Пирамида

— Вот что мы пока имеем. Как видите, слишком много неясного и спорного. И я сам еще очень многого не понимаю. Я даже не знаю, по какому из всех этих возможных направлений пойдет наша работа. И возможно, что выяснится это еще не скоро. И к чему приведут наши усилия — тоже не знаю… — Он помолчал и, оглядывая притихшую аудиторию, продолжал: — Откровенно говоря, я приготовил для вас небольшую речь. Мне хотелось рассказать прежде всего о тех трудностях, которые нас ждут. Что трудности эти будут очень велики, для меня очевидно. Я даже думаю, что не всем они окажутся по плечу. Возможно, и мне тоже… И я хотел, чтобы вы как следует подумали, прежде чем браться за эту работу. То есть я и сейчас этого хочу, — поправился Дмитрий. — Но вот расписывать черными красками предстоящую нам нелегкую жизнь мне почему-то уже не хочется. Хотя жизнь у нас действительно будет нелегкая, это я вам могу обещать довольно твердо. Но когда я рассказывал и смотрел на вас, мне пришло в голову, что пугать вас — дело достаточно безнадежное. И не только потому, что народ вы бесстрашный.

Кто-то засмеялся, и Дмитрий тоже улыбнулся.

— Я думаю, вряд ли вы обидитесь на меня, если я скажу, что поняли вы пока что не очень много…

— Вернее, очень немного, — сказал Ольф.

— Возможно, — согласился Дмитрий. — Какое из этих двух выражений больше соответствует истине, выяснится в ближайшее время. И вполне может быть, что, когда вы поймете чуть больше, кто-то из вас решит, это эти проблемы вовсе не стоят того, чтобы тратить на них время и силы…

Предупреждая начинающийся шумок протеста, Дмитрий поднял руку:

— Товарищи теоретики, вы напрасно так реагируете на мои слова. От души желаю никому из вас не приходить к такому решению, но предусмотреть его необходимо. И если такое все же с кем-то случится, убедительная просьба — откровенно сказать мне об этом. Поверьте, так будет лучше для всех нас. И ничего зазорного в этом нет. Я почему-то думаю, что сейчас никто из вас такого не скажет, но со временем…

Он замолчал, и кто-то сказал:

— Ясно, Дмитрий Александрович.

— Ну что ж, тогда приступим ко второму заходу… С чего начнем?

Наступило минутное замешательство, и наконец Полынин неуверенно сказал:

— Наверное, с самой первой строчки.

— Что ж, с первой так с первой…

Дмитрий взял мел, но вся доска была исписана, а стирать как будто ничего нельзя было. Он задумчиво потер переносицу и сказал:

— Пожалуй, нам понадобится еще одна доска.

— Это мы мигом, Дмитрий Александрович, — торопливо вскочил Савин. — Орлы, за мной!

И трое отправились за доской. Дмитрий внимательно глядел на первую строчку, думая о том, с чего лучше начать, и услышал жалобный голос Дины Андреевой:

— Дмитрий Александрович…

— Да? — Дмитрий повернулся к ней.

— Есть хочется…

— Есть? — не сразу понял ее Дмитрий. — Ну да, конечно…

Он взглянул на часы и увидел, что говорил почти два часа, и хотел сказать, чтобы все шли на обед, но на Дину набросились со всех сторон:

— Динка, нишкни!

— Ты же давно собиралась на диету сесть… Вот и начинай прямо сейчас!

— Презренная раба желудка!

— Охальница!

— Никуда мы не пойдем!

— Да там уже и есть нечего!

Дина возмутилась:

— Чего набросились? Я и сама не хочу идти! Но за бутербродами мы можем сбегать, пока доску принесут?

— А это идея!

— Братцы, шапку по кругу!

— У сей женщины весьма практичный ум!

— И пивка не мешало бы…

— Обойдешься…

Кто-то действительно пустил по кругу роскошную меховую шапку, и в нее посыпались рубли и мелочь.

— Кто у нас самый быстрый?

— Витька, жми!

И уже минут через двадцать, торопливо дожевывая бутерброды и вытирая пальцы бумагой, они приготовились слушать Дмитрия.

Обнинск. 1963–1973