Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

На другой день состоялась проба. Табличку повесили на дверях зала заседаний. Обычно каждый входящий в исполком считал своим долгом приоткрыть дверь и просунуть в щель голову. Некоторые чересчур любопытные граждане даже входили в зал. Когда зал был пуст, эти заглядывания раздражали постового милиционера, так как дверь немилосердно скрипела. Скрип у нее был особенный: на первых поворотах петель она издавала тонкий писк, затем шел легкий хрип, переходящий в низкие, басовые звуки. Заканчивалась рулада чем-то похожим на всхлипывание. Чем только петли не смазывали: машинным маслом, колесной мазью, льняным маслом и даже сливочным. После сливочного дверь дня три отдыхала, затем принялась за старое с еще большей музыкальной выразительностью.

Представьте, что испытывали члены президиума исполкома на заседаниях? А ораторы? При каждом открывании дверей все повертывали голову — интересовались, кто вошел. Опытный оратор делал паузу, а неопытный сбивался со взятого тона и говорил не то, что хотелось председателю.

Как только табличка «Тише! Идет заседание!» появилась на двери, ее открывал только пожарник, проверявший состояние противопожарной охраны.

Фролова поздравили с успехом. А он, поняв магическую силу таблички, второй экземпляр повесил на дверях своего кабинета. Даже посетители, ранее не слушавшие технического секретаря и входившие к Фролову запросто, останавливались перед его дверью как вкопанные.

Третий, самый хороший экземпляр Фролов повесил на дверях кабинета председателя, и тот наконец получил возможность сосредоточить свое внимание на общегородских проблемах, а не разбрасываться по индивидуальным нуждам.

Нововведение с невероятной быстротой распространилось по многим городским учреждениям и немало способствовало укреплению дисциплины среди посетителей.

Месяца черев два Фролов, посетив радиостудию, приятно изумился: и здесь его, правда несколько измененная, табличка нашла достойное применение. Над дверью радиостудии висело красное световое объявление: «Тише! Идет передача!»

Фролов вспомнил, что нечто похожее он видел у дверцей рентгеновского кабинета. Короче говоря, в ход пустили электротехнику, и у кабинета секретаря исполкома вскоре заполыхало красно-зеленое, как светофор, предупреждение: «Тише! Идет заседание. Не входить!» Посетители были нокаутированы окончательно.

Развитие гениальной мысли Фролова и ее дальнейшее техническое усовершенствование самым безжалостным образом приостановил второй секретарь обкома партии Осокин. Секретарь рассказал о технической новинке на пленуме обкома и выразил сожаление, что такой талантливый рационализатор напрасно пропадает в канцелярии. Происходившая вскоре сессия исполкома поддержала Осокина и предложила Фролову перейти на новый пост — заведовать мастерской по ремонту электроприборов.

Сейчас в горисполкоме секретарствует Петр Иванович Завивалов, но изобретение Фролова, полностью ликвидированное в исполкоме, кое-где еще живет.

Единственным учреждением, где рационализаторская мысль Фролова не нашла отклика, был «Тонап».

Кстати, не пора ли рассказать, что скрывается за этими пятью буквами?

«Тонап» — это товарищество на паях. Сокращение да и само название придумал Кузьма Егорович Стряпков. О существований товарищества знают только его члены. Оно нигде не зарегистрировано, у него нет ни углового штампа, ни круглой печати, ни постоянного местонахождения. Но оно существует. Это плод кипучей, неукротимой энергии Юрия Андреевича Христофорова.

Попробуем проникнуть на очередное заседание «Тонапа», проходящее и на этот раз в отдельном кабинете № 3 ресторана «Сеть».

Заседание еще не началось. Давайте познакомимся с обстановкой.

Юрий Андреевич с подчиненными вел себя строго и пьяных на работе не терпел. Еще строже он относился к соратникам по «Тонапу». Никто не имел права выпить и рюмки до окончания деловой части заседания. Разрешалось употреблять лишь почти не уступавшую нарзану местную, краюхинскую минеральную воду.

Поучения Христофорова на этот счет членам «Тонапа» были отлично известны: «В нашем положении голову надо держать свежей. Это вам не на собрании общества по охране зеленых насаждений».

Поэтому бутылки, установленные на столе, стояли непочатыми.

Все члены «Тонапа» собрались, ждали Юрия Андреевича.

— Может, хватим по одной? — пересохшим голосом предложил заведующий ларьком около парка Поляков. — Авось не заметит.

Заведующий колбасной мастерской горпромсовета Евлампий Кокин укоризненно покачал головой.

— Куда ты торопишься, Владимир Семенович! У него нюх как у сыскной собаки. Охота тебе выговора выслушивать. Кончим — хоть купайся в ней.

— Много он взял на себя, — хорохорился Поляков. — То нельзя, это нельзя.

— В нашем деле без дисциплины пропадешь, — возразил Кокин.

— Задерживается наш главный, — сказал Поляков. — Взял моду. — И посмотрел на часы. — Опять стоят, окаянные. Сколько на твоих?

Кокин вынул из карманчика старинные золотые часы.

— Тоже стоят. Позавчера заводную головку потерял. Не знаю где Лонжин. Семь медалей. Теперь таких не делают…

У дверей раздались голоса.

— Идет, — с облегчением сказал Поляков. — Сразу попрошу горло промочить. С утра маюсь.

Но вошел один Стряпков. Он осмотрел всех и весело спросил:

— Мучаетесь, мужики? Вы бы хоть нарзанчик открыли, все же жидкость.

Он прислушался, неожиданно рванул дверь и выглянул в коридор.

— Любят, дьяволы, подслушивать. Юрий Андреевич внизу, у Латышева. Сейчас поднимется. Поляков!. Не грусти, улыбнись…

Вошел Христофоров— суровый, решительный. Коротко бросил: «Здорово!» — как будто не поздоровался, а приказал. Сел. Недоверчиво осмотрел: нет ли опорожненной посуды?

Стряпков вооружился ключом и заискивающе предложил:

— Может, нарзанчику глотнешь, Юрий Андреевич?

Христофоров не обратил на него внимания и деловито спросил:

— Кто сегодня в коридоре будет? Давай ты, Ложкин.

Заведующий ларьком на привокзальной площади попытался обидеться:

— Почему опять Ложкин? Каждый раз Ложкин! Как будто Ложкину неинтересно.

Стряпков налил фужер пива, быстро намазал хлеб кетовой икрой и подал Ложкину:

— К самому интересному, к выпивке, мы тебя позовем. А сейчас давай приступай к исполнению служебных обязанностей. На, замори червя!..

Христофоров отодвинул прибор и обычным своим тоном произнес:

— Начнем. — И продолжил уже вполголоса: — Повестка дня у нас сегодня следующая: первое — об отказе Коромыслова понизить ставку, об открытии новой точки, персональное дело Латышева.

Христофоров вел заседание деловито.

— По первому вопросу я скажу сам. Этот подонок и взяточник Коромыслов отказался понизить ставку. Вы все знаете, что за каждый килограмм мяса, полученного без наряда для нужд нашей колбасной мастерской, мы обязались вначале платить этой сволочи по тридцать копеек. Кокин, сколько мы тонн переработали в прошлом году?

Кокин на память, без запинки, с готовностью сообщил:

— Переработку мы начали в конце второго квартала. Всего прошло сто шестьдесят восемь тонн.

— Спасибо, Кокин. Так вот прикиньте сами. За это количество мы внесли Коромыслову свыше пятидесяти тысяч, если говорить точно — пятьдесят тысяч четыреста рублей. В этом году… Кокин, сколько?

— Сто восемнадцать тонн, но все уже по наряду.

— Совершенно верно. За сто восемнадцать тонн мы отдали этой прожорливой гадюке еще тридцать пять тысяч рублей. Но, как уже правильно заметил Кокин, в этом году мясо по удовлетворенному нашему ходатайству идет по нарядам. Поэтому мы предложили Коромыслову. понизить ставку до десяти копеек. Он категорически отказался. И только после длительных уговоров согласился уступить пять копеек…

— Ну и черт с ним, — не выдержал Поляков. — Если по нарядам, обойдемся и без него.

Христофоров легонько постучал вилкой по стакану.

— Просил бы без разрешения прений не открывать, особенно глупых. Поляков не понимает, что наряд может и быть, а мяса не будет. Коромыслов в этом смысле царь и бог.