот — двухсот пятидесяти миллионов! Меня прямо жгут эти цифры! А в это время три полноводных сибирских реки — Енисей, Лена и Обь — сбрасывают в Ледовитый океан тысячу четыреста тридцать миллиардов кубометров воды! Бесценная для юга влага уплывает через районы вечной мерзлоты, через тайгу и тундру. А между тем…

Он отодвинул тарелки и рюмки, выложил на стол блокнот и уже привычно набросал карту.

— Вот смотрите! Длинная гряда гор и возвышенностей тянется через всю страну, как бы отрезая север от юга. И только в одном месте — в Тургае — гряда разрывается. Исследуя ложбину Тургайских ворот, геологи и топографы нашли бесспорные следы когда-то протекавшего там могучего потока. Поток промыл гигантской ширины русло, почвы хранят речные отложения. Сколько тысячелетий назад это было? Какие геологические сдвиги повернули реку на север? Как бы ни было, мы вправе прокорректировать природу, исправить ее ошибку и дать новую жизнь громадному краю! Рудники и заводы на Тургайском плато, хлопковые плантации и фруктовые сады, виноградники и бахчи на месте нынешних песков, — вы понимаете, какое это благо!

Юрасов отпил вина из бокала и задумчиво сказал:

— Все это верно. Но вы слишком узко берете проблему. Надо ставить ее шире и перспективней.

Матвей Денисович выронил карандаш. Такой упрек он слышал впервые.

— Вы как бы отмахиваетесь от Сибири — вечная мерзлота, низкие температуры, тайга! А между тем мы еще только открываем ее богатства, и движение индустриализации будет неизбежно идти на восток — но Сибири и до Приморья. Хабаровский нефтеперегонный завод, Сахалинские промыслы, Комсомольск, Колыма — это форпосты предстоящего наступления. Так что проблему надо решать крупным планом с учетом развития и севера, и юга, и Дальнего Востока.

Матвей Денисович немного растерялся от неожиданного поворота беседы.

— Я думал главным образом о проблеме водоснабжения Средней Азии. Хотя, разумеется…

— Надо брать главное! — воскликнул Юрасов, и в его лице проступила как будто совсем не свойственная ему увлеченность. — Главное — энергетика! Рост производства электроэнергии должен опережать рост промышленности. А мы в этой области — нищие. Перед революцией Россия производила меньше двух миллиардов киловатт-часов в год и занимала пятнадцатое место в мире. В тысяча девятьсот двадцатом году… — Юрасов усмехнулся и прямо поглядел в глаза собеседника, — в тот год, когда вы меня встретили кустарем-одиночкой, производящим свечи по рецептам семнадцатого века… Да, выработка электроэнергии была тогда в четыре раза меньше довоенной, и в тот же год Ленин создал ГОЭЛРО.

Казалось бы, гидротехник гидротехнику мог не рассказывать об этом. Но, видимо, Юрасову было дорого такое сопоставление. Его загоревшийся взгляд спрашивал: ты — понимаешь? Впрочем, он тут же продолжил суховатым голосом специалиста:

— Как вы знаете, план ГОЭЛРО многим казался нереальным — в том числе и мне. Он выполнен лет семь назад, к девятьсот тридцать первому году. В данное время наметки плана ГОЭЛРО перевыполнены более чем в три раза. Но что такое сорок миллиардов киловатт-часов для нашей страны? По сравнению с довоенными двумя миллиардами — гигантский скачок, по сравнению с потребностями городов, промышленности и сельского хозяйства — голодная норма. Как ближайшую задачу мы должны осуществлять производство примерно двухсот миллиардов киловатт-часов в год.