Пирамида

— Ну что, юные чиновнички, приступим к процессу? Или процессоры не тем заняты? — Он постучал пальцем по лбу. — Не все процессанты на местах? Или нечего процессировать?

Намек поняли и, кажется, обиделись на него. Правда, Савин, очень похоже копируя Ольфа, глубокомысленно произнес:

— Ля процессорес дю процессуарес нихт процессирен дель процессантес, — и невозмутимо пыхнул трубкой, распространяя медовый аромат «Золотого руна». Но остальные шутку не поддержали и демонстративно приступили к «процессу». «На „чиновничков“ обиделись», — вздохнул Ольф. Ему ничего не оставалось, как начать руководить «процессом».

А руководить оказалось далеко не так просто, как представлялось когда-то Ольфу, глядя на Дмитрия. Первое, что обескураженно обнаружил Ольф, — ему никак не удавалось быть в курсе их дел. И когда они приходили к нему с вопросами и предложениями, Ольфу требовалось немало времени, чтобы как следует понять, о чем идет речь. Дмитрию, насколько помнил Ольф, нужно было для этого не больше минуты. И по взглядам ребят Ольф видел, что помнил об этом не только он. Но хуже всего было то, что он сам не был уверен в правильности доброй половины своих советов, — и они это тоже чувствовали, хотя, как правило, охотно соглашались с ним. Даже, пожалуй, охотнее, чем с Дмитрием. Но не трудно было догадаться о причинах такой сговорчивости. Просто им было все равно — или почти все равно. Как-то Ольф, подходя к дверям, услышал веселый голос Полынина:

— А мне до лампочки…

Ольф не знал, к чему это относилось, — когда он вошел, разговор тут же оборвался, — но был уверен, что догадался правильно. Все равно. До лампочки. До фени. До фениной мамы. Все это были слова из его же собственного лексикона…

И отношение к нему самому тоже изменилось. Прежней товарищеской близости как не бывало. Они не прочь были в шутку подразнить его «начальствованием», но скоро Ольфу показалось, что шутка повторяется слишком часто. А однажды, когда Алла Корина словно ненароком сказала ему «вы», Ольф сердито покосился на нее, но промолчал. Но когда Алла повторила это и в придачу назвала его Рудольфом Тихоновичем — было это при встрече в коридоре, — Ольф резко остановился и круто повернулся на каблуках.

— Вот что, сестрица Аленушка, — зло заговорил он, сдвинув брови, — бросьте вы эти фокусы…

— Да ты что? — удивилась Алла. — Я же пошутила.

— Надо думать, — мрачно посмотрел на нее Ольф. — Не хватало еще, чтобы ты серьезно сказала.

— А чего ты тогда взбеленился? — теперь уже Алла обиделась.

— А то, — Ольф повысил голос, — что вместо того, чтобы помогать мне, вы только зубы скалите.

— Мы? А я что, за всех ответчица?

— Нет, разумеется, — сразу сдался Ольф, склонил голову и шаркнул ботинком. — Пардон, мадемуазель. Куда уж там до ответчицы.

И Ольф отошел, досадуя на себя за нелепую вспышку раздражения.

«Чаепития» проходили теперь скучно и коротко. Ребята с такой готовностью взваливали на Ольфа ответственность за все решения, что однажды он взорвался:

— Слушайте, вы, оглоеды… Мне что, одному все это нужно?

— Да что все? Чем ты недоволен? — изумился Воронов.

— А тем, — заорал Ольф, — что вы сидите сложа руки!

— То есть как это? — опешил Савин.

— А так, — уже тише сказал Ольф, — что ни хрена не хотите делать. Работаете как из-под палки, думать совсем разучились. Но учтите, я над вами цепным кобелем стоять не буду. Если и дальше так пойдет — поищите себе другого руководителя. А вернее, вам его найдут.

Угроза подействовала — другого руководителя они не хотели. Ольф, бесспорно, их устраивал. Разумеется, только пока, на время отсутствия Дмитрия Александровича… И они так старательно стали изображать «бурную творческую деятельность», что Ольф через полчаса сказал:

— Ну, хватит, комедианты… По домам.

И они мигом исчезли, избегая его взгляда. Осталась только Жанна, молчала, глубоко задумавшись о чем-то. Ольф, сумрачно взглянув на нее, сказал:

— Что-то плохо получается у меня.

— Зря ты накричал на них.

