Антымавле - торговый человек

Сдержал свое слово Амчо, расщедрился и поставил на десяти телятах метку Антымавле.

— Потом на других поставлю, — сказал он новому работнику Антымавле, а сам подумал: «Пусть Етынкеу позлится. Вернется, как узнает, что я другого нашел. Может, работать лучше станет жену бросающий», — мысленно обругал он Етынкеу.

А как взошло солнце, осветило тундру, начались сборы к перекочевке. Разобрали яранги, свернули пологи, нагрузили нарты, составили их в круг, загнали в него все стадо, выловили ездовых оленей. Тронулся муулин по подмерзшей тундре.

Далеко в тундру откочевал Амчо со стадом. Спешил, перекочевки делал через два-три дня, решил зазимовать в лесной зоне. Не хватало нарт в хозяйстве, для полозьев дерево нужно, а оно только у горы Вельвыней есть.

Стоят две яранги в распадке между гор, вьется дымок от очагов над лесом, бродят ездовики-олени около яранг, а невдалеке, среди редкого леса, разбрелось стадо.

Большое хозяйство у Этинеут — старшей дочери Амчо. Когда умерла мать, все заботы легли на ее плечи. Амчо все время у стада, две младшие дочери, Инрынэ и Ыттынэ, помогают отцу, пастушат. Четвертая дочь — Вулькинэ, бойкая хохотунья — радует Этинеут, хорошей хозяйкой будет, никогда не обидится на нее будущий муж. Не ждет Вулькинэ, когда ей скажут, что надо делать: сама торбаса отцовские просушит, расправит, латки наложит. С утра вместе с Этинеут снимут полог, на снегу тщательно палками выбьют, на деревьях развесят. Если не следить за пологом, не вымораживать и не выбивать его, быстро он сгниет, и тогда лишние расходы — забивать оленей. А Наргынаут, пятая дочь, целыми днями нянчится с сестренкой Наволь да с маленьким племянником Эгтинки.

Эгтинки — некрасивый — самый младший мужчина в стойбище. Живет он всего пятую зиму. Когда родился Эгтинки, дед с бабкой специально выбрали нехорошее имя, чтобы не привлекать внимания злых келет. И пока жива была старуха, ни разу не назвала она внука ласкательным словом, а, наоборот, выбирала самые никудышные слова.

Ходит Эгтинки медвежонком по стойбищу, смешно переваливается с боку на бок, но вид у него настоящего чаучу: тяжелые штаны из серого камуса, легкая двойная кухляночка с пришитыми на спине хвостиками евражки, следом всегда чаут-аркан волочится, и ноги на снег ставит, как взрослый, пятками внутрь. Мороз никакой ему не страшен. Как развесят на деревьях полог, так и бродит целый день на улице с непокрытой головой.

Эгтинки уже и оленьи повадки знает. Когда загоняют ездовых быков в кораль, они с шестилетней Наволь угадывают чуть заметные движения оленей и умело гонят куда нужно. Перед перекочевкой всем работы хватает. Рад маленькому Эгтинки старик Амчо, как со взрослым считается и даже советуется.

Тяжело Антымавле. Ох, как тяжело! Но не труд его пугает, от иного душа болит. Ревнив к оленям Амчо, страшно ревнив. Боится пустить в стадо Антымавле: как бы не проглядел оленей, не завел в плохое место, не разгневал всесильного духа тундры карлика Пичгучина. Боится старик, что нет у берегового чукчи-анкалина оленного счастья — вот и держит его на разных домашних работах. Перед перекочевкой Антымавле яранги разбирает, нарты грузит, муулин-караван вместе с Этинеут ведет, дрова заготовляет. Хорошо, что сейчас в лесу стоят, а в тундре надо из-под снега кустарник выкорчевывать. Совсем как женщина стал Антымавле. Дочери Амчо даже насмехаются над ним. Лишь хохотушка Вулькинэ не смеется, даже заигрывает с юношей.

Антымавле скоро понял, как трудно овладеть оленным счастьем. Старик все же иногда брал его с собой в стадо.

Как-то раз обходили они стадо. Разбрелась олени среди редкого низкорослого леса. Серые, пестрые, белые копают снег копытами, мох щиплют.

— Вот она, наша еда, ходит, — с гордостью сказал Амчо.

Каждого оленя помнит Амчо и называет по масти. Новые слова слышит Антымавле — у каждой масти свое название. Белый олень с одним пятнышком на шее одно название имеет, с двумя пятнышками — по-другому называется, серые олени почти одинакового цвета, но один чуть темнее, второй посветлее — и те зовутся по-разному. Хорошая у Антымавле память, но трудно сразу все запомнить.

