Пирамида

— Да, — мягко сказал Дубровин. — Не тебе одному приходила в голову эта идея.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал Дмитрий. — Вы имеете в виду Гейзенберга и Фейнмана.

— Да. И еще кое-кого.

— Их идеи мне кажутся также бесперспективными. Это всего лишь полумеры, которые наверняка ни к чему не приведут. Гейзенберг и Фейнман пытаются сделать шаг в сторону — и только. А я хочу вернуться назад, к самым истокам, и попытаться нащупать другой путь. Возможно, это безнадежная затея, на которую может решиться только сумасшедший. Пусть так, но от этой идеи я не откажусь — пока, по крайней мере. Ни о чем другом я думать все равно не способен. Не знаю, надолго ли меня хватит, но уж несколько лет это наверняка займет. Вот почему я не смогу дальше руководить сектором. Тянуть в эту пучину других — увольте. Да никто и не согласится идти за мной — и правильно сделают. Пусть ребята займутся тем, что им по силам. Я думаю, Ольф великолепно справится с ними.

— Ольф?

— Да. Вас это не устраивает?

— Ты забываешь о том, что эти ребята — твои ученики. Что группа создана тобой по существу из ничего. Ты для них — самый большой и, в практическом смысле, единственный авторитет. И всю дальнейшую работу они прочно связывают только с тобой.

— Вы преувеличиваете.

— Нет, я ведь знаю их отношение к тебе… На том празднестве, — Дубровин улыбнулся, — это очень хорошо было видно. И Ольфу, несмотря на все его превосходные качества, будет нелегко с ними.

— Ну, а что делать? Вы же сами понимаете, что я не могу втягивать их в свои сумасшедшие идеи. А быть формальным руководителем — абсурдно.

Дубровин помолчал.

— Вот что, Дима… Нет необходимости решать этот вопрос сейчас.

— Есть такая необходимость, Алексей Станиславович. Во-первых, я должен чувствовать себя совершенно свободным, ничем не связанным. Во-вторых, они должны сразу узнать, что я не буду работать с ними, и соответствующим образом настроиться и взяться за новую задачу. Зачем им терять время? Тем более что выбирать им есть из чего — пусть сразу и берутся за работу. Сейчас, после этой удачи, им кажется, что они могут горы своротить. И на здоровье, пусть ворочают.

— Хорошо, я подумаю об этом, — сказал Дубровин таким тоном, что Дмитрий понял — сказано для того, чтобы прекратить спор. — А теперь и тебе придется подумать и, по возможности, увязать свои планы с тем, что я сейчас сообщу. Во-первых, на Ученом совете принято решение — пока еще не официальное, но это уже детали — по результатам вашей работы присвоить Алексеевой кандидата, а тебя рекомендовать к докторской.

— И все?

— Мало тебе? — улыбнулся Дубровин.

— Я не о том. Доктора — только мне?

— Да. Но и это еще не все. На сентябрь намечен твой доклад на сессии Академии наук.

— Ольф сделает.

— Ну, там видно будет. Лучше, конечно, если бы ты сделал… Ты хочешь что-то сказать?

— Да. Если давать доктора, то не только мне.

— Кому же еще?

— Мелентьеву.

Дубровин нахмурился:

— Милый мой, а тебе не кажется, что ты… недооцениваешь способности членов Ученого совета? И мои в том числе?

— Нет. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, кто что делал в этой работе.

— Но идея была твоя. И главные решения в этой работе принимал ты. За это тебя и представляют к докторской степени.

— Но и Мелентьев сделал много. Очень много, — подчеркнул Дмитрий. — Кроме того, у него и других работ немало — и более значительных, чем прежние мои работы. Я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели его кандидатуру.

— Хорошо, — отрывисто сказал Дубровин. — Я сделаю такое предложение в Ученом совете, но и только. Поддерживать его кандидатуру я не буду. А тебе придется составить докладную и отметить то, что он сделал.

— Это несложно, сегодня же сделаю.

— Ты так торопишься уехать? — Дубровин помолчал и невесело сказал: — Ладно, иди.

— Завтра когда к вам прийти?

— Я сам позвоню.

Ольф встретил его мрачным вопрошающим взглядом.

— Не рычи, Тихоныч, — мирно сказал Дмитрий. — Подожди до завтра.

— Ну-ну.

— Я домой поеду, голова что-то разболелась.

— Поезжай, что ты мне докладываешься, — отвернулся Ольф.

На следующий день, не дождавшись звонка Дубровина, Дмитрий сам пошел к нему. Дубровин, взглянув на часы, сумрачно проговорил:

— Явился — не запылился… Рано, я же сказал — сам позвоню.

— Говорили с Грибовым?

— Говорил.

— Ну и что?

— Не нравится ему твоя затея.

— Можно было предполагать… И что вы все-таки решили?

Дубровин, как-то жалко глядя на него, тихо попросил:

— Дима, послушай ты меня, старого лысого дурака, — не езди, а?

Дмитрий отвел взгляд от его лица.

— Что-то рано вы в старики записались.

— С такими, как ты, постареешь, — вздохнул Дубровин.

— И много у вас таких? — натянуто улыбнулся Дмитрий.

— Да вот один нашелся на мою голову… Может, не поедешь?

— Не могу, Алексей Станиславович.

— Ну, поезжай, что делать, — печально сказал Дубровин. — А все-таки зря ты это затеял.

— Может, и зря, — согласился Дмитрий, — но другого выхода не вижу. Вот заявление, отдайте Торопову сами, объясните ему…

— Какое заявление?

— Об увольнении, какое же еще?

— Ну, знаешь ли… — рассердился Дубровин и брезгливо, одним пальцем, отодвинул заявление. — Как-нибудь без него обойдемся.

— Как?

— Это уже не твоя забота. Иди, я позвоню.

Дубровин позвонил в четыре и, когда Дмитрий пришел, сразу заговорил:

— В общем, так… Месяц у тебя законного отпуска, еще три — творческий отпуск. С сохранением зарплаты, разумеется.

— Это еще зачем?

— Послушай, — Дубровин гневно сдвинул брови, — ты хочешь уехать? Ну, так и поезжай, никто тебя не держит. А эти дурацкие «зачем» и «почему» оставь при себе. Тебе не милостыню подают, а то, что полагается. И не тебе первому, кстати.

— Через четыре месяца я не вернусь.

— И прекрасно, — отрезал Дубровин. — Продлим еще или дадим административный.

— До бесконечности?

— Не твое дело. Садись, пиши заявление.

Дубровин сам продиктовал ему заявление и, когда Дмитрий расписался, почти выхватил его из рук и спрятал в стол.

— Все. Можешь убираться.

— Кто вместо меня будет?

— Ольф.

— Как?

— Врио, разумеется. Иди, некогда мне.

— До свиданья.

Дмитрий направился к двери, но колючий вопрос Дубровина остановил его:

— Когда ехать думаешь?

— Дней через пять.

— Попрощаться не забудешь?

Дмитрий молча смотрел на него, и Дубровин отвернулся к окну, буркнул:

— Ладно, иди.

Через два дня Дмитрий с утра уехал в Москву. «За билетом», — догадался Ольф и к вечеру прочно обосновался в квартире Дмитрия. «С этого параноика все станется… Соберет вещички — и смоется потихоньку. И Жанка еще психует… С ним ехать хочет, что ли?»

Дмитрий приехал поздно и, кивнув на приветствие Ольфа, молча прошел на кухню, поставил чайник и почему-то долго не выходил оттуда. Ольф сам пошел к нему. Дмитрий стоял посреди кухни и оглядывал полки раскрытых шкафов.

— Взял билет? — спросил Ольф.

— Да.

— Когда?

— Послезавтра, в десять вечера.

— И куда?

— Пока до Иркутска.

— Самолетом?

— Нет, поездом.

— И что ты собираешься там делать?

— Посмотрю Байкал, а там видно будет.

— Пришли гранки, — сказал Ольф. — Будешь читать?

— Зачем? Сам вычитаешь.

— Уже. Там твоя подпись требуется.

— Ладно, пошли отсюда.

Дмитрий расписался и выложил из папки несколько листков.

— Вот тебе все мое хозяйство… на будущее. Немного, конечно, но больше пока и вряд ли нужно. Чем конкретно будете заниматься — решайте сами. Посоветуйтесь с Дубровиным.

— А что ребятам сказать?

— Наилучшие пожелания и больших творческих успехов.

— Я серьезно, Димыч.

— Я тоже.

— Как им объяснить твое отсутствие?

— Что значит «как»? Говори то, что есть. Что я уехал, и теперь ты будешь руководителем. Вообще — сразу поставь все точки над «и». Еще можешь сказать, Что мне было очень приятно работать с ними.