Избранные произведения в трех томах. Том 3

В один пасмурный июльский день перед Крутиличем сидел молодой рабочий из прокатки — нагревальщик, или, как эту профессию почему–то называют в цехе, сварщик. Сварщик говорил о том, что у него возникла идея изменить способ нагрева слитков в нагревательных колодцах, он предлагал сделать так, чтобы слиток был как бы стержнем электрической катушки и накалялся под воздействием токов высокой частоты. Крутилич был далек от электротехники, предложение надо было посылать на консультацию специалистам. Он только мог, помня кое–что из физики, судить об этом предложении в самых общих чертах. Теоретически оно, по его мнению, было осуществимо. Неизвестно, насколько его можно применить практически и даст ли это должный экономический эффект, но уже то, что оно не было безграмотным, раздражало Крутилича.

— Где вы почерпнули такие сведения? — спросил он, разваливаясь в замзавовском полумягком полукресле. — Я говорю о знаниях, которые дали вам возможность теоретизировать.

— В школе, товарищ Крутилич. Я десятилетку окончил в прошлом году.

— Десятилетку окончили? И не пошли учиться дальше? Странно, молодой человек.

— Не выдержал в институт. Двух баллов не хватило.

— Вот–вот, ленились, значит. Привыкли к легкой жизни, к тому, что мы, отцы ваши, за вас все трудное преодолеваем, к тому, что «молодым везде у нас дорога». Не выйдет, дорогой товарищ! Только собственным горбом можно свое будущее завоевать. Да-с!

— А я не жалею, что не попал в институт, — ответил сварщик, недоумевая, за что ему такая нотация читается. — Мне работа нравится. Я для Ершова, для Дмитрия Тимофеевича, нагреваю слитки. За ним поспевать — поворачиваться надо.

— Вот и поворачивайтесь, юноша. А ваше предложение мы изучим, обдумаем, обсудим.

— А долго обсуждать будете?

— Дело серьезное. Лихим кавалерийским налетом его не решишь. Месяц, два, три… Спешить вам некуда, у вас еще вся жизнь в запасе.

«Тоже мне — гусь! — сказал мысленно Крутилич, когда молодой сварщик ушел. — Тут думаешь, думаешь, голову ломаешь и ломаешь, чтобы родилась и оформилась какая–нибудь идея, а он учебников начитался — и вот уже новоявленный Эдисон. Погни, погни спинку, милейший, поживи в конуре, поголодай, да пусть жена от тебя сбежит, тогда и изобретай, тогда и ходи со своими предложениями».

В середине дня ему позвонил Воробейный:

— Крутилич? Привет вам, дорогой мой! Может быть, соблаговолили бы зайти к нам, в доменный?

— А что там у вас стряслось?

— Хотел бы посоветоваться с вами, надо бы одно дело обсудить.

— Если надо, — ответил Крутилич не без важности, — прошу ко мне. Слишком много работы, чтобы прогуливаться по цехам.

В трубке помолчали. Потом Воробейный все же согласился:

— Хорошо, я приду.

«Приди, приди», — подумал Крутилич злорадно. К Воробейному он относился неприязненно с того вечера в доме Зои Петровны, когда Орлеанцев произносил тост за этого инженера и возвеличивал его как несправедливо пострадавшего мученика. Он считал, что Воробейного двигают в гору не по заслугам.

Когда Воробейный пришел, Крутилич принял позу человека, утомленного большими государственными делами. Он старался придать глазам своим усталое, умное лицо.

— Присаживайтесь, — сказал он. — Я вас слушаю.

Воробейный, прежде чем сесть, походил своей мелкой семенящей походкой по закутку Крутилича, а когда наконец сел, то сказал:

— Не меня тут надо слушать, товарищ Крутилич, а совместно принимать какие–то меры, действенные и неотложные. Вы помните, Чибисов давал вам задание насчет вагона–весов?

— Было такое бредовое задание, если его можно назвать заданием.

— Оно не бредовое, — сказал Воробейный. — Оно подсказано жизнью. Там действительно немыслимая жара.

— Ну и что же? У горна еще большая жара, а сделать и тут ничего невозможно.

— А в вагоне–весах сделать кое–что возможно. А главное — уже и сделано. И кем? Козаковой, мастером с третьей печи.

— Что же, интересно, ею сделано? — Взгляд Крутилича стал еще утомленней, еще умней и значительней.

Воробейный рассказал о предложении Искры смонтировать в кабине вагона–весов электроохлаждающее устройство.

— Вы понимаете, Крутилич, что получится? Получится, что профессионал–изобретатель не справился с задачей, а девчонка, едва нюхнувшая доменного производства, ее успешно решила. Это удар, серьезнейший удар!

— По чему?

— Не по чему, а по кому! И прежде всего, Крутилич, по вам.

— А что же вы так обо мне хлопочете? Вы обо мне не хлопочите. Сам как–нибудь не пропаду.

— Напрасно вы демонстрируете такую непомерную амбицию. Нам не ссориться надо, а работать, в контакте работать, Крутилич.

— Так прямо и скажите, товарищ Воробейный, — на лице Крутилича появилась улыбка, схожая с улыбкой Орлеанцева, понимающе–снисходительная и немножко ироническая, — так и скажите, что вам нужен контакт, то есть, короче говоря, моя помощь.

Воробейный насторожился. Ему показалось, что Крутилич, повернув разговор в таком направлении, завлекает его в какую–то ловушку, что Крутилич хитрее, чем кажется и чем о нем думает и говорит Орлеанцев.

— При чем тут помощь? — сказал он. — Просто я считаю, что не холодильники надо ставить, а какую–нибудь систему вентиляторов. Вот бы вы и занялись этим.

— А пока будем заниматься вентиляторами, — Крутилич усмехнулся, — предложение насчет холодильника полежит, так?

— Ну уж я не знаю… Вам виднее, товарищ Крутилич. Видимо, да. Можно, конечно, и параллельно работать…

— Но лучше пусть полежит? — Крутилич не мог скрыть злорадства. Он улыбался во весь рот. — На что вы меня толкаете, Воробейный? Подумали бы вы об этом, советский инженер! Ведь это же низкая подлость, верно? И кто вам дал право думать, что я пойду к вам в соучастники в таком деле? Нет, уважаемый, нет. Я беспартийный, но я знаю, что на это место меня поставила партия. Да-с, партия! Я стоял и буду стоять на страже интересов советских рационализаторов и изобретателей. Это мой святой долг, и я его выполню.

— Вы ненормальны, — сказал Воробейный. — Вы с удивительной ловкостью извратили весь мой разговор с вами. Это же провокация — поворачивать дело так.

— Не пугайте словечками, не пугайте, милый. Это вы толкали меня на провокацию. Единственно, на что я пойду, это на то, чтобы не разглашать наш разговор, никуда не сообщать о том, как вы мыслили себе так называемый контакт со мной. Не волнуйтесь, я не предатель. — На последние слова Крутилич надавил особо, пристально глядя прямо в глаза Воробейному.

— Как знаете, как знаете, — сказал Воробейный. — Но если дойдет до разбирательства где–либо, я назову именно это слово, имейте в виду, я скажу о вас еще раз: провокатор, да, да, да, именно провокатор. Я в вас грубо ошибся. Я считал вас иным человеком. — Он встал и вышел.

Крутилич соскочил с кресла и тоже принялся расхаживать по своей комнатушке. Он был не на шутку встревожен тем, о чем говорил Воробейный. Это же действительно будет крупный скандал, если осуществится предложение Козаковой. Найдется немало желающих посрамить его, Крутилича, — дескать, хваленый изобретатель, а пустого дела не мог решить. Но он же, черт возьми, пытался решить это дело. Никакая система вентиляторов там не поможет, будет ветер, будет простуда, а жара останется. Ну как не додуматься было до электроохлаждения? Это же не что иное, как технические дважды два. Воробейный, конечно, прав — пострадает от этого прежде всего престиж Крутилича. Но и сам Воробейный хорош. Давай, мол, организуем бандитскую шайку по борьбе с Козаковой. А потом, случись что, милейшим образом тебя предаст. Нет, с такими лучше не связываться. Орлеанцев утверждает, что, мол, главная ваша ошибка, Крутилич, заключается в вашем одиночестве, вы одиночка, работаете в одиночку. Что ж, может быть, может быть. Но уж лучше такая ошибка, чем ошибка сообщничества с типами, подобными Воробейному.

Он стал думать, что же можно сделать, чтобы предложение Козаковой не осуществилось. Ничего придумать не мог. Очень расстроился.