Тучи на рассвете (роман, повести)

Каждую борозду вспахивают шесть-семь раз. Даже буйвол не мог бы поднять сразу такую целину.

В дни пахоты и у Мен Хи много дела. Мать всегда говорила, что она растет самостоятельной девочкой.

У Мен Хи черные быстрые глаза, такие черные и блестящие, что кажется, будто они изнутри светятся, а над ними густые черные брови. Волосы тоже черные, и хотя у всех детей волосы бывают только черными, у нее какие-то особенные, с синим отливом.

Мен Хи бойкая девочка. Когда она смеется, на щеках появляются ямочки и становятся видны белые ровные зубы. Только странно: девочка худенькая, а лицо круглое.

Обязанностей у Мен Хи немало. Она собирает уцелевшие с прошлого года лесные орехи, съедобные коренья и травы, кору сладкого дерева — все, чем можно утолить голод. Она не позволит себе даже минутной передышки, пока не наберет еды на всю семью.

Мен Хи хорошо разбирается в кореньях, знает, что нежные листики и лепестки часто бывают горькими, а толстые и колючие, наоборот, вкусными. Радуется, когда находит красные цветочки торачжи. Она не срывает их, а вытаскивает вместе с тонким волокнистым корнем. Если цветы не опали, значит, корень молодой и вкусный.

Это любимая еда отца. Правда, такие коренья нравятся всем, и отец велит делить их поровну, но мать все равно большую часть отдает ему. Только бы он не сердился.

Всеми силами Мен Хи старается угодить отцу. Девочка слышит, как он бранит мать и брата, а порой достается и ей, но она чувствует, как тяжело ему самому. Ей жаль отца.

Одно только обидно: он, наверно, думает, что Мен Хи наедается, пока ходит по лесу и лазает по горам. А это совсем не так. Ни одного орешка она не положит в рот, хотя оттого, что еда в руках, есть хочется еще сильнее.

Чем больше удастся собрать съедобных кореньев, тем спокойнее будет дома. И она без устали лазает по кустам, раздвигая колючие ветки худыми, обветренными и потрескавшимися руками.

На ней только штанишки и юбка, даже не юбка, а кусок старого холста, обернутый вокруг тельца и перетянутый шнурком.

Когда надо пробраться между кустами, а ветки, как колючая проволока, сухие, голые, она поднимает с боков юбку и ловко набрасывает ее на голову. Это защищает спину и грудь от колючек. А ноги — не страшно! Внизу меньше веток, да и ноги все равно исцарапаны.

Ее глаза бегают быстро-быстро, ощупывая каждый куст, каждую травинку. И где бы ни спрятался съедобный корешок, она обязательно найдет его!

Мен Хи гордится тем, что кормит всю семью. Правда, еда не очень вкусная, хорошо бы в отвар из кореньев немного чумизы добавить. Но отец не разрешает брать ни одного зернышка: они нужны для посева…

И вот наконец зерна брошены в землю.

Получить бы урожай, думает Пак, а там станет легче. Он хорошо воспользуется урожаем. Он не станет сидеть сложа руки и поедать чумизу, пока не съест все. Он будет работать осень и зиму, день и ночь. И мать его детей и дети тоже будут работать осень и зиму. А есть надо так же, как сейчас, будто у них совсем ничего нет. Только детям он будет давать немного чумизы, потому что дети могут умереть. У него осталось всего трое детей, ему и тут не повезло. У других по пять сыновей, а у него только два, да и то старший ушел из дому. Пусть хоть Сен Дин станет опорой семьи.

Работать надо много. И если все они так будут работать и не очень сытно есть, то к будущей осени у них соберется достаточно зерна. Тогда он спустится с горы. Он отдаст долг Ли Ду Хану и плюнет ему в лицо. Пусть знает этот кровопийца, что Пак — честный человек. Потом он возьмет землю в аренду у японского помещика Кураме. Ведь у него самые плодородные земли. А тогда, может быть, им удастся даже купить тенбо земли.

В голоде прошло лето. Жили надеждой на урожай, молились многочисленным богам, которые ведали всеми благами: кто водой, кто солнцем, кто плодородием.

Но не вняли молитвам боги. Солнце накалило землю, иссушило, выжгло всходы, а потом тропический ливень смыл вместе с чахлыми ростками последние надежды на урожай.

Пак никого больше не ругал. Он молчал. В хижине стояла тишина. Мать и дети говорили шепотом и ждали решения главы семьи.

Вот уже несколько дней Пак говорил себе: «Сегодня обязательно надо что-нибудь придумать». Но приходил новый день — и все оставалось по-прежнему. Пак готов был плакать от горя, но стыдился своих голодных детей, которые безмолвно смотрели на отца и ждали его приказаний. Пак совершенно не знал, что делать. Может быть, пока есть силы, выкопать могилы?..

И вот однажды утром, когда он так сидел и так думал, Сен Дин тихо сказал:

— К нам кто-то идет.

Все повернулись в ту сторону, куда смотрел Сен Дин. Пак еще издали узнал Ли Ду Хана. И странное дело, он не только не испугался, но даже обрадовался. Случись такая встреча немного раньше, до того как погиб урожай, Пак, наверно, спрятался бы в лесу со всей семьей и сидел бы в чаще, выжидая, пока не уйдет с горы этот ненавистный Ли.

Но сейчас он не мог тронуться с места. Не отрывая глаз, смотрел, как медленно поднимается в гору Ли. Внизу осталось человек пять, а Ли идет один. Пак не знал, что заставило помещика прийти сюда, в горы, да и не думал об этом. Вообще он ни о чем не думал. Он только сказал:

— Теперь что-то произойдет.

Когда Ли Ду Хан поднялся на гору, он увидел, что хваденмин и все его домочадцы стоят на коленях, лбами касаясь земли.

Первым поднял голову Пак. Узкие, как щелочки, глазки Ли Ду Хана чуть-чуть расширились. Они, наверное, расширились бы еще больше, если бы не так заплыли жиром, потому что Ли очень удивился. Он не ожидал встретить здесь сбежавшего от долгов издольщика. Он осмотрелся вокруг, увидел потрескавшийся горшок, в котором давно уже не было зерна, мотыгу с лямками, размытое дождями поле, на котором кое-где зацепились тощие, прилипшие к земле стебельки, и сразу все понял.

Он снова перевел взгляд на Пака и встретился с глазами, полными мольбы. Посмотрел на согнутые спины женщины и детей, хихикнул, потом еще раз хихикнул и наконец рассмеялся, замахав кистями своих маленьких ручек с толстыми, как колбаски, пальцами и ямочками на суставах.

Ли смеялся громко, и его тучное тело тряслось, а большое круглое лицо все сморщилось. Ему, наверно, трудно было так смеяться, потому что затылок у него сразу покраснел.

Отдышавшись наконец, Ли Ду Хан сладко сказал:

— Ну, принимайте гостя, угощайте белым рисом нового урожая с собственной земли, ставьте сури [6] на стол.

Сказав это, Ли снова захихикал от радости, оттого что все так хорошо складывается и что он так остроумно сказал.

Пак не знал, как ответить помещику, и растерянно смотрел на него. Но Ли вдруг стал серьезным.

— Есть ли у тебя, беглец, дочь по имени Мен Хи? — спросил он и приказал: — Вставайте!

Все поднялись, и Пак подтолкнул Мен Хи вперед.

— Вот ты какая? — протянул Ли Ду Хан. — Подойди сюда, я получше посмотрю, какая дочь растет у человека, который убежал от долгов.

Мен Хи взглянула на отца, поняла по его глазам, что должна слушаться этого человека, и шагнула к помещику. Но Ли уже не смотрел на нее.

— Пойдем в твой дом, — сказал он Паку, — не дело вести серьезный разговор при женщинах.

Пак поплелся за помещиком в хижину, и вся семья тревожно смотрела им вслед.

«Теперь что-то произойдет», — вспомнила Апання слова Пака.

Ли Ду Хан брезгливо осмотрел обрывок циновки, валявшийся на полу, потом снял халат, бросил его рядом с циновкой и сел. Примостился в уголке на корточках и Пак.

Ли медленно достал из складок широких штанов кисет и закурил трубку. Пак не мог спокойно сидеть, потому что Ли смотрел на него долго и внимательно, не моргая, и молчал.

«Что бы ему сказать?» — подумал Пак, но ничего не мог придумать.

Наконец Ли заговорил:

— Много раз мой отец и мой дед спасали твой род от голодной смерти, хотя это никакой выгоды нам не сулило и даже приносило убыток. И твой дед и твой отец всегда понимали это и вечно были благодарны нам. А ты опозорил свой род и убежал, не заплатив мне долг. По прежним законам все женщины твоего дома должны пойти ко мне в рабство, а ты подлежишь казни посредством удушения. Правда, рабство теперь отменили, но я не признаю новых законов. Сам бог указал мне, где прячется преступник, сам бог требует кары.