Амчо сам точно не знал, сколько голов у него в стаде. Откладывал на пальцах ног и рук двадцать двадцаток, а дальше со счета сбивался. Но как только пропадал какой-нибудь олень, сразу говорил, что рэвитын — белый с пятнышками потерялся.

Остается глубокий след в рыхлом снегу от лыж-ракеток, волочатся длинные чауты за оленеводами. Легко несет свое тело Амчо на тонких выгнутых ногах. Вдруг остановился:

— Зачем такой кал? — Нагнулся над следом и стал щупать руками. — Живот болит, мох целиком обратно выкидывает. Помрет олень скоро. Вон тот, — показал он. — Дух его болезни к другим оленям перейдет. Заколоть надо.

«Как это старик сразу оленя угадал? — удивляется Антымавле. — Следы его с другими перемешались, отличить трудно. А олень здоровый, производитель. Правда, живот у него немного больше, чем у других…»

Жалко старику производителя, не хватает их в стаде, но что поделаешь. Олень с такой болезнью все равно сдохнет. Переступает бесшумно старик по снегу, к оленю подходит. Взмахнул чаутом, просвистел тот стрелой в воздухе, рассыпались олени в разные стороны, а больной остался. Брыкается, освободиться хочет, уперся всеми ногами в снег, рога вниз опустил, глаза красные выкатил. Держит Антымавле за конец чаута, не дает вырваться оленю, а старик по чауту к нему подбирается. Схватился за рога Амчо, наклонил оленя, нож в левый бок всадил. Олень раной кверху упал — к счастью.

Доволен Амчо. Есть еще сила. Рука не дрогнула, прямо в сердце нож направила.

«Не зря старуха перед смертью две полоски мне вытатуировала на носу, — думает старик. — Долго жить буду».

Бежит к стаду Инрынэ. Легко, как мужчина, бежит девушка.

Взлетают в разные стороны широкие концы рукавов керкера, нож у пояса болтается. Женское дело — свежевать оленя.

— Потроха в снег поглубже закопай, а сердце оставь, — приказал ей Амчо.

Отошли в сторону Амчо с Антымавле, сели в снег, наблюдают. Закурить хочется Амчо, да табаку нет. Кончился давно. На большую лесную реку надо ехать, там торговец живет. Но с кем стадо оставить? С девками, что ли. Антымавле старик даже и в расчет не берет: ненадежен, хотя ест быстро, работящий — глаз радует. Да ехать не с чем. Есть две шкурки песцов-беляков, в тайнике за пологом на черный день припрятаны! Кабы мужчин побольше, время для охоты было бы. А как стадо бросишь? Девки хорошо работают, но следить за ними надо. Не заметь он сейчас больного оленя, другие бы заболели… Худые мысли у старика.

Задумчив и Антымавле. Хоть и сытая жизнь у Амчо, мяса он не жалеет, ешь сколько угодно, да не по душе. Не учит, а требует: сам все замечай, сам смотри. В гневе с дочерьми своими сравнивает. Нет сильнее оскорбления для юноши.

— Когда-то один мог весь аймак — тушу оленя нести, а сейчас не могу, — намекнул старик. — Стар стал, слаб стал…

Идут к стойбищу оба. Антымавле на плечах тушу оленя тащит. Ноги в снегу вязнут, лыжи заплетаются. Напрягается изо всех сил Антымавле, виду не подает, что тяжело ему. А старик идет впереди и словно забыл о нем.

Подошли к стойбищу — Амчо глазам своим не поверил. Кто-то приехал. Повизгивают собаки. Этинеут и Вулькинэ приезжему помогают: распрягают собак, корм готовят.

«Узнали мои мысли помощники, желание выполнили», — подумал Амчо и ласково погладил на поясе своих охранителей-помощников: деревянный сучок с тремя отростками да лоскуток красной кожи с большими бусинками на конце.

Но как подошли поближе, нахмурился Амчо. Узнал в приезжем торговца Пьёта, выдернул руку из-за пояса, словно об угли горячие обжегся.

— Еттык! Да у тебя, Амчо, новый работник появился, — приветствовал его на чистом чукотском языке Пьёт.

— Мытьет — пришли! — ответил на приветствие Амчо. — Заходи.

— Хороший хозяин сначала собак кормит, потом уже в тепло идет, — ответил Пьёт и остался на улице.

— Как хочешь, — согласился Амчо и заставил себя улыбнуться.