— Это уж точно. — Ольф усмехнулся. — Кричат всегда зря. Трудно мне…

— И из меня помощник никудышный. Все из рук валится…

— Может, в отпуск поедешь?

Жанна с недоумением взглянула на него:

— Сейчас?

Ольф отвел взгляд и промолчал. Жанна поднялась:

— Поедем домой.

Когда они подходили к дому, Жанна ускорила шаги и почти вбежала в подъезд, держа наготове ключи. Ольф вошел следом за ней и увидел, как она разворачивает и трясет газеты. Оба почтовых ящика — и ее, и Дмитрия — были открыты. Жанна небрежно сложила газеты и приказала Ольфу:

— Открывай свой.

И хотя Ольф видел, что в его ящике ничего нет, он открыл его. Жанна молча повернулась и стала медленно подниматься по лестнице, держась за перила и внимательно глядя себе под ноги. Когда она дошла до своей двери, Ольф позвал ее:

— Жанна!

Она подняла голову, и Ольф сказал:

— Не надо так, Жан.

— Как «так»?

— Он приедет.

Жанна вдруг засмеялась:

— Ну разумеется, приедет. Хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи.

— Не говори так. Он приедет совсем, к нам… к тебе, — не сразу добавил он.

— А если нет?

— Этого не может быть.

…Группа жила как будто одним ожиданием. Они работали, конечно, но так вяло и неохотно, что тошно было смотреть на них. Наверно, дело было не только в отсутствии Дмитрия. Возможно, это был вполне естественный спад после большой напряженной работы… Ольф уже ни в чем не упрекал их и не призывал засучивать рукава — у него и самого не было никакого желания работать.

Однажды пришел к нему Воронов, положил пачку исписанных листов.

— Что это? — спросил Ольф.

— Ваше задание выполнено, товарищ начальник.

— Ах, да! — Ольф не сразу вспомнил, какое у него было задание, и стал просматривать листки. — Ну что ж, отлично сделано.

— Да? — Воронов насмешливо поднял брови. — А по-моему, не очень.

— Не понимаю. — Ольф насторожился.

Воронов невесело вздохнул:

— Да что тут понимать… Только вчера до меня дошло, что сделать можно было по-другому и гораздо лучше.

— А именно?

— Это же типичное частное решение, приемлемое только для нашей работы.

— А чего бы ты хотел?

— А того, чтобы этот винтик, — Воронов ткнул пальцем в листки, — годился бы не только для нашего агрегата, а для прочих также.

— А как это сделать?

— Да можно было…

Воронов показал ему, как можно было расширить задачу. Ольф увидел, что действительно могла получиться вещь более значительная и интересная.

— Да, ты прав, Ворон. Жаль, сразу не додумался. И я маху дал… Слишком конкретное задание — так?

— Так, — безжалостно подтвердил Воронов.

Ольф закурил и невесело усмехнулся:

— С Дмитрием Александровичем такого, конечно, не могло случиться? Уж он-то наверняка увидел бы эту возможность?

— Не знаю, — куда-то в сторону бросил Воронов.

— Врешь, знаешь. Увидел бы. А вот я не увидел. — Ольф развел руками. — Виноват, конечно, но заслуживаю снисхождения, не так ли?

— Да брось ты…

— Бросить недолго. — Ольф угрюмо посмотрел на него. — Заново делать не будешь?

— Потом, может быть.

— Ну ладно, иди.

Воронов ушел. Ольф встал, прошелся по комнате, посмотрел на Жанну и тоскливо сказал:

— Знал бы, где он сейчас, поехал бы за ним, связал и сюда доставил бы… Проклятые «бы» мешают… Не подавать же на розыск в милицию?

— Уже, — сказала Жанна, не поднимая головы.

— Что уже? — опешил Ольф.

— Была я в милиции. — Жанна вздохнула и перевернула страницу журнала.

— Ты что, серьезно?

Жанна промолчала.

— И что тебе сказали?

— Что оснований для розыска нет.

Жанна положила на журнал руки и стала разглядывать ногти.

— Что-нибудь еще говорили?

— Да, — безучастно отозвалась Жанна. — Спросили, кем он мне приходится.

Лицо Жанны вдруг некрасиво искривилось, она качнулась вперед, уронила голову на руки, но тут же вскинула ее, тыльной стороной ладони вытерла глаза и сухо сказала: