До свидания, Светополь!: Повести

Задумавшись, прошёл трамвайную остановку, но возвращаться не стал, хотя до столовой было несколько кварталов. Умышленно тянет время?

Турковская не терпит неясностей — уж она‑то выжмет из него, чего вдруг вздумалось ему ломать заведённый порядок. Конечно, он не обязан отчитываться в подобных вещах, но после нескольких лет, в течение которых регулярно давал деньги, мыслимо ли просто проинформировать, что отныне она не получит от него ни гроша. Он и сам не будет иметь ни копейки сверх зарплаты, но разве она поверит этому? Решит: из скупости не желает делиться. Истинная же причина его внезапной честности покажется ей смехотворной: какая связь между сыном и торговлей пивом? Бред, фантазия свихнувшегося от книг человека! Да что Турковская, он сам не видел сейчас этой связи. Но он знал, что не имеет права заново взвешивать «за» и «против».

Попова плюнула на его бестолковые протесты, но это ничего, он вернёт ей её замусоленные пятирублевки сегодня же вечером. Главное —не дрогнуть перед Турковской.

Аристарха Ивановича знобило. Он усмехнулся: не от страха ли? Нет, просто холодно нынче, дует восточный ветер, и похоже, пойдёт дождь. Зря зонт не взял. Но мысль не прилипала к погоде, бежала, обгоняя, вперёд, туда, где он будет через четверть часа.

Ничего хорошего, разумеется, не ждёт его, но подкопаться к нему трудно, а без причины… Аристарх Иванович снова усмехнулся: без причины! Отыскал же директор гастронома повод уволить его, а ведь крепко стоял на ногах! Четырнадцать лет стажа, лучший в городе специалист по мясу, у его учеников — свои ученики. Постоянные клиенты звали его по имени, не подозревая, что едва ли не каждый кз них имеет в мысленной картотеке продавца своё обозначение: «Госпожа Бовари», «Гимнастка», «Доктор», «Кошечкина хозяйка», «Черные перчатки», «Дама с портфелем»… Так было уютней работать.

Не все нравилось ему, но делить покупателей на любимчиков или пасынков не позволял себе. Качество отпускаемого товара не должно зависеть от обаяния клиента. Да и как обманывать людей, которые зовут тебя по имени и демонстративно не смотрят на весы, демонстративно сдачу не пересчитывают. «Тёмный» заработок неудержимо таял. Чтобы не ущемлять семью, Аристарх Иванович устроился по договору на мясокомбинат и в те дни, что был выходным в магазине, работал в цеху обвальщиком. «Тёмный» заработок таял, и это ощущал не только Аристарх Иванович, но и директор гастронома, и его зам, и главный бухгалтер, для которых он безвозмездно оставлял в служебном холодильнике филейные части. Продавцы соседних отделов здоровались с ним сквозь зубы. Даже напарник Миша, его бывший ученик, был холоден с ним. А плевать! Никогда ещё положение, в котором находился Аристарх Иванович, не напоминало в такой степени описываемых в книгах ситуаций. Читатели, знал он, были б на его стороне. По вечерам он просматривал учебники за десятый класс — решил летом поступать в торговый.

У директора магазина была редкая фамилия — Рысь. Будто специально подобрали! Однако этот сильный человек с хищной фамилией и музыкальными пальцами — все знали, что он играет на пианино, — по–прежнему относился к своему старшему продавцу с отеческой благосклонностью. Интересовался делами в отделе, спрашивал, не требуется ли помощь, и просил помощи сам.

— Хочу с вами посоветоваться, — сказал раз, пригласив к себе, заботливо в кресло усадив и открыв бутылку «Боржоми». — Вы знаете, что сейчас всюду утрясают штатные расписания. Ваш отдел, согласитесь, не может быть исключением.

Из бутылки, шипя, лилась в бокал вода, но Рысь смотрел не на бокал — на Аристарха Ивановича. Предложил, прежде чем поставить бутылку:

— Не желаете?

Аристарх Иванович молчал. Мысленно перебрал всех четырех продавцов, что работали в отделе.

— Пять человек по нынешним временам — это много, — произнёс директор.

— Почему пять? Ах, ну да… — Аристарх Иванович засмеялся. — Себя не посчитал.

— Слона‑то я и не приметил, — улыбнулся Рысь, блеснув золотой коронкой.

Нелёгкую задал он задачку! Одновременно работали двое, пятый — Вадик Мохнатов — был на подмене.

— Мохнатов, — проговорил Рысь. — Но он заочник…

— Ни в коем случае! — горячо возразил Аристарх Иванович. — Он должен закончить техникум.

— Разумеется, — согласился директор. — Белова — женщина, мать двоих детей.

— Белову нельзя…

Двух других — понял он прежде, чем Рысь назвал их фамилии, — тоже не уволить: Миша только демобилизовался, а дяде Виле через год на пенсию. Оставался он, Аристарх Иванович…

Рысь сделал несколько медленных глотков. Красивые бархатные глаза, невинные, как у ребёнка… Только в эту минуту осознал Аристарх Иванович коварность его замысла. Не выдержав, первый нарушил молчание:

— А разве обязательно… сокращение?

Директор развёл руками:

— Что делать! Ни я, ни вы не заинтересованы в этом. Настаивает торготдел. Я пытался возражать — бесполезно. — Он помолчал и прибавил со вздохом: — Говорил с Грызловой. Разумеется, местком даст согласие. Но я решил сперва посоветоваться с вами. Вы интеллигентный человек, вы поймёте.

Было трудно писать заявление. Не из‑за страха, что останется без работы, нет. Он знал за собой это качество — привязчивость, но не думал, что пустил такие корни. А страха не было. Лучший в городе специалист по мясу — и недели не просидит дома.

Аристарх Иванович с досадой качнул головой. Нельзя сейчас вспоминать об этом! Да и неизвестно ещё, как сложились бы дела, не напиши он заявление. Вторично не попадётся на эту удочку. А просто уволить его не за что…

С двухэтажного дома снимали праздничное убранство. Не забыть бы и ему снять флаг.

Турковской на месте не оказалось. Невольно перевёл Аристарх Иванович дух. Как гора свалилась… Бодрым шагом спустился в кладовую к Сарафанову. Голая лампочка, цементные, чисто вымытые ступеньки…

Обитая жестью дверь была распахнута настежь. Играла музыка — радио. Старик Сарафанов писал что-то при свете настольной лампы.

Поздоровавшись, Аристарх Иванович дисциплинированно остановился поодаль. Кладовщик продолжал писать. Поставив точку, тщательно промокнул написанное, закрыл журнал и только после этого ответил скрипучим голосом:

— Добрый день, — и подозрительно поглядел на заведующего из‑под кустистых бровей.

— С праздником, Федор Викторович! С прошедшим!

Кладовщик щелкнул выключателем. Неоновый свет залил помещение. Белые полки с продуктами, белые холодильники во всю стену, составленные в угол бидоны.

— Что будем брать?

Аристарх Иванович лихо махнул рукой.

— Все! Все буду брать! Под гребёнку подчистили — праздник! — Вот как серьёзно относится он к торжеству, которое для иных заурядный выходной день, не более.

Старик прошёл в интендантских войсках всю войну. В столовой его уважали и побаивались, даже властная Турковская не решалась схватываться с ним — терпеливо ждала, когда семидесятилетний кладовщик соизволит наконец уйти на пенсию. Впрочем, пенсию он получал уже много лет — военную, но жил один, и что было делать ему дома с его несокрушимым здоровьем? Камнем преткновения был Сарафанов для Турковской. О сделках с ним не могло быть и речи. Вот разве что обойти его… Дефицитный товар к Федору Викторовичу не попадал — прямо с центрального склада уходил по точкам. Турковская объясняла это транспортной целесообразностью.

— Сельдь? — проскрипел старик, изучая требование.

— Непременно! Баночная? Непременно! С вином идёт. И с пивом тоже — вместо воблы.

А у самого мелькнуло, что пива теперь не видать ему.

— Погода, а? — поморщился он. — А вчера? Как по заказу, в честь праздника!

Кладовщик хмуро читал требование.

— Рислинга шестнадцать, что ли?

— Шестнадцать! — браво ответил Аристарх Иванович. — Ящик, как полагается. У меня идёт сухое! У меня все идёт — работаем с клиентом!

— Надо писать яснее, — проскрипел старик, обводя цифру химическим карандашом.

Сначала, конечно, полагалось подписать требование у директора или шефпо, но все знали строгую объективность кладовщика, и в распределение продуктов, которые имелись у него, не вмешивались.