Пламя над тундрой

Он продолжал внимательно слушать разговоры в кабинете. Стайн отдавал распоряжения:

— Вам надо поймать хоть одного агитатора и повесить или расстрелять на глазах у всех. Хорошим уроком будет.

— Поймаем, — пообещал Перепечко.

— Я еду в тундру, — сказал Стайн. — Я должен лично посмотреть, как будут создаваться отряды.

«Тем лучше для нас», — подумал Берзин.

— О, конечно, — неуверенно сказал Громов, но Стайн продолжал:

— Надеюсь, что в Ново-Мариинске и на копях будет порядок?

— О, да, да! — послышался лакейско-угодливый голос Громова.

— Я не все сказал. Мистер Перепечко будет тут командиром. Он отвечает за порядок, — продолжал Стайн.

— Слушаюсь! — было слышно, как Перепечко вскочил со стула. — Я им, сукиным сынам, покажу большевизм!

— Вы настоящий офицер, — похвалил Сэм.

— Рад стараться! — гаркнул Перепечко.

— Кто будет бунтовать — расстрел! Кто плохо слушается — тюрьма! — приказал Стайн.

— Будьте спокойны, мистер Стайн, — заверил Громов. — Я помню ваши советы!

— Я беру с собой мистера Бирича, — сказал Стайн. — Мне надо еще одного офицера.

— Я бы предложил вам господина Струкова, — сказал Громов спокойно и с какой-то настойчивостью.

— Начальника милиции?

— Да, именно его, — подчеркнул Громов. — Вы Удивлены? Господин Струков должен познакомиться с уездом и проверить, как соблюдается порядок.

— Я согласен. — Стайн но-своему понял рекомендацию Громова. — Здесь уже спокойно. Струков может ехать со мной…

Никто в кабинете не знал, как их решение обрадовало Берзина.

Поговорив еще десяток минут, колчаковцы стали собираться уходить. Берзин быстро прикрыл дверцу печки и выскользнул в коридор. Когда Громов и его спутники проходили мимо него, Берзин старательно щепал лучину.

…Глубокой ночью, когда Ново-Мариинск спал и только ледяной ветер с океана летел над ним да редкие звезды холодно смотрели в разрывы туч, к радиостанции осторожно подошли два человека. Это были Фесенко и Титов. Игнат ловко открыл внутренний замок и приоткрыл дверь. Радисты проскользнули в темную щель и, не зажигая света, быстро прошли к двери аппаратной. На ней висел новый большой замок, который навесил Учватов.

Нащупав его рукой, Игнат похлопал по нему ладонью.

— Открой, дружок, свой роток.

— Тише, — остановил его Титов. Он не мог унять охватившую нервную дрожь. Нервы были напряжены как никогда, и, хотя Василий Никитович знал, что они на радиостанции одни и их никто не видит и не слышит за толстыми бетонными стенами, каждый шорох казался ему шагами приближающихся колчаковцев, а голос Фесенко звучал слишком громко. Послышались два металлических щелчка.

— Прошу вас, — Игнат за своей веселостью скрывал волнение.

Они оказались в аппаратной. Титов привычными движениями быстро включил рычажки, повернул лимбы, надел наушники.

Ему стало жарко. Как-то сразу взмокла рубашка, пот градом катился по лбу. Титов, ожидая, когда аппаратура нагреется, несколько раз рукавом вытер лоб. Рядом шумно дышал Фесенко. Он нетерпеливо спрашивал:

— Ну как? Слышно что-нибудь?

Титов медленно поворачивал ручки настройки. В наушниках стоял привычный фон — слышался треск, посвистывание, позывные какого-то японского корабля, кажется военного, затем забили стремительно наплывшие звуки нескольких мощных американских станций. Передачи путались, и Титов ничего не мог разобрать. Он оторвался от этой сумятицы звуков и наконец сквозь треск электрических разрядов выловил деловитый ритм одной американской станции. Это работал радиотелеграфист Сан-Франциско. Он передавал бесконечные цифры. Они оказались ценами на акции на мексиканскую нефть. Жалея о потерянном времени, Титов продолжал поиски. Слух его был обострен, ощущение опасности отступило, и теперь Титов как бы сам летел по черному и бесконечному эфиру. Закрыв глаза, он чутко прислушивался к каждому звуку, и вот рука, вращавшая верньер, замерла. Титов на несколько секунд весь превратился в слух, а затем, схватив карандаш, быстро стал записывать на слабо белеющей в темноте бумаге. Робкий свет падал от радиоламп.

Титов записывал: «…город во власти большевиков. Кровь льется по улицам, заваленным трупами жителей». Титов обрадовался: Красная Армия освободила новый город. Какой? Но американец продолжал описывать зверства. Так было всегда, когда Колчак терял новые пункты: «Полковник… (электрический разряд не позволил разобрать фамилию)… последним покинувший…» — новый разряд заглушил название города.

Прошло более часа, а Титов так и не смог найти радиостанцию, которая бы передавала сообщения о событиях в России. Он продолжал метаться по эфиру, но все было бесполезно. Игнат с досадой чертыхнулся:

— Пора уходить, Никитич, надо, чтобы снежком наши следы припорошило.

Огорченные неудачей, товарищи, покинули радиостанцию. Радовало одно — новый город заняла Красная Армия, но какой?

— Завтра придем пораньше, попытаемся снова поймать эту станцию, — сказал Титов. — Я записал ее волну.

Игнат не удержался и перед рассветом побывал у Мандрикова, рассказал о перехваченной американской передаче.

— Может быть, Красная Армия освободила Омск и погнала Колчака дальше? — высказал предположение Михаил Сергеевич. — Было бы очень здорово! Вот с такой вестью к шахтерам прийти!

— Завтра узнаем, — пообещал Игнат. — Ключик-то у нас есть!

Они сидели в темноте, в выстуженной к утру комнате. Берзин предостерег Фесенко:

— Следите за Учватовым. Как бы он не проведал о ваших посещениях.

Предупреждение Августа не было лишним.

Утром Учватов забежал в управление узнать, не надо ли передать что-нибудь срочное, Он старался как можно чаще появляться перед начальством и показать, что он старательный и незаменимый слуга. С подобострастной улыбочкой пожелав Громову доброго утра, Учватов ждал распоряжений.

— Я слышал, вы, Иван Захарович, собирались в тундру съездить, поторговать? — спросил Громов.

— Немного, совсем немножко, — расплылся в улыбке Учватов. — Скромненько, чуть-чуть…

— Должен вас огорчить, — Громов, не глядя на Учватова, перекладывал бумаги. Учватов с тревогой ждал, что скажет начальник уезда. Настроение его упало.

— Придется вам повременить с отъездом. Нельзя сейчас без присмотра оставить радиостанцию.

Громов не сказал, что таков приказ Стайна. Учватов, огорченный и растерянный, развел руками, забормотал:

— Хорошо… я готов… конечно… но у меня все люди надежные!

— И все же, Иван Захарович, пока надо остаться, — сухо повторил Громов. — Начальник радиостанции понял, что это приказ, и уныло поплелся к себе. Он запоздал к началу работы. Весь персонал станции — шесть человек — топтались перед закрытыми дверями. Они вразнобой приветствовали своего начальника и гурьбой вошли следом за ним. Фесенко, подойдя к двери аппаратной, похолодел: замок висел совсем не так, как его накануне навешивал Учватов. Ночью, расстроенный неудачным приемом, Игнат иначе повесил замок. У Фесенко повлажнел лоб. Заметит ли новое положение замка Учватов, который стоял перед дверями и отыскивал ключ в большой связке. Титов, тоже волновавшийся, увидел изменившееся лицо Игната, но не знал причины. Фесенко следил за Учватовым и слышал, как учащенно бьется сердце…

Учватов отыскал ключ и, взявшись за замок, на мгновение остановился, пристально посмотрел на него, о чем-то думая, но появившееся подозрение было заглушено обидой на Громова. Он вставил ключ и открыл дверь.

Фесенко облегченно вздохнул и что-то засвистел, но Учватов оборвал его:

— Не в кабаке у Толстой Катьки.

Игнат дал себе клятву быть внимательнее и осторожнее. «Черт знает, — думал Игнат. — Из-за мелочи можно провалиться. Хорошо, что у борова глаза жиром заплыли!»

Фесенко и Титов с нетерпением ждали наступления ночи. На этот раз им повезло: они узнали, что Омск освобожден Красной Армией. Разгромленная колчаковская армия в панике отступает. Омский правитель в своем поезде, под охраной межсоюзнического военного отряда спешил в Иркутск. Радостный Фесенко сразу же после передачи побежал к домику Клещина. Он разбудил Августа и Мандрикова и торжествующе прочитал им радиограмму, поторопил: